Россетти, Данте Габриэль

Данте Габриэль Россетти
Dante Gabriel Rossetti
Портрет кисти Джорджа Фредерика Уоттса
Имя при рождении:	Габриэль Чарльз Данте Россетти
Дата рождения:	12 мая 1828(1828-05-12)
Место рождения:	Лондон
Дата смерти:	9 апреля 1882(1882-04-09) (53 года)
Место смерти:	Берчингтон-он-Си
Гражданство:	Великобритания Великобритания
Жанр:	живопись
Учёба:	Королевская Академия художеств
Стиль:	прерафаэлитизм
Работы на Викискладе

Запрос «Россетти» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Да́нте Габриэ́ль Россе́тти, англ. Dante Gabriel Rossetti (12 мая 1828 — 9 апреля 1882) — английский поэт, переводчик, иллюстратор и художник.

Биография и творчество

Данте Габриэль Россетти родился в мелкобуржуазной интеллигентской семье. Его отец Габриэль Россетти, карбонарий, бежавший в 1821 году из Италии, стал профессором итальянского языка в Кингс-колледж, его матерью была Фрэнсис Полидори. В 1850 Россетти опубликовал своё первое стихотворение «Блаженная дева» (англ. The blessed damozel), навеянное «Вороном» Эдгара По. Большинство других стихотворений Россетти относится к 1860—1870-м гг.; они были изданы под общим заглавием «Ballads and sonnets» (Баллады и сонеты) в 1881. Сестра Габриэла, Кристина Россетти, также была известной поэтессой.

В 1848 году, на выставке Королевской Академии художеств, Россетти знакомится с Уильямом Холменом Хантом, Хант помогает Россетти закончить картину «Детство Девы Марии», которая была выставлена в 1849 году, и он же знакомит Россетти с Дж. Э. Милле. Вместе они основывают Братство прерафаэлитов. Хант, Милле и Россетти сознательно бросили вызов общепринятым взглядам; они создали свой манифест и опубликовали его в собственном издании «Росток». Впоследствии Россетти отходит от прерафаэлитизма.

С 1854 по 1862 год он также преподавал рисунок и живопись в первом в Англии образовательном заведении для низших классов общества. При этом оказался превосходным преподавателем, и студенты его боготворили.

Элизабет

Огромное влияние на его жизнь и творчество также оказали знакомство, женитьба и последующая смерть (по одной из версий — самоубийство) жены, поэтессы Элизабет Сиддал (англ. Elizabeth (Lizzie) Siddal).

Когда они познакомились, Лиззи уже была больна туберкулёзом. Она была его ученицей, моделью и возлюбленной. Россетти сделал множество зарисовок с Элизабет, некоторые из них потом послужили эскизами для его картин. Они прожили вместе почти десять лет, но поженились только 23 мая 1860 года. После рождения в мае 1861 года мёртвого ребенка её здоровье окончательно пришло в упадок. Она начала принимать в больших количествах лауданум.

Меланхоличная и больная туберкулёзом, Лиззи умерла через два года после женитьбы (11.02.1862) от передозировки лауданума, спиртовой настойки опиума. Ей посвящено одно из лучших полотен Россетти — «Беатриче благословенная» (Beata Beatrix, 1864—1870). Беатриче изображена сидящей, она пребывает в полусне, похожем на смерть, в то время как птица, вестник Смерти, кладет ей на ладони цветок мака.

Первые заказы мецената и коллекционера предметов искусства Фредерика Ричардса Лейлэнда были у Данте Габриэля Россетти и Джеймса Мак-Нейл Уистлера в период с 1864 по 1867 года. Лейлэнд собирал предметы искусства эпохи Возрождения, а также из прерафаэлитов Вистлера и Альберта Мур.

Россетти в приступе горя, терзаемый чувством вины, что отдавал слишком много времени работе, похоронил вместе с Элизабет рукописи с большим количеством своих поэм. В 1870 году он добился разрешения на эксгумацию трупа и достал стихи, чтобы опубликовать их в своём первом собрании сочинений. Сборник появился в 1870 году.

Последние годы жизни

В 1871 году Россетти снова влюбился. Это была жена его друга Уильяма Морриса. Они стали любовниками, и Джейн много позировала Россетти.

Со временем образ жизни поэта становится замкнутым, и его видели лишь самые близкие друзья. Поздние годы Россетти отмечены все более болезненным настроением, он стал склонным к алкоголю и хлоралгидрату, жил жизнью затворника.

В июне 1872 года Россетти предпринял попытку самоубийства, выпив целую бутылку настойки опиума. Он выжил, но начал страдать манией преследования и какое-то время считался безумным. Несмотря на это, Россетти продолжал работать и писать, у него было много последователей как в художественном искусстве, так и в поэзии.

В 1879 году Россетти написал портрет одного из своих покровителей, мецената и коллекционера предметов искусств Фредерика Ричардса Лейлэнда.

С 1881 года он начал страдать галлюцинациями и приступами паралича. Его перевезли на морской курорт Берчингтон-он-Си и оставили на попечение сиделки. Там он и умер 9 апреля 1882 года.

Изобразительное искусство

Наиболее известны картины Россетти позднего периода. Их основными чертами являются эстетизм, стилизация форм, эротизм, культ красоты и художественного гения. Практически во всех этих работах присутствует одна и та же модель — возлюбленная Россетти Джейн Бёрден, супруга Уильяма Морриса. С ухудшением душевного здоровья Россетти увеличивается его зависимость от Джейн, он был одержим ею и посвятил ей огромное количество полотен, обессмертив её имя так же, как и имя Элизабет Сиддал. Среди самых известных его работ — «Сон наяву», «Прозерпина» (1877). Кроме того, он много работал как иллюстратор и оформитель книг, выполнял (сотрудничая с У. Моррисом) эскизы для витражей и панно, обращался к фотографии, монументально-декоративной живописи.

В 1857 г. Россетти вместе с другими мастерами (в числе которых был и Моррис) расписал стены одного из новых зданий Оксфорда сценами из книги «Смерть Артура» Томаса Мэлори. Под влиянием этой работы Моррис написал полотно «Королева Гиневра», изобразив в роли жены короля Артура свою будущую супругу Джейн Бёрден. Моррис и Россетти много раз рисовали эту женщину, находя в ней черты романтической средневековой красоты, которой оба так восхищались. Известны также другие модели Россетти — Фанни Корнфорт, отношения с которой длились на протяжении многих лет, Алекса Уайлдинг.

В 1852 году Россетти посетил выставку фотографий. В последующие годы он использовал фотографии в качестве ландшафтного фона или как посмертные портреты. Он часто сам фотографировал свои картины, а однажды даже расписал красками фотографию. Его увлечение нашло выход в серии фотографий Джейн Моррис, сделанных в доме Россетти в Челси в июле 1865 года. Сам фотограф неизвестен, но каждая фотография несет на себе отпечаток художественного вдохновения Данте Габриэля, который сам усаживал модель.

Поэзия

Россетти отрицает общественную функцию литературы, признавая за искусством одну эстетическую ценность. Его поэзия пропитана мистико-эротическим содержанием, отталкивается от позитивизма, идеализирует прошлое, эстетизирует католицизм. Россетти отказывается от всякой социально-политической проблематики. Игнорируя революционно-чартистскую и социал-реформистскую поэзию 1830—50-х гг., он ищет для себя образцы у романтиков типа Китса и Кольриджа. Характерными чертами поэзии Россетти являются: описательность (тщательная вырисовка деталей) при общей мистической настроенности, вычурность синтаксических конструкций (сказуемое у него всегда предшествует подлежащему, противореча правилам английского строя речи); установка на напевность, пристрастие к аллитерациям и рефрену. У него мы встречаем (то, что потом использует Оскар Уайльд) описание драгоценных камней и металлов, красок, запахов, условную экзотику. Единственным произведением Россетти на современную тему является стихотворение «Jenny», где эстетизируется продажная любовь и находит своё выражение «культ греха».

Современник Россетти Уолтер Патер так оценивал его поэтическое творчество:

«В те дни, когда в Англии поэтическая оригинальность, как казалось, получила самое широкое распространение, явился некий новый поэт с построением и мелодикой стиха, словарем и интонацией неповторимо своеобразными, однако очевидно отказавшийся от любых формальных ухищрений, призванных привлечь внимание к автору: его интонация воспринималась скорее как свидетельство достоверности живой естественной речи, а сама эта речь представлялась совершенно непринужденным выражением всего того поистине чудесного, что поэт реально увидел и почувствовал».

Лучшими из баллад Россетти считаются «Воды Страттона», «Трагедия короля» (англ. King’s tragedy), «Сестра Елена» (Sister Helen), «Посох и ладанка» (The staff and scrip) и «Последняя исповедь» (A last confession). Неоспоримы тонкая мелодика, техническое совершенство его стиха. Наибольший успех Россетти имел в эпоху символизма, в частности, в России.

Известные картины

• Автопортрет (1847), Национальная портретная галерея (Лондон).
• «Юность Девы Марии» (англ. The Girlhood of Mary Virgin), 1848, галерея Тейт, Лондон.
• «Благовещение» (лат. Ecce Ancilla Domini), 1850, галерея Тейт, Лондон.
• Two Mothers, 1852, Художественная галерея Уокера, Ливерпуль.
• Carlisle Wall или The Lovers (1853), галерея Тейт, Лондон.
• «Годовщина смерти Беатриче» (англ. The First Anniversary of the Death of Beatrice) или «Данте рисует ангела» (Dante drawing an angel) (1853)
• «Портрет Элизабет Сиддал» (1854), Художественный музей Делавэра, Делавэр.
• «Найденная» (1854), Художественный музей Делавэра, Делавэр.
• Arthur’s Tomb или The last meeting of Launcelot and Guenevere (1855), галерея Тейт, Лондон.
• Dante’s Vision of Rachel and Leah (1855), галерея Тейт, Лондон.
• The Passover in the Holy Family: Gathering Bitter Herbs (1855-56), галерея Тейт, Лондон.
• «Видение Данте», 1856, галерея Тейт, Лондон.
• «Надписи на песке» (англ. Writing on the Sand), 1857-58, Британский музей, Лондон.
• Sir Galahad at the Ruined Chapel (1859), Бирмингемский музей и художественная галерея.
• «Любовь Данте» (1860), галерея Тейт, Лондон.
• Bocca Baciata (1860), Музей изящных искусств Бостона.
• «Лукреция Борджиа» (Lucrezia Borgia), 1860-61, 1868, галерея Тейт, Лондон.
• «Блаженная Беатриса» (Beata Beatrix) (1864), галерея Тейт, Лондон.
• «Возлюбленная» (The Beloved) или «Невеста» (The Bride) или «Королевская дочь» (The King’s Daughter), 1865-66, 1873, галерея Тейт, Лондон.
• «Монна Ванна» (Monna Vanna или Belcolore) (1866), галерея Тейт, Лондон.
• «Пия де Толомеи» (1868), Музей искусств Спенсера, Лоуренс.
• «Вероника Веронезе» (1872), Художественный музей Делавэра, Делавэр.
• «Прозерпина» (1874), галерея Тейт, Лондон.
• «Дева Святого Грааля» (1874), коллекция Эндрю Ллойд-Уэббера.
• Astarte Syriaca или Venus Astarte, 1876-77, художественная галерея Манчестера.
• «Видение Фьямметты» (1878), коллекция Эндрю Ллойд-Уэббера.
• «Пандора» (1878), Художественная галерея леди Левер.
• «Прозерпина» (1882), Бирмингемский музей и художественная галерея.

О Россетти в художественной литературе

Стихотворение Николая Гумилёва «Музы, рыдать перестаньте» посвящено картине Данте Габриэля Россетти «Beata Beatrix» и предположительно содержит отсылку на сонет Данте Габриэля Россетти, посвящённый его отцу («в сонете брильянте… спойте мне песню о Данте и Габриэле Россетти»), и его же сонет «Портрет», посвящённый той же картине.

Библиография

1. Collected works, 2 vv., 1886; Letters, 2 vv., 1895; Preraphaelite diaries a. letters, 1900; Letters to his publisher, F. S. Ellis, L., 1928.
2. Swinburne A. C., Essays a. studies, 1875; Sharp W., D. G. Rossetti, 1882; Hamilton W., The aesthetic movement in England, 1882; Pater W., D. G. Rossetti (the English poets, ed. Ward, v. IV), 1883; Knight J., Life of D. G. Rossetti, 1887 (с библиограф.); Benson A. C., D. G. Rossetti (English men of letters), 1904; Brooke S. A., A study of Clough Arnold, Rossetti a. Morris, 1908; Boas F. S., Rossetti a. his poetry, 1914; Dupré H., Un italien d’Angleterre, P., 1921; Caine H., Recollections of Rossetti, 1928, Bachschmidt F. W., Das italienische Element in D. G. Rossetti, Münster Diss., Breslau, 1930; Klenk H., Nachwirkung D. G. Rossettis, Erlanger Diss., 1932; Waller R. D., The Rossetti Family, 1824—1854, 1932; Klinnert A., D. G. Rossetti u. St. George, Diss., Würzburg, 1933. Венгерова З., Собр. сочин., т. I., СПБ., 1913, Д. Г. Россетти.
3. Rossetti W. M., Bibliography of the works of D. G. Rossetti, 1905.
4. Данте Габриэль Россетти. The House of Life / Дом жизни. Издательство: Аграф (Москва), 2009 г. Твердый переплет, 336 стр. ISBN 978-5-7784-0387-1. Предисловие, перевод и подробные комментарии Вланеса (Владислава Некляева). В книге содержится также полный текст оригинала.

Ссылки

В Викитеке есть статья об этом авторе — см. Данте Габриэль Россетти

• А. И. Сомов. Россетти, Данте Габриэль // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.stihi.ru/avtor/rossetti "Дом Жизни" и другие произведения Россетти в переводе Вланеса]
• [www.rossettiarchive.org/ The Complete Writings and Pictures of Dante Gabriel Rossetti]  (англ.)
• [www.artrenewal.org/pages/artist.php?artistid=76 Art Renewal Center — Биография, картины]  (англ.)
• [www.all-art.org/neoclasscism/rossetti1.html History of art: Neoclassicism and Romanticism]  (англ.)
• [vsdn.ru/authorcolumn/513.htm 12 мая исполняется 185 лет со дня рождения Данте Габриэля Россетти], «Воскресный день» (рус.)
• [www.netslova.ru/vlanes/rossetti.html Россетти, Данте Габриэль] в «Сетевой Словесности»

Отрывок, характеризующий Россетти, Данте Габриэль

Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.