Дантон (фильм)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Дантон
Danton
Жанр

драма

Режиссёр

Анджей Вайда

Продюсер

Маргарет Менегос
Барбара Пец-Слесицка

Автор
сценария

Жан-Клод Каррьер
Агнешка Холланд
Анджей Вайда
Болеслав Михалек
Яцек Гасиоровский

В главных
ролях

Жерар Депардье
Войцех Пшоняк

Оператор

Игорь Лютер

Композитор

Жан Продромидес

Кинокомпания

Film Polski, Zespól Filmowy "X", S.F.P.C., Les Films du Losange, TF1 Films Production, Gaumont, Ministère de la Culture, T.M.

Длительность

136 мин.

Страна

Франция Франция
Польша Польша

Год

1982

IMDb

ID 0083789

К:Фильмы 1982 года

«Дантон» (фр. Danton) — экранизация пьесы Станиславы Пшибышевской «Дело Дантона» (1929), выполненная польским режиссёром Анджеем Вайдой после переезда во Францию в 1982 году (вслед за разгоном «Солидарности» и интернированием её лидеров). Фильм вызвал неоднозначную реакцию во Франции и за её пределами, но всё же удостоился премий BAFTA и «Сезар».





Сюжет

Париж, холодная весна второго года Республики (1794). С сентября 1793 года страна живёт по законам революционного террора. Дантон, самый популярный в народе лидер Революции, возвращается в столицу в надежде положить конец репрессиям; при въезде в город его встречает мрачно поблёскивающая в лунном свете гильотина. Дантону противостоит радикальный Комитет общественного спасения, возглавляемый Робеспьером. На стороне Дантона — журналист Демулен с безгранично преданной супругой.

После долгих колебаний и попыток переманить Дантона и Демулена на свою сторону, Робеспьер принимает решение об их аресте; оно будет исполнено в ночь с 9 на 10 жерминаля (29-30 марта 1794). Пламенный ораторский дар Дантона, оставленного сторонниками и к тому же замешанного в коррупции, не помогает ему справиться с противниками. Скорый и неправедный суд отправляет Дантона на гильотину (16 жерминаля, или 5 апреля 1794).

Перед смертью Дантон успевает произнести бессмертные речи о том, что «революция пожирает своих детей», и предречь скорое падение Робеспьера. Знакомые с историей вспомнят, что его пророчество сбылось.

Приём критиками

Французские критики болезненно отнеслись к историческим неточностям, заложенным в пьесе Пшибышевской, и увидели в «Дантоне» не столько полноценный исторический фильм, сколько завуалированный комментарий к недавним политическим событиям, которые заставили Вайду покинуть Польшу.[1] Дантона сравнивали с «народным трибуном» Лехом Валенсой, а Робеспьера — с оторвавшимся от народа «диктатором» Ярузельским; Вайде отводилось место наблюдателя — художника Давида. В интервью газете Le Monde после выхода фильма Вайда отрицал такие параллели, в общих чертах отождествляя Робеспьера с Восточной Европой, а Дантона — с Западной.[2]

Фильм критиковали (либо хвалили) за статичность, которая оставляет по себе ощущение театральной постановки. «В соответствии с камерной природой этой революции, „Дантон“ разворачивается в цепочку по большей части приватных, рельефно обрисованных столкновений между Дантоном, здоровяком с развитым чувством здравого смысла, и стальным Робеспьером», — написала The New York Times, отметившая также «единственную в своём роде и несколько жутковатую фамильярность» отношений между центральными фигурами революции. Неизбежные сцены с участием массовки, по-видимому, интересовали режиссёра в меньшей степени, ибо они сильно проигрывают по глубине психологическим баталиям двух главных героев.[2]

В ролях

Психологический поединок

В пьесе Пшибышевской подлинным героем выведен Робеспьер; Дантон же, наоборот, пирует, когда парижане гибнут от голода. Вайда в своём фильме несколько смещает акценты, притушевывая обвинения Дантона в чёрствости и продажности. Для него за Дантоном стоит здоровый капиталистический миропорядок, а на Робеспьера падает мертвенная тень головных, умозрительных построений социализма. Неслучайно всех радикалов в фильме играют польские актёры, а сторонников Дантона — французы.

Психологический интерес фильма держится на дуэли двух выдающихся актёров — Пшоняка и Депардье. Идеалистические речи, выкрикиваемые охрипшим Дантоном в зале суда, напомнили Роджеру Эберту общение футбольного тренера с игроками во время пятнадцатиминутки.[3] Вопреки намерениям режиссёра и названию киноленты, многие обозреватели посчитали самой запоминающейся и трагичной фигурой фильма скорее Робеспьера в исполнении Пшоняка.[2] В отличие от Дантона, который так и остаётся цельной глыбой, характер Робеспьера по ходу действия претерпевает существенную эволюцию.

Нарратология

В первой половине фильма Дантон совершенно пассивен; требуется определённое знание истории, чтобы понять, чем он заслужил фанатичную преданность парижан. Режиссёр не тратит время на представление и других своих героев. Только в середине фильма впервые произносится имя того или иного второстепенного персонажа, и зритель понимает, кто из них — Тальен, а кто — Кутон.

Перед казнью Дантон предсказывает, что Робеспьер последует за ним на гильотину через несколько месяцев. Момент расплаты его противника в фильме не показан, но контрапункт образов гордо поднимающегося на эшафот Дантона и дрожащего в своей постели Робеспьера не оставляет сомнений во внутреннем надломе последнего и в тупиковости выбранного им пути.

Награды

  • 1982 — Приз Луи Деллюка (Анджей Вайда).
  • 1983 — премия «Сезар» за лучшую режиссуру (Анджей Вайда), а также 4 номинации: лучший фильм (Анджей Вайда), лучший адаптированный сценарий (Жан-Клод Каррьер), лучший актер (Жерар Депардье), лучший звук.
  • 1983 — приз Монреальского кинофестиваля за лучшие актёрские работы (Жерар Депардье и Войцех Пшоняк).
  • 1983 — приз «Золотой Хьюго» за лучший фильм на Чикагском кинофестивале.
  • 1984 — премия BAFTA за лучший зарубежный фильм.

Напишите отзыв о статье "Дантон (фильм)"

Примечания

  1. [www.allrovi.com/movies/movie/danton-v12215/review Рецензия] на сайте Allrovi
  2. 1 2 3 [movies.nytimes.com/movie/review?res=9804E0DC1F38F93BA1575AC0A965948260 Рецензия] на сайте газеты The New York Times
  3. [rogerebert.suntimes.com/apps/pbcs.dll/article?AID=/19831118/REVIEWS/311180301/1023 Рецензия] Роджера Эберта

Ссылки

Отрывок, характеризующий Дантон (фильм)

– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.