Дарды
| Численность и ареал | |
|---|---|
|
Всего: ок. 5,5 млн. | |
| Язык | |
| Религия |
ислам (сунниты, исмаилиты), индуизм, гиндукушская религия, тибетский буддизм. |
| Расовый тип | |
| Родственные народы | |
Да́рды (санскр. darada-) — устоявшееся в научной литературе обозначение народов общего индоиранского (арийского) происхождения, издавна населяющих Гиндукушско-Гималайский регион. Языки дардских народов обычно считаются генетически единой группой сильно разошедшихся языков, наиболее близкой к индоарийской. Дардские языки традиционно рассматриваются как рано отошедшая подгруппа последних, хотя в настоящее время разрабатываются классификации, придающие им статус отдельной группы внутри индоиранской ветви. Нуристанцы, значительно сближающиеся с дардами в области материальной и духовной культуры, а также общей ареальной лексики, в настоящее время рассматриваются как отдельная языковая общность.
Содержание
Происхождение
Этноним «дарада» (санскр. दरद darada-) первоначально обозначал народ, живший по соседству с Кашмиром. Он упоминается также у Геродота[1]. Ныне дардами (dard, dārd) называют себя носители гурези, одного из диалектов языка шина[2]. Распространением на все дардоязычные народы региона и их языки этот термин обязан венгру Лейтнеру, находившемуся на английской службе[3], хотя словом «дарду» кашмирцы ещё в XIX в. обозначали северо-западных горцев. Для жителей северо-западной Индии в санскритской литературе также употреблялся термин Piśāca, а местный пракрит назывался пайшачи (Paiśāci).
Некоторые речные долины, населяемые дардами, упоминаются в Ригведе. Вероятно, зона формирования дардских языков непосредственно примыкала к ареалу ведийского языка. В среднеиндийскую эпоху долины реки Кабул и верхнего Инда подверглась экспансии индоарийских пракритов, а в дальнейшем новоиндийских языков и пашто, окончательно оттеснивших дардов в горы и раздробивших дардский ареал на изолированные части. В горах дарды соприкасались с носителями местных неиндоевропейских языков (ср. ведич. kirata-) и постепенно ассимилировали их. Остатками доиндоевропейского населения, не ассимилированного дардами, являются буриши. Буришский культурный и языковой субстрат особенно заметен у дардов-шина, но и буриши подверглись сильному дардскому влиянию.
Расселение
Дардоязычные народы проживают в штате Джамму и Кашмир (Индия), на территории Азад Кашмир, контролируемой Пакистаном, в провинциях Гилгит-Балтистан и Хайбер-Пахтунхва (север Пакистана) и на северо-востоке Афганистана (провинции Кунар, Нангархар, Лагман, Каписа).
Восточные дарды
| Индоиранские языки |
| Нуристанские Индоарийские · Дардские · Иранские |
| Этнические группы |
| Индоарийцы · Иранцы · Дарды · Нуристанцы |
| Религии |
| Праиндоиранская религия · Ведийская религия · Гиндукушская религия · Индуизм · Буддизм · Зороастризм |
| Древняя литература |
| Веды · Авеста |
- Кашмирцы — самый многочисленный дардский народ, исторически населяющий прежде всего широкую Кашмирскую долину в штате Джамму и Кашмир, а также прилегающие к ней с юга верховья реки Ченаб.
- Шина населяют восток Кохистана по горному течению Инда вплоть до Ладакха и долинам его притоков (Чилас, Тангир, Гилгит, Драс), а также долину р. Гурез.
- Пхалура и сави — небольшие народы в долине р. Кунар (Читрал) соответственно в Пакистане и Афганистане.
- Кохистанцы — группа племён, населяющих округ Кохистан и север округов Сват и Дир провинции Хайбер-Пахтунхва. Вытеснение кохистанских дардов из южных частей долин рек Сват и Дир пуштунами-юсуфзаями относится к периоду широкой экспансии пуштунов в XVIII—XIX в.
Долина Кунара (Читрала)
- Кунарские дарды — группа дардоязычных племён в среднем течении р. Кунар и долинах её притоков в Афганистане (гавар-бати, катаркалаи, шумашти и др.)
- Читральские дарды населяют верховья реки Кунар (Читрал) в одноимённом округе провинции Хайбер-Пахтунхва (Пакистан) и включают народ кхо и калашей. Кхо проникли также в верховья реки Гилгит.
Афганские дарды
- Пашаи населяют верховья левых притоков р. Кабул, а также низовья р. Кунар
- Тирахи — небольшой дардский народ, живущий к югу от р. Кабул.
Культура и религия
Кашмирцы, будучи самым большим дардоязычным народом, значительно отличаются от остальных дардов, их культура сближается с культурой соседних индуистских и мусульманских индоарийских народов, что объясняется длительным воздействием индуизма, буддизма, а в дальнейшем и ислама. В настоящее время большинство кашмирцев исповедует суннитский ислам (96 %). Ислам широко стал распространяться в Кашмире в XIV в. благодаря усилиям шейха Мир Саида Али Хамадани и полностью вытеснил доминировавший здесь многие столетия махаянический буддизм. Меньшинство (кашмирские пандиты) придерживается шиваистского индуизма. Кашмирский шиваизм имеет глубокие корни, его носители относятся к брахманской варне.
Другие дардские народы, населяющие изолированные горные долины Западных Гималаев и Гиндукуша, отличаются архаичностью материальной и духовной культуры, важную часть которой составляет доиндоевропейский субстрат. Большинство горных дардов нынешнего Пакистана и Афганистана вплоть до Нового времени сохраняли традиционные верования, подвергшиеся влиянию индуизма и буддизма лишь поверхностно, и были обращены в ислам только в XVIII—XIX вв. усилиями суннитских проповедников и поддерживающих их властителей, покорявших горные долины (сикхи, догра и местные династии мехтаров). Традиционная культура исламизированных дардов-шина включает разделение на квази-касты (шин, ешкун и др.), скотоводческие верования, связанные с разведением коз (при этом коровы считаются нечистыми животными) и значительные элементы шаманизма (носителями которого являются шаманы-biṭan’ы, известные и у буришей). Северная часть народа кхо придерживается исмаилизма, распространённого проповедниками с Памира, и подвергается наибольшему среди дардов иранскому влиянию.
Уникальное явление представляет собой народ калаша на западе Читрала, до сих пор сохранивший одну из форм языческой гиндукушской религии, распространённой до кон. XIX в. также среди нуристанцев.
Шиноязычные группы в Ладакхе и Драсе, живущие среди тибетоязычного населения, исповедуют тибетский буддизм (ламаизм).
См. также
Напишите отзыв о статье "Дарды"
Примечания
- ↑ [books.google.com/books?id=4NArAAAAYAAJ&pg=PA886&dq=dard+people&cd=3#v=onepage&q=dard%20people&f=false Retrieved 2007-08-01. The people are the Dard, and are mentioned in the Vishnu Purana.]
- ↑ [iranica.com/articles/dardestan-#ii D. I. EDEL’MAN. DARDESTĀN ]
- ↑ Leitner G.W. The Languages and races of Dardistan. L., 1876
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Дарды
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
