Кордич, Дарио
| Дарио Кордич Dario Kordić | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 1994 — 1995 | |||
| Предшественник: | Мате Бобан | ||
| Преемник: | Божо Райич | ||
| Вероисповедание: | Католицизм | ||
| Рождение: | 14 декабря 1960 (63 года) Сараево, Босния и Герцеговина, Югославия | ||
| Партия: | Хорватское демократическое содружество | ||
Дарио Кордич (хорв. Dario Kordić; родился 14 декабря 1960 года в Сараеве, Босния и Герцеговина, Югославия) — политический деятель боснийских хорватов, военачальник ХСО (1992—1994). Участник гражданской войны в Югославии, осуждён МТБЮ на 25 лет лишения свободы за военные преступления, совершённые в ходе хорватско-боснийского конфликта[1].
Биография
Дарио Кордич родился 14 декабря 1960 года в Сараево. Учился в Сараевском университете, изучал политологию, затем работал журналистом в газете «Vatrostalac». Кордич женился, ростил двоих детей и жил в Бусоваче.
После начала гражданской войны в Югославии 12 ноября 1991 года на заседании в Травнике Мате Бобан и Дарио Кордич сформулировали идею о «вековой мечте хорватов — общем хорватском государстве»[1]. 18 ноября 1991 года было провозглашено создание хорватского содружества на территории Боснии и Герцеговины. Хорватское содружество Герцег-Босна должно было стать отдельной политической, культурной, экономической и территориальной единицей на территории Боснии и Герцеговины. Кордич вступает в правую политическую партию боснийских хорватов ХДС.
27 декабря 1991 года состоялась встреча руководства ХДС и ХДС БиГ в Загребе под председательством президента Хорватии Франьо Туджмана. Кордич присутствовал на ней как один из лидеров ХДС БиГ. На этой встрече хорватские политики обсудили будущее хорватских районов Боснии и Герцеговины и пришли к мнению, что если Босния и Герцеговина распадётся, то территории с большинством хорватского населения должны провозгласить независимость, чтобы потом присоединиться к Хорватии.
16 января 1992 года Кордич участвовал в митинге в Бусоваче на котором заявил, что «Бусовача — это хорватская земля» и «мы будем являться неотъемлемой частью нашего дорогого государства Хорватия»[1]. После создания Герцег-Босны и вооружённых сил боснийских хорватов, Кордич играл важную роль в командовании ХСО и принятии политический и военных решений. Несмотря на то, что он не был на вершине политической иерархии, Кордич вёл переговоры о прекращении огня, отдавал приказы прямого и косвенного военного значения.
Дарио Кордич сыграл ключевую роль в планировании, организации и реализации военно-политической кампании преследования и «этнических чисток» против боснийских мусульман, особенно в долине Лашвы, а также в Зенице.
Военные преступления
После окончания Боснийской войны Дарио Кордич был обвинён в совершении военных преступлений. 6 октября 1997 года Кордич сдался Гаагскому трибуналу, однако отказался признавать свою вину. Кордич был обвинён в этнических чистках в Лашванской долине (массовое убийство в Ахмичах) и преступлениях ХСО, под его командованием в районе Зеницы. 26 февраля 2001 года Дарио Кордич был приговорён к 25 годам тюремного заключения. Кордич был признан виновным в нарушении Женевской конвенции, нарушении законов и обычаев войны, преступлениях против человечности[1].
В июне 2006 года он был переведён в тюрьму в Австрии. В мае 2010 года Кордич подал ходатайство о досрочном освобождении после отбытия половины срока. Однако его предложение было отклонено по причине серьёзности совершённых преступлений и трёх дисциплинарных нарушений, во время отбывания наказания[2].
См. также
Напишите отзыв о статье "Кордич, Дарио"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 [www.icty.org/x/cases/kordic_cerkez/tjug/en/kor-tj010226e.pdf ICTY: Dario Kordić and Mario Čerkez judgement] (PDF, 3.17 МБ) (англ.)
- ↑ [www.sense-agency.com/naslovna/naslovna.1.html "Kordic Early Release dismissed"] (англ.). Sense-agency.com. [www.webcitation.org/6B6SWW3pY Архивировано из первоисточника 2 октября 2012].
Ссылки
- [www.trial-ch.org/en/ressources/trial-watch/trial-watch/profils/profile/148/action/show/controller/Profile.html Дарио Кордич] на [www.trial-ch.org/ Trial-ch.org]
Отрывок, характеризующий Кордич, Дарио
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
