Дарлан, Франсуа

Франсуа Дарлан
Награды:

Жан Луи Ксавье Франсуа́ Дарла́н (фр. François Darlan; 7 августа 1881 — 24 декабря 1942) — французский адмирал флота, один из лидеров вишистского режима в 1940—1942 годах.

Ранняя жизнь

Родился в городе Нерак в департаменте Ло и Гаронна, окончил Морскую школу (Эколь Наваль) в 1902 году.

Во время 1-й мировой войны командовал артиллерийской батареей. Продолжал служить на флоте после войны, в 1929 году получил звание контр-адмирала, в 1932 году — вице-адмирала. В 1936 году — полный адмирал, начальник штаба. В 1939 году — адмирал флота (звание было создано специально для него), главнокомандующий французским флотом.

Вторая мировая война

Поддержка Виши

Когда в июне 1940 года был оккупирован Париж, Дарлан был среди поддержавших коллаборационистскую политику премьер-министра Филиппа Петена, провозгласившего себя главой Французского государства. За это Дарлан сохранил пост министра морского флота в вишистском правительстве, и перевёл большую часть флота во Французскую Северную Африку. Англичане опасались, что флот перейдёт под контроль немцев, и 3 июля 1940 года атаковали его под Мерс-эль-Кебиром, в результате чего погибло около 1300 французских моряков. Тем не менее, даже после этого Дарлан отказался передавать флот под контроль немцев.

В феврале 1941 года Дарлан стал заместителем Петена вместо ушедшего в отставку Пьера Лаваля, слишком активно сотрудничавшего с немцами. Он также получил посты министра внутренних дел, обороны и иностранных дел, так что фактически возглавил вишистское правительство. В январе 1942 года Дарлан получил ещё ряд правительственных должностей. Дарлан подписал с немецкими оккупантами так называемые «парижские протоколы» о сотрудничестве. Тем не менее, немцы не считали его своим сторонником, и под их давлением уже в апреле Дарлан был вынужден уступить многие из своих полномочий Лавалю, которому немцы доверяли больше. Тем не менее, Дарлан сохранил пост командующего вооружёнными силами Франции.

В Алжире

7 ноября 1942 года, перед самым началом операции «Факел», Дарлан прибыл в Алжир к своему сыну, попавшему в госпиталь в результате полиомиелита. Дарлану не было известно о секретном соглашении 23 октября между алжирским сопротивлением и генералом союзников Марком Кларком о совместном командовании.

Вскоре после полудня 8 ноября, 400 плохо вооружённых гражданских лиц (французов под командованием Жозе Абулькера, Анри д’Астье де Ла Вижери и полковника Жуссе) атаковали береговую артиллерию Сиди Ферруш и 19-й армейский корпус вишистской армии в Алжире. Примерно через 15 часов повстанцам удалось нейтрализовать и тех, и других. Под прикрытием темноты им удалось занять большинство стратегических точек: г. Алжир — резиденцию генерал-губернатора, префектуру, штаб-квартиру войск, главную телефонную станцию, казармы, штаб-квартиру полиции и т. д., и арестовать большинство представителей вишистской гражданской и военной администрации. Одной из групп повстанцев — кадетам Колледжа Бен-Акнун — удалось арестовать Дарлана и генерала Жюэна, командующего войсками в Северной Африке.

Через 3 дня угроз и переговоров Кларк убедил Дарлана и Жюэна отдать приказ французским войскам прекратить боевые действия 10 ноября в Оране и 11 ноября в Марокко — с тем, чтобы Дарлан остался главой французской администрации. В обмен генерал Эйзенхауэр согласился с тем, чтобы Дарлан назначил себя сам Верховным представителем Франции по Северной и Западной Африке с 14 ноября — последний шаг вызвал раздражение де Голля. 27 ноября оставшиеся французские военные суда были затоплены в Тулоне.

За это Дарлан был уволен из вишистского правительства, а немецкие войска вступили на территорию вишистской Южной Франции (операция «Антон»). Большинство французских войск в Африке поддержало Дарлана, но некоторые присоединились к немецким войскам в Тунисе.

Убийство

Вечером 24 декабря 1942 года 20-летний французский монархист Фернан Бонье де Ла Шапель пробрался в штаб-квартиру Дарлана в Алжире и дважды выстрелил в него. Хотя Ла Шапель и принадлежал к группе повстанцев Анри д’Астье, считается, что он действовал в одиночку. Через несколько часов Дарлан умер. На посту Верховного представителя его сменил генерал Анри Жиро. 26 декабря Ла Шапель был гильотирован и реабилитирован лишь в 1945 году.

Дарлан не пользовался популярностью у союзников — его считали высокомерным. Например, он потребовал от Эйзенхауэра предоставить 200 гвардейцев для того, чтобы отпраздновать годовщину победы Наполеона под Аустерлицем. Как говорят, на похоронах Дарлана «не было пролито ни одной слезы». Не пользовался популярностью и его преемник Анри Жиро.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Литература

• Гаррос Л. Смерть адмирала Дарлана // [navycollection.narod.ru/library/Garros/13.htm Военно-морской флот Франции во Второй мировой войне] / Перевод И.П. Шмелева. — Санкт-Петербург, 1997.

Ссылки

• Henri Michel, Darlan, Hachette, Paris, 1993.
• George F. Howe, North West Africa: Seizing the initiative in the West, Center of Military history, US Army, Library of Congress, 1991.
• Arthur L. Funck, The politics of Torch, University Press of Kansas, 1974.
• Professeur Yves Maxime Danan, La vie politique à Alger de 1940 à 1944, Paris, L.G.D.J., 1963.
• Christine Levisse-Touzet, L’Afrique du Nord dans la guerre, 1939—1945, Paris, Albin Michel, 1998.
• Professeur José Aboulker et Christine Levisse-Touzet, 8 novembre 1942 : Les armées américaine et anglaise prennent Alger en quinze heures, Paris, " Espoir ", n° 133, Paris, 2002.
• Bernard Karsenty, Les compagnons du 8 novembre 1942, Les Nouveaux Cahiers, n°31, Nov. 1972.
• Гордиенко А. Н. Командиры Второй мировой войны. Т. 1., Мн., 1997. ISBN 985-437-268-5

Отрывок, характеризующий Дарлан, Франсуа

И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!