Дартмутский семинар

Дартмутский семинар — конференция по вопросам искусственного интеллекта, проведённая летом 1956 года в Дартмутском колледже. Конференция имела важное значение для этой науки: она познакомила друг с другом людей, интересующихся вопросами моделирования человеческого разума, утвердила появление новой области науки и дала ей название — «Artificial Intelligence» — «Искусственный интеллект» (термин был предложен Джоном Маккарти).

Мы предлагаем исследование искусственного интеллекта сроком в 2 месяца с участием 10 человек летом 1956 года в Дартмутском колледже, Гановер, Нью–Гемпшир. Исследование основано на предположении, что всякий аспект обучения или любое другое свойство интеллекта может в принципе быть столь точно описано, что машина сможет его симулировать. Мы попытаемся понять, как обучить машины использовать естественные языки, формировать абстракции и концепции, решать задачи, сейчас подвластные только людям, и улучшать самих себя. Мы считаем, что существенное продвижение в одной или более из этих проблем вполне возможно, если специально подобранная группа учёных будет работать над этим в течение лета.

Финансовую сторону проекта должен был обеспечить Фонд Рокфеллера (как указано в заявке на проведение конференции).

Участники

Организаторами семинара были Джон Маккарти, Марвин Мински, Клод Шеннон и Натаниэль Рочестер. Они пригласили всех видных американских исследователей, так или иначе связанных с вопросами теории управления, теории автоматов, нейронных сетей, теории игр и исследованием интеллекта.

На семинаре присутствовали 10 человек:

• Джон Маккарти, Дартмутский колледж
• Марвин Минский, Гарвардский университет
• Клод Шеннон, Bell Laboratories
• Натаниэль Рочестер, IBM
• Артур Самюэль, IBM
• Аллен Ньюэлл, Университет Карнеги — Меллон
• Герберт Саймон, Университет Карнеги — Меллон
• Тренчард Мур, Принстонский университет
• Рей Соломонофф, Массачусетский технологический институт
• Оливер Селфридж, Массачусетский технологический институт

Проведение

Конференция проходила летом 1956 года, продолжаясь 2 месяца. Целью конференции было рассмотрение вопроса: можно ли моделировать рассуждения, интеллект и творческие процессы с помощью вычислительных машин.

В качестве тем для обсуждения в ходе работы семинара были заявлены:

1. Автоматические компьютеры
2. Как должен быть запрограммирован компьютер, чтобы использовать язык
3. Нейронные сети
4. Теоретические соображения о сфере арифметической операции
5. Самосовершенствование
6. Абстракции
7. Случайность и творчество.

Основные положения

"Скорости и способности памяти нынешних компьютеров может быть недостаточно, чтобы имитировать многие из высших функций человеческого мозга, но основным препятствием является не отсутствие возможностей машины, но наша неспособность писать программы, пользуясь в полной мере теми возможностями, что у нас есть" - пункт 1 (Automatic Computers)

По убеждению Маккарти, обычное человеческое умственное действие является синтезом множественных более мелких операций, производимых нашим мозгом в ответ на среду, и, что самое главное, эту процедуру, по мнению участников Дартмутской конференции, возможно сымитировать. Основная сложность или, вернее сказать, основное условие всех подобных операций, согласно Маккарти, заключается в том, что любое вычисление, если мы говорим о машине, или, говоря в целом, любое перемещение, преобразование информации происходит в изменчивой непредсказуемой среде.

В целом, машина или человек могут только адаптироваться или действовать только в ограниченном количестве внешних сред. Даже человеческий мозг, будучи сложной системой, в первую очередь адаптируется к простым аспектам своей среды и постепенно накапливает опыт решения более сложных задач. Я предлагаю изучить, как происходит синтез моделей мозга, происходящий из параллельного развития ряда внешних сред и соответствующих моделей мозга, которые адаптируются к ним.

В ходе семинара, в итоге был сформулирован один из основных принципов создания искусственного интеллекта - меняющиеся ответы на переменную среду. В заявке этот тезис был сформулирован Марвином Минским: нужно разработать машину, которая бы демонстрировала определенный вид обучения. Такая машина должна быть снабжена входным и выходным каналами, т.е. средствами обеспечения разнообразных выходных ответов на входящие вопросы. Такой метод обучения можно назвать "метод проб и ошибок", т.е. процесс приобретения диапазона вариантов ввода-вывода функций. Машина, спрограмированная таким образом, при помещении в соответствующую среду и с учетом критериев "провал/успешное достижение цели" может быть обучена проявлять "целенаправленное поведение''.

Тем самым важным пунктом этой теории становится случайность/рандомность. В предваряющем конференции документе эта проблема особенно освещена в заявке Рочестера - "Оригинальность в поведении машины". Программисту удастся избежать собственной "близорукости" только в том случае, если он ставит своей задачей возможность ответа машины на случайное. Хотя необходимость включения в метод случайности еще не доказана, как следует в заявке дальше, тем не менее, есть много доказательству в пользу этого утверждения.

Пытаясь проникнуть в суть работы мозга, ученые пришли к выводу, что на данный момент не установлено, каким образом активность нейронов способствует решению задач. Перенося эту проблему на программирование, становится понятной необходимость создания нелинейного механизма решения задач путём обучения машины создавать и манипулировать концептами, абстракциями. Этот пункт освящен в заявке на исследования Маккарти, в которой он указывает на своё намерение изучать взаимосвязь интеллекта и языка. Язык и есть тот уровень высшей абстракции, который позволяет "методу проб и ошибок" (Марвин Минский, см. выше) не оставаться на уровне версий и провалов, но осуществлять умственное действие. Следовательно, своей задачей ученый видит обучение компьютеров "языку", иначе говоря, создание языка программирования.

Результаты конференции

Дартмутский семинар не стал местом каких-либо новых крупных открытий, но именно он позволил сойтись вместе и познакомиться всем наиболее важным деятелям в этой научной области.

Хотя позднее главный организатор семинара Джон Маккарти описал это время как эпоху вполне успешного освоения в духе детского «смотри, мам, без руку могу!».

Также из воспоминаний Маккарти: «Все это выглядело как то, что мы никак не могли настроиться и регулярно встречаться. Это очень меня огорчало. Реального обмена идеями не происходило».

Тем не менее Дартмутская конференция стала катализатором для научных изысканий в этой области. То, что раньше было работой единичных энтузиастов вдруг стало объектом работы  целого профессионального сообщества со своими научными целями и четким самоопределением. Через год после Дартмутского семинара подобные лаборатории по изучению искусственного интеллекта были основаны в целом ряде университетов: Карнеги - Меллон под руководством Аллена Ньюэлла и Герберта Саймона, в Стэнфорде  под руководством Маккарти, в МИТ под руководством Марвина Минского и в Эдинбурге под руководством Дональда Миши. 

Конференция: через 50 лет

К 50-летию этого события 13-15 Июня 2006 года была проведена конференция, озаглавленная "Дартмутская конференция по искусственному интеллекту: следующие 50 лет".  Более 100 ученых встретились вместе, чтобы отпраздновать юбилей, обсудить прошлое и планы на будущие исследования на "AI @ 50".

Профессор философии [www.dartmouth.edu/~jmoor/ Джеймс Мур], директор "AI @ 50" на этой встрече отметил, что ученые, которые собрались в Ганновере 50 лет назад думали о том, как сделать машины более "думающими" и хотели заложить основу для того, чтобы лучше понять человеческий интеллект.

Кэрол Фолт, декан факультета искусств и наук, профессор биологических наук, на этой юбилейной встрече отметил:

"Это правильно, что полевые исследования искусственного интеллекта, которые привлекают ярких, творческих ученых, работающих вне дисциплинарных границ, имеют свои корни в Дартмуте, в семинаре, проходившем 50 лет назад, где стремление к новому и междисциплинарность уже тогда признавались в качестве ориентиров".

Смотреть также

История искусственного интеллекта

Источники

• [www-formal.stanford.edu/jmc/history/dartmouth/dartmouth.html A proposal for the Dartmouth Summer Research Project on Artificial Intelligence] (31 августа 1955). Проверено 27 апреля 2008. [www.webcitation.org/666pKdLNB Архивировано из первоисточника 12 марта 2012].
• Copeland J. Artificial intelligence: A philosophical introduction. – 1993.
• Бостром Н. Искусственный интеллект: Этапы. Угрозы. Стратегии. – " Манн, Иванов и Фербер", 2015.
• Стюарт Рассел, Питер Норвиг. Искусственный интеллект: современный подход (AIMA) = Artificial Intelligence: A Modern Approach (AIMA). — 2-е изд. — М.: «Вильямс», 2007. — 1424 с. — 3000 экз. — ISBN 0-13-790395-2.

Отрывок, характеризующий Дартмутский семинар

– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.