Дарьен (провинция)

Дарьен
исп. Darién

Страна	Панама
Статус	провинция
Включает	2 округа
Административный центр	Ла-Пальма
Дата образования	1822
Губернатор	Humberto Ramos
Население (2010)	48 378 (11-е место)
Плотность	4,08 чел./км² (12-е место)
Площадь	11 866 км² (1-е место)
Высота над уровнем моря  • Наивысшая точка	2280 м
blank300.png|300px]] [[file:blank300.png
Часовой пояс	UTC−5
Код ISO 3166-2	PA-5

Дарьен (исп. Darién) — одна из провинций Панамы. Административный центр — город Ла-Пальма.

География

Площадь провинции составляет 11 866 км². Расположена на востоке страны. Граничит с Колумбией (на юге и востоке), провинцией Панама (на северо-западе) и комарками: Эмбера-Воунаан, Куна-де-Варганди и Гуна-Яла. Омывается водами Тихого океана (на юго-западе) и Панамского залива (на западе). Центральная часть территории Дарьен представляет собой холмистую равнину, омываемую реками Туира и Чукунаке, и окружённую горными массивами Сан-Блас, Багре, Пирре и Сальтос. Наиболее высокие горы — Такаркуна (2280 м), Пинья (1581 м), Пирре (1569 м), Нике (1550 м) и Чуканти (1430 м).

На территории провинции расположен национальный парк Дарьен, который является объектом Всемирного наследия ЮНЕСКО.

Климат

Годовая норма осадков на побережье вблизи городка Гарачине составляет от 1700 до 2000 мм, тогда как предгорья во внутренних районах провинции принимают вплоть до 8000 мм осадков в год, что делает их одним из наиболее влажных регионов планеты. Средние температуры изменяются в зависимости от высоты от 17 до 35 °C.

Население

Население провинции по данным на 2010 год составляет 48 378 человек. Плотность населения — всего 4,08 чел./км².

Административное деление

В административном отношении делится на 2 округа:

• Чепигана (исп. Chepigana)
• Пиногана (исп. Pinogana)

На территории провинции находится субпровинциальная комарка Куна-де-Варганди.

Отрывок, характеризующий Дарьен (провинция)

– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!