Датский культурный канон
Поделись знанием:
Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Культурный канон» (дат. Kulturkanonen) — список из 108 произведений искусства, официально признанных неотъемлемой частью датских культурных ценностей и представляющих важное значение для датской культуры.
Создание «Культурного канона» было предложено датским министром культуры Брианом Миккельсеном (Brian Mikkelsen) осенью 2004 года. Под эгидой министерства культуры было создано семь выборных комиссий из 35 человек. Главой проекта был назначен профессор Йорн Лунд (Jørn Lund). В апреле 2005 года началась работа по выбору наиболее важных произведений датского искусства. Произведения выбирались в следующих категориях: архитектура, дизайн, живопись, театр, литература, кино и музыка. Кроме того был выработан отдельный «Культурный канон», посвящённый искусству для детей. Окончательный список, созданный комиссиями, был опубликован 24 января 2006 года.
Процесс выбора «Культурного канона» подвергался разносторонней критике, различными датскими организациями были предложены альтернативные списки важнейших произведений датской культуры.
Основным критерием включения произведений в список было их большое значение для датской культуры. Так в канон попали:
- Сиднейский оперный театр, построенный в Австралии датским архитектором;
- алтарь Бордесхольм, сделанный в Дании, но находящийся сейчас в Шлезвиге на территории Германии;
- драккар викингов «Skuldelev 2», построенный в Ирландии, но найденный в датском фьорде;
- «Флора Даника» — изначально датский, а впоследствии общескандинавский труд.
Содержание
Архитектура
| Русское название | Оригинальное название | Местонахождение | Время постройки | Архитектор | Изображение |
|---|---|---|---|---|---|
| Церковь Ховер | Hover Kirke | Приход Ховер, Центральная Ютландия | XII век | неизвестен | 
|
| Замок Глоруп | Glorup herregård | Приход Свиннинге, Нюборг, Фюн, Южная Дания | XV век, перестроен в 1765 | Н.-Х. Жарден | 
|
| Квартал Фредерикстад | Frederiksstaden | Копенгаген | 1749 | Николай Эйтвед | 
|
| Собор Пресвятой Богородицы | Vor Frue Kirke | Копенгаген | 1811—29 | С. Ф. Хансен | 
|
| Дюрехауен | Dyrehaven | Клампенборг, Зеландия | 1846 | Рудольф Ротхе | 
|
| Брумлебю | Brumleby | Эстербро, Копенгаген | 1854—56 | М. Б. Биннесбёлль и В. Кляйн | 
|
| Кладбище Мариебьерг | Mariebjerg Kirkegård | Гентофте, Зеландия | 1925—35 | Г. Н. Брантт | 
|
| Университет Орхуса | Aarhus Universitet | Орхус | 1931 | Кай Фискер и др. | 
|
| Ратуша Орхуса | Århus Rådhus | Орхус | 1937—42 | Арне Якобсен и Эрик Мёллер | 
|
| «Фингерплан» | Fingerplanen | Копенгаген | 1947 | Петер Бредсдорфф | 
|
| Сиднейский оперный театр | Sydney Opera House | Сидней | 1957 | Йорн Утзон | 
|
| Мост через Большой Бельт | Storebæltsbroen | Зеландия и Фюн | 1991—98 | Ханс Диссинг и Отто Вейтлинг | 
|
Изобразительное искусство
Дизайн
| Русское название | Оригинальное название | Создатель | Время создания | Изображение |
|---|---|---|---|---|
| Драккар викингов «Skuldelev 2» | Skuldelev 2 | неизвестен | ок. 1042 | 
|
| Флора Даника | Flora Danica | несколько авторов | 1752—1803 | 
|
| творчество Торвальда Биндесбёлля (Thorvald Bindesbøll) | 1846—1908 | 
| ||
| творчество Кнуда В. Энгельхардта (Knud V. Engelhardt) | 1882—1931 | 
| ||
| творчество Марие Гудме Лет (Marie Gudme Leth) | 1895—1997 | |||
| Лампы ПХ | PH’s skærmsystem | Пол Хеннингсен | с 1925 | 
|
| Чайный сервиз | Testel | Гертруда Васегор | 1956 | |
| Экспериментальная мельница Гедсер | Gedser forsøgsmølle | Йоханнес Йуул | 1957 | |
| Стул Пантона | Pantonstolen | Вернер Пантон | 1960 | 
|
| Стул из полиэфира | Polyetherstol | Гуннар Огор Андерсен | 1964 | |
| Колесо Кеви | Kevihjulet | Йорген Расмуссен | 1965 | 
|
| Фасадная система | Facadesystem | Fiberline Composites | 2006 | |
Кино
| Русское название | Оригинальное название | Режиссёр | Время создания |
|---|---|---|---|
| Почитай жену свою | Du skal ære din hustru | Карл Теодор Дрейер | 1925 |
| День гнева | Vredens dag | Карл Теодор Дрейер | 1943 |
| Дитте — дитя человеческое | Ditte Menneskebarn | Бьярне Хеннинг-Енсен | 1946 |
| Солдат и Енни | Soldaten og Jenny | Йохан Якобсен | 1947 |
| Голод | Sult | Хеннинг Карлсен | 1966 |
| Ванная Бенни | Bennys Badekar | Янник Хаструп и Флемминг Квист Меллер | 1971 |
| Матадор | Matador | Эрик Баллинг | 1978—82 |
| Дерево познания | Kundskabens Træ | Нильс Мальмрос | 1981 |
| Празднество Бабетты | Babettes gæstebud | Габриэль Аксель | 1987 |
| Пелле-завоеватель | Pelle Erobreren | Билле Аугуст | 1987 |
| Торжество | Festen | Томас Винтерберг | 1998 |
| Идиоты | Idioterne | Ларс фон Триер | 1998 |
Напишите отзыв о статье "Датский культурный канон"
Литература
| Русское название | Оригинальное название | Автор | Время создания |
|---|---|---|---|
| Скорбные воспоминания | «Jammers Minde» | Леонора Кристина Ульфельд | 1673—74 |
| Пастор в Вейльбю | «Præsten i Vejlbye» | Стен Стенсен Блихер | 1829 |
| Русалочка | «Den lille Havfrue» в «Eventyr fortalte for Børn» | Андерсен, Ганс Христиан | 1837 |
| Или — или | «Enten — Eller» | Сёрен Киркегор | 1843 |
| Фру Мария Груббе | «Fru Marie Grubb» | Енс Петер Якобсен | 1876 |
| У дороги | «Ved Vejen» в «Stille Eksistenser» | Герман Банг | 1886 |
| Счастливчик Пер | «Lykke-Per» | Хенрик Понтоппидан | 1898—1904 |
| Падение короля | «Kongens Fald» | Йоханнес Вильгельм Йенсен | 1900—01 |
| Зимние сказки | «Vinter-Eventyr» | Карен Бликсен | 1942 |
| И другие истории | «Og andre historier» | Клаус Рифбьерг | 1964 |
| Долина бабочек | «Sommerfugledalen» | Ингер Кристенсен | 1991 |
| Антология поэзии: | |||
| • Эббе Скаммельсён | Ebbe Skammelsøn | народная песня | до XIX века |
| • Германн Гладенсвенн | Germand Gladensvend | народная песня | до XIX века |
| • У каждого своя судьба | Hver har sin Skæbne | Томас Хансен Кинго | XVII век |
| • Найдена чудеснейшая из роз | Den yndigste Rose er funden | Ханс Адольф Брорсон | 1732 |
| • Для души | Til Siælen | Йоханнес Эвальд | 1780 |
| • Обручение | Indvielsen | Шак фон Штаффельдт | 1804 |
| • Смерть ярла Хакона, или Крещение Норвегии | Hakon Jarls Død eller Christendommens Indførsel i Norge | Адам Эленшлегер | 1803 |
| • Земля живых | De levendes Land | Н. Ф. С. Грундтвиг | 1824 |
| • Роза уника | Rosa unica | Кристиан Винтер | 1849 |
| • На снегу | Paa Sneen | К. Л. Э. Ореструп | 1838 |
| • Я слышу в ночи баюкающий звук | Jeg hører i Natten den vuggende Lyd | Хольгер Драхман | 1877 |
| • Экбатана | Ekbatana | Софус Клауссен | 1896 |
| • Вечер | Aften | Йеппе Окьер | 1912 |
| • Датское лето | Den danske Sommer | Тёгер Ларсен | 1914 |
| • Это Кнуд, который погиб… | Det er Knud, som er død fra Mod den yderste Rand | Кристенсен, Том | 1936 |
| • Учение о державе | Læren om staten | Йенс Аугуст Шаде | 1928 |
| • самая низкая из стран | det underste land | Густав Мунк-Петерсен | 1933 |
| • Анубис | Anubis | Торкильд Бьёрнвиг | 1955 |
| • Дождемер | Regnmaaleren | Оле Сарвиг | 1943 |
| • Мгновение | Øjeblik | Мортен Нильсен | 1945 |
| • Сидениус в Эсбьерге | Sidenius i Esbjerg | Франк Йегер | 1959 |
| • Комариная песня | Myggesang | Иван Малиновский | 1958 |
| • Человек на вершине | Personen på toppen | Пер Хёйхольт | 1989 |
| • Город скрипичных мастеров | Violinbyggernes by | Хенрик Нордбрандт | 1985 |
Музыка
Академическая музыка
| Русское название | Оригинальное название | Автор | Время создания |
|---|---|---|---|
| Опера «Хольгер Датский» | Holger Danske | Ф. Л. Э. Кунцен | 1789 |
| Восемь утренних и семь вечерних песен | Otte Morgensange og Syv Aftensange | К. Э. Ф. Вайсе | 1837—38 |
| Три галопа: «Телеграф», «Шампанское», «Пар копенгагенской железной дороги» | Telegraph-Galop, Champagne-Galop, Kjöbenhavns Jernbane-Damp-Galop | Х. К. Лумбю | 1844, 1845, 1847 |
| «Эльверскуд» | Elverskud | Н. В. Гаде | 1854 |
| «Волюспа» | Vølvens spaadom | И. П. Э. Хартман | 1872 |
| Опера «Король и маршал» | Drot og Marsk | П. А. Хейсе | 1878 |
| Опера «Маскарад» | Maskarade | Карл Нильсен | 1906 |
| 4-я симфония «Неудержимая» | Det Uudslukkelige | Карл Нильсен | 1916 |
| Опера «Антихрист» | Antikrist | Руд Ланггор | 1923 |
| Симфония № 3 | Symfoni nr. 3 | Пер, Нёргор | 1976 |
| Симфония-Антифония | Symfoni-Antifoni | Пеле Гудмундсен-Хольмгреен | 1978 |
| Антология песен (Højskolesange): | |||
| • На святой день с радостью мы смотрим | Den signede dag med fryd vi ser | К. Э. Ф. Вайсе, слова: Н. Ф. С. Грундтвиг | 1826 |
| • Это было в субботу вечером | Det var en lørdag aften | музыка народная, слова народные, обработка Свенда Грундтвига | 1849 |
| • Чудесное и радостное лето | En yndig og frydefuld sommertid | музыка народная, слова народные из сборника А. П. Берггреена | 1869 |
| • Мы сыны равнин | Vi sletternes sønner | Карл Нильсен, слова: Людвиг Хольштайн | 1906 |
| • Йенс, дорожный рабочий | Jens Vejmand | музыка: Карл Нильсен, слова: Йеппе Окьер | 1907 |
| • Здесь всё бело снаружи | Det er hvidt herude | музыка: Томас Лауб, слова: Стен Стенсен Блихер | 1914 |
| • Дания, засыпает твоя светлая ночь | Danmark, nu blunder den lyse nat | музыка: Олуф Ринг, слова: Тёгер Ларсен | 1922 |
| • В Дании я рождён | I Danmark er jeg født | музыка: Пол Ширбек, слова: Г. Х. Андерсен | 1926 |
| • Я вижу светлые буковые острова | Jeg ser de bøgelyse øer | музыка: Торвальд Огор, слова: Л. С. Нильсен | 1931 |
| • Ты дал нам цветы, осветившие нас | Du gav os de blomster, som lyste imod os | музыка: Отто Мортенсен, слова: Хельге Роде | 1939 |
| • Сентябрьское небо такое голубое | Septembers himmel er så blå | музыка: Отто Мортенсен, слова: Алекс Гарфф | 1949 |
| • Мы любим нашу страну | Vi elsker vort land | музыка: П. Э. Ланге-Мюллер, слова: Хольгер Драхман | 1887 |
Популярная музыка
| Русское название | Оригинальное название | Автор | Время создания |
|---|---|---|---|
| 12 избранных песен: «Musens sang», «Den allersidste dans», «Pige træd varsomt», «Å hvor jeg, ih, hvor jeg, uh hvor jeg vil», «I dit korte liv», «Man binder os på mund og hånd», «Alle går rundt og forelsker sig», «Gå ud og gå en tur», «Glemmer du», «Titte til hinanden», «Drømmeland», «Gå med i lunden». | Кай Норманн Андерсен | 1925—59 | |
| Датский джаз золотого века | Dansk Guldalderjazz Vol. 1-4 | 1940—49 | |
| Дикая роза | The Savage Rose | The Savage Rose | 1968 |
| Пожалуйста | Værsgo | Ким Ларсен | 1973 |
| Песни Сванте | Svantes Viser | Бенни Андерсен и Пол Диссинг | 1973 |
| Live Sådan | Gasolin' | 1976 | |
| Супертанкер / Супермысли | Supertanker | Kliché | 1980 |
| Tidens Tern | С. В. Йоргенсен | 1980 | |
| Stjerne Til Støv | Себастиан | 1981 | |
| Аура | Aura | Палле Миккельборг и Майлз Дэвис | 1984—85 |
| Почти счастлив | Nærmest lykkelig | tv·2 | 1988 |
| 12 избранных песен «Evergreens»: «Solitudevej», «Er du dus med himlens fugle», «Heksedans», «To lys på et bord», «Dansevise», «Duerne flyver», «Så længe jeg lever», «Smuk og dejlig», «Under Bøgen», «Danmark», «Danse i måneskin», «Kald det kærlighed» | |||
Театр
| Русское название | Оригинальное название | Автор | Время создания |
|---|---|---|---|
| Йеппе с горы | Jeppe på Bjerget | Людвиг Хольберг | 1772 |
| Аладдин | Aladdin | Адам Эленшлегер | 1805 |
| Сильфида | Sylfiden | Август Бурнонвиль, Х. С. Лёвенскьольд | 1836 |
| В четырёх стенах | Indenfor Murene | Хенри Натансен | 1912 |
| Слово | Ordet | Кай Мунк | 1932 |
| Анна Софи Хедвиг | Anna Sophie Hedvig | Кьелль Абелль | 1939 |
| 4 представления: | |||
| • Нам связывают руки и затыкают рот | Man binder os på Mund og Haand | Лива Уил | 1940 |
| • Школьные товарищи | Skolekammerater | Kellerdirk Bros | 1956 |
| • Письмо Булганину | Brevet til Bulganin | Освальд Хельмут | 1957 |
| • Палец | Fingernummeret | Дирх Пассер | 1974 |
| Этюды | Etudes | Харальд Ландер, Кнудаге Риисагер | 1948 |
| Один час | Enetime | Флемминг Флиннт, Георг Деларю | 1963 |
| Армия деда Мороза | Julemandshæren | Solvognen | 1974 |
| Чёрное солнце live, Карлтон и Вурст | Sort Sol live, Carlton og Wurst | Sort Sol | 1986—87 |
| Майонез | Majonæse | Йесс Эрнсбо | 1988 |
Детский канон
| Русское название | Оригинальное название | Автор | Время создания |
|---|---|---|---|
| Строительная игровая площадка | Byggelegeplads | К. Т. Сёренсен | 1931 |
| «Малыши поют» | De små synger | Гуннар Нюборг-Енсен | 1948 |
| «Палле один на свете» | Palle alene i Verden | Астрид Хеннинг-Енсен | 1949 |
| «Дональд Дак и золотой шлем» | Anders And og den gyldne hjelm | Карл Баркс | 1954 |
| Высокий детский стул | Høj stol | Нанна Дитцель | 1955 |
| Кубики LEGO | Legoklodsen | Годфрид Кирк Кристиансен | 1958 |
| «Силас и Вороной» | Silas og den sorte hoppe | Сесилль Бёдкер | 1967 |
| Букварь Хальфдана | Halfdans ABC | Хальфдан Расмуссен и Иб Спанг Ольсен | 1967 |
| Кай и Андреа | Kaj og Andrea | Катрине Хаух-Фаусбёлль | с 1971 |
| Доброе воскресное утро | Go' Sønda' Morn' | Анне Линнет | 1980 |
| Резиновый Тарзан | Gummi-Tarzan | Сёрен Краг-Якобсен | 1981 |
| «Щелкунчик» | Nøddeknækkeren | Стеен Кёрнер | 2003 |
Ссылки
- [www.kulturkanon.kum.dk Официальный сайт «Культурного канона»]
- [kum.dk/graphics/kum/downloads/Kulturkanon/KK_Kulturkanon_januar06.pdf «Культурный канон» в формате pdf]
- [www.berlingske.dk/grid/kultur/tema:fid=100100604/ Альтернативный проект от «Berlingske»] ([www.berlingske.dk/upload/webred/pdf/Kulturkanons44.pdf pdf])
- [dr.dk/kanon/ Альтернативный проект от DR]
- [www.kulturkanon.dk/ Сайт о произведениях, включённых в «Культурный канон»]
- [www2.kb.dk/kanon/ «Культурный канон» в Датской королевской библиотеке]
|
Этот список входит в число избранных списков и порталов русскоязычного раздела Википедии. |
Отрывок, характеризующий Датский культурный канон
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
