Датско-норвежская операция

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Датско-норвежская операция
Основной конфликт: Вторая мировая война

Морское сражение возле Нарвика
Дата

9 апреля8 июня 1940

Место

Дания, Норвегия, Северное море

Итог

Решительная победа Германии. Оккупация Дании и Норвегии немецкими войсками.

Противники
Норвегия

Дания
Великобритания
Франция
Польша

Германия

при поддержке:
Национальное единение[1]

Командующие
Хокон VII

Йохан Нигаардсвольд
Критстиан Лаак
Отто Руге
Кристиан X
Торвальд Стаунинг
Уильям Уайн Приор
Адриан Картон ди Виарт
Чарльз Толвер Пагет
Пьерс Джозеф Маккези

Николаус фон Фалькенхорст

Ганс Фердинанд Гейзлер
Гюнтер Лютьенс
Видкун Квислинг[1]

Силы сторон
6 дивизий, численностью 55 тыс., свыше 100 орудий
4 британских, 3 французских и 1 польская бригады. Всего 109,5 тыс. чел.
9 дивизий, 1 артиллерийский батальон, один танковый батальон. Всего 122 100 чел., 1641 лошади, 2660 транспортных средств
Потери
3961 человек убито и пропало без вести,
до 60 000 пленных,
112 самолётов,
потоплено 15 крупных боевых кораблей
3672 человек убито и пропало без вести,
127 самолётов,
потоплено 23 крупных боевых корабля
 
Скандинавия и прилегающие регионы в годы Второй мировой войны
Инцидент с «Альтмарком»

Датско-норвежская операция (Дания Норвегия) • Битва при Нарвике Фарерские острова Исландия Лофотенские острова Шпицберген (1) Вогсёй Шпицберген (2) Шпицберген (3) «Тирпиц» Атака на Веморк Мурманск Рейд на Киркенес и Петсамо Петсамо-Киркенесская операция Оккупация Дании Оккупация Норвегии Датское движение Сопротивления Норвежское движение Сопротивления Холокост в Дании Холокост в Норвегии Операция «Боевой конь» Швеция «Белые автобусы»

Датско-норвежская операция или Операция «Везерюбунг» (нем. Fall Weserübung), также: «Учения на Везере» или «Везерские манёвры» — немецкая операция по захвату Дании (Везерюбунг-Зюйд (нем. Weserübung-Süd)) и Норвегии (Везерюбунг-Норд (нем. Weserübung-Nord)) во время Второй мировой войны.





Предыстория

Политическая обстановка

Со времён Крымской войны скандинавские страны придерживались во внешней политике принципа нейтралитета[2]. С 1905 года и до конца Первой мировой войны Великобритания и Германия оказывали давление на Норвегию из-за географического положения этой страны, позволяющего контролировать восток Северного моря[3]. Непосредственно перед началом войны Дания, Швеция и Норвегия провели ряд встреч на высшем уровне, где подчеркнули свою волю к нейтралитету[4]. Однако, воюющие стороны вынудили северные страны к косвенному участию в войне: Швеция и Норвегия передали значительную часть своего торгового флота Антанте, а Германия вынудила Данию частично заблокировать минами пролив Большой Бельт[4]. В конце войны Норвегия по просьбе Великобритании продолжила в своих водах минное заграждение против немецких подлодок[5]. После поражения Германии в первой мировой войне Дания вернула себе северный Шлезвиг, отторгнутый в 1864 году[5].

Накануне новой мировой войны скандинавы продолжали придерживаться нейтралитета[5]. 31 мая 1939 года между Данией и Германией был заключён пакт о ненападении; Швеция и Норвегия отвергли аналогичные предложения, не чувствуя угрозы за проливами[6]. Немцы безуспешно пытались заключить договор с Норвегией, после чего последовал ряд инцидентов: захваченное крейсером «Дойчланд» американское торговое судно «Сити оф Флинт» было конфисковано в октябре в Хёугесунне; в конце ноября норвежцы разрешили немецкому судну «Вестервальд» войти в военный порт Берген; 7—13 декабря в норвежских водах германской подлодкой были потоплены британские или зафрахтованные британцами суда «Томас Уолтон», «Дептфорд» и «Гэродфелиа»[7].

В январе 1940 года британский министр иностранных дел лорд Галифакс заявил, что это вынуждает Великобританию распространить ведение войны на норвежские территориальные воды[7]. Было решено разработать план по захвату портов на норвежском побережье, в частности Нарвика, из которого можно было занять шведские рудники, а также выступить на помощь Финляндии, обороняющейся против Советского Союза[8]. Французы, после того как к ним «прилетел» план «Гельб», были заинтересованы в открытии второго фронта для отвлечения сил вермахта[8]. На одном из приемов с участием журналистов Скандинавских стран Черчилль, будто бы мимоходом, сказал: «Иногда можно и пожелать, чтобы северные страны оказались на противоположной стороне, и тогда можно было захватить нужные стратегические пункты». «Складывается впечатление, — писал об этом событии будущий Генеральный секретарь ООН Трюгве Ли, — что Черчилль выступил со своим заявлением с явным намерением сделать так, чтобы оно дошло до ушей немцев»[9]. Были созданы корпуса для отправки на Балканы и в Нарвик[10].

В течение осени-зимы 1939—1940 года Великобритания осуществила ряд акций, компрометирующих нейтралитет Норвегии. На страну оказывался политический нажим с целью получения значительной доли её торгового тоннажа, ей пытались навязать односторонне выгодный торговый договор, предъявляли требования, которые невозможно было выполнить, не отходя от общепринятых норм нейтралитета. В самом начале войны — 5 сентября — британское правительство опубликовало обширный список товаров, которые оно квалифицировало как военную контрабанду. Принятие этого списка приводило к тому, что значительная часть норвежского экспорта в Германию оказалась под запретом, а внешняя торговля страны попадала под английский контроль. Норвежское правительство было вынуждено уклониться от выполнения требований Уайтхолла[9]. Особый интерес представлял торговый флот Норвегии, включающий 1300 пароходов (суммарно 1,78 млн брт) и 682 теплохода (суммарно 2,98 млн брт). Посредством правительственных и частных договоров в начале войны, Великобритания смогла использовать норвежские суда общей вместимостью 2 450 000 регистровых брутто-тонн (1 650 000 из которых пришлись на танкеры)[11].

Разработка операции «Учения на Везере»

Для немцев Норвегия была как ключом к Северному морю, так и путём транзита шведской руды; на её захвате особенно настаивал главнокомандующий кригсмарине гросс-адмирал Эрих Редер[12]. 14 декабря 1939 года командование вермахта получило задание от Гитлера исследовать возможность захвата Норвегии[13]. Первоначально Генштаб скептически отнёсся к необходимости и возможности выполнения этой цели, однако 27 января всё же был создан отдельный штаб для разработки плана под кодовым названием «Учения на Везере» (нем. Weserübung)[14]. Инцидент с «Альтмарком» 16 февраля ослабил позиции противников операции, и с этого момента подготовка к ней была форсирована[15]. 24 февраля штаб 21-го корпуса под руководством генерала Николауса фон Фалькенхорста начал детальную разработку операции[16], а через 5 дней уже представил Гитлеру готовый проект[17]. Принципиальной чертой плана было стремление осуществить молниеносные одновременные десанты в ключевых городах, по возможности без применения оружия[18]. Редер посоветовал осуществить десант до 7 апреля, то есть до окончания полярной ночи[19]. На совещании 2 апреля Гитлер назначил «днём Везер» (высадки) девятое число[20]. Были установлены контакты с лидером малопопулярной норвежской партии «Nasjonal Samling» Видкуном Квислингом, хотя на проведении военной операции это никак не сказалось[21].

Вначале операция планировалась исходя из одновременного наступления на Западном фронте, поэтому для неё выделялось минимальное количество сухопутных подразделений: 3-я горнострелковая дивизия генерал-майора Эдуарда Дитля и некоторые резервные полки[22]. Позже было решено разделить операции по времени, чтобы сохранить оперативную и политическую свободы, и поэтому северной кампании были приданы значительные силы. Первым эшелоном на норвежском побережье должны были высадиться 69-я и 169-я пехотные и 3-я горнострелковая дивизии; вторым — 181-я и 196-я; третьим — 214-я[18]. Хотя нарушение нейтралитета ещё одной страны являлось нежелательным в политическом плане, в операцию включили также захват Дании: для снабжения «норвежского» десанта нужны были аэродромы Ютландии; необходимо было обеспечить безопасное движение морского транспорта по датским проливам[22]. Для Дании выделили 170-ю, 198-ю пехотные дивизии и 11-ю моторизованную бригаду[18]. Для операции были использованы почти все корабли военного и торгового флотов рейха[23]. Транспортные суда планировалось разгружать в захваченных портах сразу после десантирования, поэтому суда для Нарвика должны были выйти за 6 суток до «дня Везер»[17]. Военные корабли могли выйти на 3 дня позже, так что точка невозврата начала операции наступала как раз в этот момент[17]. Кригсмарине впервые выпало перевозить крупные сухопутные подразделения, поэтому для прикрытия десанта и атак против возможного контрдесанта были использованы субмарины[24]. Надводный флот уже понёс значительные потери и имел теперь в наличии следующие силы: линкоры «Шарнхорст» и «Гнейзенау», карманный линкор «Лютцов», 2 тяжёлых и 4 лёгких крейсера, 14 эсминцев, 7 торпедных катеров[25].

Люфтваффе поручили: перевозить парашютистов и сухопутные части в Ольборг, Осло, Кристиансанн, Ставангер и Берген; оборонять суда и оказывать авиаштурмовую поддержку вермахту[26]. Эти задачи были возложены на 10-й воздушный корпус генерал-лейтенанта Гейзлера[27]. В него вошли 4-я, 26-я, 30-я боевые эскадры, 100-я группа боевой эскадры, 3 зенитных отделения, батальон парашютистов, 7 авиатранспортных групп, по одной наземной и морской транспортной эскадре[27].

Зоны ответственности были поделены следующим образом: группа ВМС «Восток» (адмирал Рольф Карльс) — командование на воде до Скагеррака; группа ВМС «Запад» (генерал-адмирал Альфред Заальвахтер — командование в Северном море и норвежских водах; 21-й корпус (генерал Фалькенхорст) — в Норвегии после высадки; 31-й корпус (генерал авиации Каупиш) — действия в Дании; 10-й авиакорпус (генерал-лейтенант Гейзлер) — поддержка сухопутных и морских сил в Норвегии и Дании[28]. При этом обе флотские группы оказались в подчинении непосредственно ОКМ, 31-й армейский корпус — 21-го корпуса, 10-й воздушный — командования ВВС[28].

Разработка операции «Уилфред» и плана R4

Великобритания со своей стороны планировала захват Скандинавских стран для распыления сил Германии и ведения экономической блокады. Для этого британское военное ведомство планировало несколько независимых операций. Чтобы не быть вовлеченным в войну с СССР, британский премьер Чемберлен предложил произвести минирование норвежских территориальных вод (на чём давно уже настаивал Черчилль) и таким образом изгнать германские рудовозы из их трехмильных пределов, на которых выполнялись требования о нейтралитете, под удары военно-морских сил союзников, превосходство которых на море было неоспоримым. Операция, получившее кодовое название «Уилфред», не рассчитывала встретить сильное германское противодействие[9].

31 марта крейсер «Бирмингем» с эсминцами «Фирлесс» и «Хостайл» были направлены к берегам Норвегии для перехвата прорывающихся в Германию немецких судов. Дополнительно им ставилась задача захвата рыболовных траулеров противника и прикрытия своих сил, которым предстояло ставить мины. Отряд оперировал у норвежского побережья до вечера 7 апреля, успев захватить в качестве призов три немецких траулера: «Фрисланд» (247 брт), «Бланкенберг» (336 брт) и «Нордланд» (392 брт).

3 апреля британский флот получил указание произвести минирование норвежских вод. Выход кораблей назначили двумя днями позже. Постановки в рамках операции «Уилфред» предусматривалось проводить несколькими группами кораблей:

  • группа «WB» (эсминцы «Экспресс» и «Интрепид») — в районе Кристиансунна (62(54’с.ш., 6(55' в.д.);
  • группа «WS» (минный заградитель «Тевайэт Бэнк» и эсминцы «Инглфилд», «Айлэкс», «Имоджен», «Айзис») — в районе м. Стад (62(с.ш., 5(в.д.);
  • группа «WV» (20-я флотилия эсминцев-заградителей («Эск», «Импалсив», «Икарус», «Айвенго») и 2-я флотилия эсминцев («Харди», «Хотспёр», «Хэвок», «Хантер») для прикрытия) — в районе Будё (67(24' с.ш., 14(36' в.д.).

Соединение под командованием вице-адмирала Уильяма Дж. Уайтворта (линейный крейсер «Ринаун» и эсминцы «Грэйхаунд», «Глоууорм», «Хайперион», «Хироу») было выделено для оперативного прикрытия заградительных групп, так как поступили сведения о находящихся в Нарвике норвежских броненосцах, кроме того, нельзя было полностью исключать ответных мер противника.

«Поскольку минирование нами норвежских вод могло вызвать ответные действия Германии, — вспоминал Черчилль, — было решено также, что в Нарвик следует послать английскую бригаду и французские войска, чтобы очистить порт и продвинуться к шведской границе. В Ставангер, Берген и Тронхейм также должны были быть посланы войска».

Так в общих чертах и выглядел новый план, получивший кодовое название «R4». В нём просматриваются следующие характерные решения:

  • расчет на лояльность политического руководства Норвегии;
  • основной акцент делался на ведение боевых действий на море, планы строились из расчета значительного превосходства британского флота над германским, на ВМС возлагались основные усилия по противодействию возможным немецким контрмерам;
  • в первом эшелоне задействовались исключительно британские войска, во втором — также французские и польские силы;
  • военные действия в Дании на данном этапе не предусматривались[29].

Силы союзников

Норвегия имела 6 дивизий, общей численностью 55 тыс. человек (после частичной мобилизации). Норвежский флот имел 2 броненосца береговой обороны, 7 миноносцев, 8 тральщиков, 10 минных заградителей, 17 миноносцев, 9 подводных лодок. Норвежская авиация состояла из 190 самолётов. Дания имела 2 дивизии, общей численностью 14,5 тыс. человек. Датский флот состоял из 2 броненосцев береговой обороны, 9 тральщиков, 3 минных заградителя, 6 миноносцев, 7 подводных лодок. Датская авиация имела 94 самолёта. На помощь Дании и Норвегии были направлены войска союзников (Великобритания, Франция и Польша), состоящие из 4 британских, 3 французских и 1 польской бригады. Британский флот состоял из 3 авианосцев, 4 линкоров, 21 крейсер, 21 эсминец и 18 подводных лодок. Французский флот состоял из 2 крейсеров, 11 эсминцев и 1 подводной лодки. Польский флот имел 3 эсминца и 1 подводную лодку.

Десантные операции

С 3 апреля немецкие порты покидали транспорты, идущие в Ставангер, Тронхейм и Нарвик[30]. Около трёх часов ночи 7 апреля военные германские корабли, перевозившие армейские части, предназначенные для Северной Норвегии, собрались у рейда Шиллинга и направились на север: это были линкоры «Гнейзенау» (флагман вице-адмирала Гюнтера Лютьенса) и «Шарнхорст», тяжёлый крейсер «Адмирал Хиппер» и 12 эсминцев[30]. Днём флот был обнаружен британской морской авиацией, чьё командование решило, что соединение будет прорываться в Атлантику[31]. Оно направило несколько флотилий в Северное море и на рубеж Шетландские островаИсландия[32]. Ночью немецкий флот попал в шторм, продолжавшийся несколько суток: он причинил некоторый ущерб кораблям и серьёзно затруднил навигацию[32]. В 10 часов утра 8 апреля «Адмирал Хиппер» протаранил и потопил шедший в одиночку эсминец «Глоувэм»[33]; после чего он и 4 эсминца отправились в Тронхейм-фьорд[34]. Около 21:00, когда соединение встало у Вест-фьорда, оставшиеся 8 эсминцев простились с линкорами и отправились к Нарвику[35]. В ночь на 9 апреля норвежское адмиралтейство приказало отключить радиомаяки и погасить огни на побережье[36]. Десант в обеих странах был назначен на 5:15, а за полчаса до этого линкоры обнаружили 2-ю флотилию эсминцев адмирала Уильяма Уитфорда с линейным крейсером «Ринаун» в качестве флагмана[36]. В 5:10 начался бой между британским крейсером и немецкими линкорами, в результате которого на тех вскоре вышли из строя орудийные башни «A», после чего они предпочли ретироваться, что в штормовую погоду не представляло большой трудности[37].

Норвегия

Восемь эсминцев 1-й десантной группы во главе с «Вильгельмом Хейдкампом» утром 9 апреля вошли в бухту Нарвика, где после переговоров потопили норвежские броненосцы береговой охраны «Эйдсвольд» и «Норге»[38]. Эсминцы высадили в порту горнострелков; после непродолжительной беседы начальник гарнизона Нарвика, полковник Зундло, сдал город Дитлю; однако две роты 13-го пехотного полка не подчинились приказу и отошли к шведской границе[34]. В 8:10 с эсминцев передали в штаб, что Нарвик, основная цель вторжения, захвачен[34].

Предназначенная для Тронхейма 2-я группа — «Адмирал Хиппер» и 4 эсминца — из опасения встретить британский флот уже в ночь на 9 апреля встала у берега перед входом в Тронхейм-фьорд[39]. В 4 утра соединение с небольшой артиллерийской перестрелкой преодолело прожекторное заграждение фьорда[40]. В шестом часу 138-й горнострелковый полк начал высадку в городе и у южных береговых батарей[41]. Командир полка, полковник Вейс, быстро достиг лояльности местных властей[41]. Не пришёл немецкий танкер, и у военных кораблей возникла проблема с горючим, из-за чего они не смогли отправиться домой 9 апреля, как было предусмотрено планом[41]. Аэродром и оставшиеся батареи были заняты только 11 апреля; в тот же день флот вышел в море[42].

В операции против Бергена участвовали (3-я группа) лёгкие крейсеры «Кёльн» (флагман контр-адмирала Шмундта) и «Кенигсберг», артиллерийский учебный корабль «Бремзе», 2 торпедных и 5 быстроходных катеров с эскортным кораблём «Карл Петерс»[42]. На них находились сухопутные подразделения во главе со штабом 69-й дивизии генерал-майора Титтеля[42]. В 18:00 8 апреля британский флот из двух крейсеров и 15 эсминцев находился в 60 милях от 3-й группы, но ночью он прошёл севернее входа в Корс-фьорд[43]. В 4:30 для захвата батареи Кварвена у входа в Би-фьорд высадились некоторые армейские части; в 5:15 3-я группа вошла во фьорд[44]. Батарея Кварвена ответила огнём, повредившим «Карла Петерса», однако остальные корабли прошли в гавань Бергена[45]. В 6:20 высадка закончилась, через 3 часа были захвачены ведшие огонь батареи Кварвена и Сандвикена[45]. В полдень Берген оказался под контролем немцев, но вечером к фьорду должен был подойти британский флот из 3 линкоров, 10 крейсеров и 20 эсминцев[45]. Шмундт принял решение немедленно увести корабли, а армейские части приготовились к обороне побережья[45]. Во «время Везер» Ставангер атаковали пикирующие бомбардировщики, после чего десантировались парашютисты[45]. По воздуху были доставлены пехотинцы и зенитчики; город и аэродром Сола были захвачены очень быстро[46]. Норвежский эсминец «Аэгер» потопил в гавани немецкий теплоход «Рода», после чего был уничтожен люфтваффе[46]. Вскоре в порту высадился 193-й пехотный полк (полковник Беерен) 69-й дивизии, взявший контроль над частью Ставангера[46]. Утром 9 апреля половина 2-й флотилии тральщиков захватила кабельную станцию в Эгерсунне, при этом был потоплен норвежский торпедный катер «Скарв»[46].

Некоторые проблемы возникли у десанта в Кристиансанне[46]. 4-я группа состояла из лёгкого крейсера «Карлсруэ» (капитан Риве), трёх торпедных и восьми быстроходных катеров[46]. Из-за плотного тумана только в 6:00 9 апреля Риве решился войти во фьорд, где был атакован батареей Оддерёе[47]. По злой иронии судьбы, как раз в это время, спасаясь от британского флота, во фьорд пришёл немецкий торговый пароход «Сиэтл», пробившийся через британскую блокаду из Кюрасао; оказавшись не вовремя в неподходящем месте, он был потоплен норвежскими батареей и эсминцем «Гиллер»[47]. Батареи Оддерёе и Глеоддина упорно сопротивлялись под атаками люфтваффе, однако в полдень были захвачены[48]. К 17:00 в Кристиансанне расположился 310-й немецкий пехотный полк[48]. Успех и быстрота захвата Осло были крайне важны для немцев как в военном, так и политическом планах, однако именно этот десант оказался для них самым неудачным[48]. Половина 324-го пехотного полка 163-й дивизии должна была перелететь на аэродром Осло-Форнебю после того как его захватит рота парашютистов; вторая половина полка планировала высадиться в порту Осло с кораблей 5-й десантной группы[49]. В неё входили тяжёлые крейсеры «Блюхер» (флагман контр-адмирала Куммеца, на нём также находился штаб дивизии генерал-майора Энгельбрехта) и «Лютцов», лёгкий крейсер «Эмден», 3 торпедных катера, 8 катеров-тральщиков и 2 вооружённых китобоя[49]. После прохождения прожекторного заграждения между Болаерне и Рауёй, были направлены штурмовые группы для захвата этих укреплений и главного военного порта Норвегии, Хортена[49]. Рассчитывая, что серьёзного сопротивления оказано не будет, Куммец решил прорваться через самое узкое место Осло-фьорда, проход Дрёбак[50]. У северного выхода из прохода находился остров-форт Оскарсборг[50]. В 5:20 неожиданно для немцев две батареи форта открыли перекрёстный огонь из 280-миллиметровых орудий по шедшему первым «Блюхеру» с дистанции 500 метров[50]. На крейсере сразу отказала система управления огнём и начались пожары; маневрируя, он вёл беспорядочный огонь из зенитных орудий[51]. В это время корабль получил две торпедные пробоины от превосходно замаскированной береговой торпедной установки в Кахольме[51]. В 7:23 «Блюхер» затонул на 90-метровой глубине в 400 метрах от берега[51]. Несмотря на отсутствие большей части спасательных жилетов и шлюпок, разлившееся горящее топливо и ледяную (3 градуса по Цельсию) воду, большинство моряков и солдат смогли добраться до берега; там они на непродолжительное время попали в норвежский плен[51]. «Эмден» и «Лютцов» задним ходом вышли из прохода, после чего принявший на себя командование капитан Тиле («Лютцов») решил высадить пехоту в Сонбуктене, чтобы поддержать с суши прорыв Дрёбака[52]. В это время в боях за Рауёй и Хортен были потоплены немецкий катер-тральщик R-17 и норвежская субмарина A-2; норвежский адмирал сдал порт[52]. Вечером люфтваффе атаковало Дрёбак и Оскарсборг; с батареями в Осло-фьорде велись переговоры о сдаче[52]. Немецкие корабли вошли в порт Осло только утром 10 апреля[52].

Парашютисты не смогли во «время Везер» высадиться в Осло-Форнебю из-за сильного зенитного огня, но штурмовая группа пехоты под прикрытием бомбардировщиков приземлилась и захватила аэропорт[53]. В девятом часу началась посадка транспортов; после полудня пехота под командованием полковника Польмана ворвалась в Осло, который вскоре был захвачен[53]. Небольшие немецкие силы с тревогой наблюдали за двумя норвежскими дивизиями, стоявшими у Фредрикстада и Гардермоена[53].

Дания

Вечером 8 апреля к датско-германской границе в Шлезвиге были стянуты 170-я пехотная дивизия и 11-я стрелковая бригада[53]. В 5:25 9 апреля они перешли границу, датский батальон отступил[54]. С локальными столкновениями 170-я дивизия продвигалась вглубь Ютландии, в то время как люфтваффе бомбило аэродромы, на которые скоро высадились парашютисты[54]. 11-я бригада марш-броском быстро достигла Скагена[54].

190-я дивизия в ночь на 9 апреля вышла в море на транспортах из Киля и Варнемюнде[55]. Парашютисты захватили мост между Фальстером и Зеландией, а с моря был захвачен Корсёр[55]. Это дало возможность быстро оккупировать Зеландию; ещё один морской десант захватил Борнхольм[55].

Ключевым в захвате Дании практически без борьбы стало быстрое овладение столицей[55]. Для этой цели теплоход «Ганзейский город Данциг» взял на борт 308-й пехотный полк майора Глейна, обошёл Зеландию с запада и севера, и вместе с ледоколом «Штеттин» вошёл в порт Копенгагена[56]. Из форта Миддельгрунд увидели немецкий военный флаг на «Данциге»; комендант приказал произвести предупредительный выстрел с целью заставить суда остановиться, однако выстрел так и не раздался[56]. «Штеттин» остановился, а «Данциг» в 5:20 причалил к пристани[56]. Пехотинцы на велосипедах добрались до Цитадели Копенгагена[en], где у них завязалась перестрелка со стражей[56]. В 7:20 датский король Кристиан X приказал прекратить сопротивление; немецкий и датский командиры обменялись визитами вежливости[56]. Полагая, что Германия воюет и со Швецией, один датский полковник увёл батальон через Эресунн в Хельсингборг[56]. Уже с 9 апреля немцы задействовали для снабжения подразделений в Норвегии датские аэродромы, шоссейные и железные дороги[56].

Битва за Норвегию

В ночь с 9 на 10 апреля немцы попытались захватить короля Хокона VII возле города Эльверум, однако их атаки были отбиты. Преодолевая сопротивление норвежских войск, немцы к 22 апреля заняли большую часть Южной Норвегии. При этом некоторые города, где находились сопротивлявшиеся норвежские войска, были подвергнуты сильным авиационным бомбардировкам: Ондалснес, Молде, Кристиансанн, Стейнхьер, Намсус, Будё, Нарвик. В ходе бомбардировок погибло много гражданского населения, города были разрушены, многие жители бежали из городов в сельскую местность. Возле Нарвика 10 апреля произошло морское сражение между подошедшими силами английского флота и немецкими эсминцами. Британцам удалось потопить или повредить немецкие корабли возле Нарвика, тем самым отрезав действовавшие в городе части второй и третьей горнострелковых дивизии. В результате немцам не удалось в первые дни кампании развить наступление на севере страны.

13 апреля англичане вновь нанесли поражение силам немецкого флота, подошедшим к Нарвику, и 14 апреля начали высадку объединённого англо-франко-польского контингента в городе Харстад, где они соединились с норвежской 6-й дивизией и начали наступление на Нарвик. 14 апреля англо-французский контингент высадился также в городе Намсус и развернул плотное наступление в центр страны. 17 апреля британские силы высадились в Ондальснесе. Однако наступления союзников из Намсуса и Ондальснеса в центр страны окончились поражениями в районах Стейнхьера и Лиллехаммера, и они были вынуждены вновь отойти к прибрежным городам.

12 мая союзники после продолжительных боёв заняли северную часть Нарвика, а 28 мая оккупировали весь город и вынудили немцев отойти к Вест-фьорду. Однако тяжёлое положение союзников во Франции вынудило их 3-8 июня эвакуировать все свои войска из Норвегии (операция «Alphabet»[57]). Вместе с ними эвакуировались норвежские король и правительство. 2 июня сдались последние норвежские войска, действовавшие в Центральной Норвегии, а 10 июня — в Северной Норвегии. К 16 июня немцы заняли всю территорию Норвегии.

Потери сторон

В ходе боевых действий в Дании потери датской армии составили 13 человек убитыми[58], потери германских войск — 2 погибших и 10 раненых[59].

В ходе боевых действий в Норвегии потери норвежской армии составили 1335 человек убитыми и пропавшими без вести, до 60 тысяч пленными; английские войска в боевых действиях на суше потеряли 1896 человек убитыми, пропавшими без вести и тяжелораненными (общее количество убитых и раненых — 4400 англичан), французские и польские войска — 530 убитыми. Потоплены британские авианосец «Глориус», крейсер ПВО, 7 миноносцев, 4 подводные лодки; повреждения получили 2 линейных корабля и 7 крейсеров. Французский флот потерял потопленной 1 подводную лодку, действовавшие совместно с ними польские ВМС потеряли потопленной 1 подводную лодку.

Немецкие потери в Норвегии — 1307 убитых, 2375 пропавших без вести и 1604 раненых. Потери в воздухе составили 127 самолётов. Особенно большие потери понёс немецкий флот — потоплены тяжёлый крейсер «Блюхер», лёгкие крейсера «Карлсруэ» и «Кёнигсберг», 10 эсминцев, артиллерийское учебное судно «Бруммер», 8 подводных лодок, миноносец, 11 транспортов и более 10 малых кораблей. Повреждения получили линейные корабли «Шарнхорст» и «Гнейзенау», карманный линкор «Лютцов», тяжёлый крейсер «Адмирал Хиппер», лёгкий крейсер «Эмден», артиллерийское учебное судно «Бремзе»[60].

Итоги

В результате удачного завершения кампании немцам удалось оккупировать Данию и Норвегию. Германия получила стратегически важный плацдарм на севере Европы, улучшила базирование германских подводных лодок и авиации и обеспечила подвоз стратегического сырья из скандинавских стран. Однако, существенные потери германского флота, Кригсмарине, привели к недостатку сил для десантной операции в Британии.

Напишите отзыв о статье "Датско-норвежская операция"

Примечания

  1. 1 2 [militera.lib.ru/h/ziemke_e01/text.html#t24 Эрл Зимке. Немецкая оккупация Северной Европы. 1940—1945]
  2. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 8. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  3. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 9. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  4. 1 2 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 11. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  5. 1 2 3 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 13. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  6. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 14. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  7. 1 2 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 15. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  8. 1 2 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 20. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  9. 1 2 3 Патянин, Сергей Владимирович. «Везерюбунг»: Норвежская кампания 1940 г.. — [militera.lib.ru/h/patyanin_sv/01.html Патянин С. В. «Везерюбунг»: Норвежская кампания 1940 г. @ 2004 г.]. — 2004. — С. гл.1.1. — 360 с. — (Военная литература).
  10. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 21. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  11. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 16. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  12. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 28. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  13. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 29. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  14. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 30. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  15. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 36. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  16. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 37. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  17. 1 2 3 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 43. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  18. 1 2 3 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 44. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  19. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 52. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  20. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 53. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  21. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 54. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  22. 1 2 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 39. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  23. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 41. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  24. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 47. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  25. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 42. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  26. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 48. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  27. 1 2 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 49. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  28. 1 2 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 50. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  29. Патянин, Сергей Владимирович. «Везерюбунг»: Норвежская кампания 1940 г.. — [militera.lib.ru/h/patyanin_sv/01.html Патянин С. В. «Везерюбунг»: Норвежская кампания 1940 г. @ 2004 г.]. — 2004. — С. гл.1.1. — 360 с. — (Военная литература).
  30. 1 2 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 55. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  31. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 57. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  32. 1 2 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 58. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  33. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 60. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  34. 1 2 3 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 68. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  35. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 62. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  36. 1 2 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 63. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  37. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 65. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  38. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 67. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  39. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 69. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  40. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 70. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  41. 1 2 3 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 72. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  42. 1 2 3 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 73. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  43. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 74. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  44. Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 75. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  45. 1 2 3 4 5 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 76. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  46. 1 2 3 4 5 6 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 77. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  47. 1 2 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 78. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  48. 1 2 3 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 79. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  49. 1 2 3 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 80. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  50. 1 2 3 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 82. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  51. 1 2 3 4 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 83. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  52. 1 2 3 4 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 84. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  53. 1 2 3 4 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 85. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  54. 1 2 3 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 86. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  55. 1 2 3 4 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 88. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  56. 1 2 3 4 5 6 7 Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — С. 90. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 5952424465.
  57. [merkulof.com/page637.html Описание операции «Alphabet» (эвакуация войск союзников из Норвегии)]
  58. Соколов Б. Кто воевал числом, а кто — умением. — Москва: «ЯУЗА-ПРЕСС», 2011. — С.206.
  59. Линия адаптивной радиосвязи — Объектовая противовоздушная оборона / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1978. — С. 631. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 5).</span>
  60. Залесский К. А. Кригсмарине. Военно-морской флот Третьего рейха. — М.: Эксмо, 2005. — С. 64.
  61. </ol>

Литература

  • [военная-энциклопедия.рф/советская-военная-энциклопедия/Н/Норвежская-операция Норвежская операция] // Линия адаптивной радиосвязи — Объектовая противовоздушная оборона / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1978. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 5).</span>
  • Зимке Эрл Ф. Немецкая оккупация Северной Европы. 1940-1945. Боевые операции третьего рейха. 1940-1945 гг. = Ziemke, E. F. The German Northern Theater of Operations 1940-1945. — Washington D. C.: Department of the Army, 1959. — 342 p.. — Москва: Центрополиграф, 2005. — 432 с. — (За линией фронта. Мемуары). — 6000 экз. — ISBN 5-9524-2084-2.
  • Патянин Сергей Владимирович. [militera.lib.ru/h/patyanin_sv/index.html «Везерюбунг»: Норвежская кампания 1940 г.] / Под редакцией канд. ист. наук М. Э. Морозова. — 2004.
  • Хубач, Вальтер. Захват Дании и Норвегии. Операция «Учение Везер». 1940—1941 = Die Deutsche Besetzung von Danemark und Norwegen 1940. — Центрполиграф, 2006. — 460 с. — (За линией фронта. Военная история). — 5000 экз. — ISBN 5952424465.

Ссылки


 
Западноевропейский театр военных действий Второй мировой войны
Саар «Странная война» Дания-Норвегия Франция Британия Сен-Назер Дьепп Нормандия Южная Франция Линия Зигфрида Арденны Эльзас-Лотарингия Колмар Маас-Рейн Центральная Европа

Отрывок, характеризующий Датско-норвежская операция

12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.
Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.


С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.