Датско-шведская война (1657—1658)

Датско-шведская война 1657—1658
Основной конфликт: Северные войны
Дата	1 июня 1657 - 28 февраля 1658
Место	Дания, Скандинавия, Балтийское море
Итог	Роскилльский мир
Противники
Дания Швеция
Командующие
Фредерик III Ульрик Фредерик Гюлленлёве Карл X Густав Карл-Густав Врангель
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Датско-шведская война 1657—1658 (дат. Første Karl Gustav-krig, швед. Karl X Gustavs första danska krig) — война между Данией и Швецией. Война закончилась поражением Дании и заключением Роскильского мира.

Предпосылки к войне

К 1657 году шведский король Карл X Густав со своей армией увяз в войнах с Польшей и Россией, и датский король Фредерик III увидел в этом хороший повод вернуть территории потерянные Данией в ходе предыдущей войны. Собравшийся 23 февраля 1657 года государственный совет Дании выделил значительные средства для мобилизации и на другие военные расходы. 23 апреля Фредерик получил согласие совета на атаку шведских территорий. В начале мая всё ещё продолжавшийся переговоры были прерваны, и 1 июня Фредерик подписал манифест, объясняющий необходимость ведения войны, которая формально не была объявлена.

Боевые действия

К началу войны датчане образовали 4 армии:

• у Гамбурга для нападения на шведскую территорию около Бремена;
• у юго-западного берега (Сконе) для операций против Стокгольма;
• в Христиании для нападения в Бохуслен;
• в Дронтгейме;

всего 45 000 человек, небольшой резерв оставался в Ютландии. В то же время на юге отдельные крепости оставались не занятыми, т.к никто не мог предположить вторжения с юга. Главной целью Фредерика III была шведская провинция Сконе.

Главные силы датского флота (40 кораблей) пошли к Борнхольму, небольшой отряд из 7 кораблей расположился у Гётеборга. Предполагалась блокада шведских и финских берегов. Датский король сам пошёл в середине июня с 19 судами, под командой вице-адмирала Бьелке, в Данциг. Этим он собирался воспрепятствовать Карлу Х перебросить армию из Польши в Швецию или на датские острова, собираясь его таким образом отрезать в Польше. На Эльбе, Везере и в Каттегате были расположены маленькие отряды судов для защиты от шведских каперов.

В итоге датские флот и армия к началу боевых действий оказались сильно раздробленными.

В это время Карл X, получивший 20 июня в глубине Польши известие об объявлении войны, предпринял форсированный марш и уже 1 июля был у Штеттина. 18 июля он, прекрасно вооружённый, подходил к гольштейнской границе. В конце июля король был уже в Ютландии, заняв её целиком. После этого он направился в Висмар.

В это время, на территории собственно Швеции, в Сконе датчане также потерпели поражение, поскольку датское войско испытывало большие проблемы с боеприпасами.

Действия на море

Когда датский король, стоявший у Данцига, узнал о вторжении врага в Гольштейн, он немедленно сам вернулся в отечественные воды, а также вернул свои морские силы из Северного моря, для защиты островной части своей страны.

Карл X в это время спешно вооружал эскадру в Гётеборге. По его планам эта эскадра совместно с английской вспомогательной эскадрой должна была перебросить находившиеся на юге Ютландии войска на остров Фюн. Главные силы флота должны были содействовать высадке сухопутной армии в Зеландию. Одновременно предполагалось начать наступление на материке, в Сконе.

В конце августа шведский флот, под командой адмирала Бьелкенштерна, вышел из Даларе у Стокгольма в составе 32 военных кораблей с 6 перевооружёнными коммерческими судами и столькими же брандерами.

Датский адмирал Бьелке, наблюдавший до того времени в Висмаре за Карлом Х, вышел немедленно в море, как только узнал об этом.

12 сентября оба флота оказались на виду друг у друга, 28 датских против 38 шведских кораблей. Бьелке, учитывая превосходство врага, отошёл в Зунд, где получил подкрепления в числе 11 судов адмирала Юэля.

Оба флота примерно одинаковой силы встретились на 13 сентября у Фальстербо, у юго-западной оконечности Сконе. Сражение в виде одиночных стычек, в основном флагманских кораблей длилось весь день и закончилось безрезультатно. На следующий день противники продолжили бой, однако свежая погода помешала и на этот раз. В итоге, флоты разошлись вечером 14 сентября и удалились в Копенгаген и Висмар соответственно. Потери обеих сторон не превышали 60 убитых и 100 раненых.

Стратегический успех сражения остался за датчанами. Обещанные англичанами силы так и не подошли, и нападение на острова в итоге было приостановлено. 19 сентября датский флот начал блокаду шведского в Висмаре и снял её лишь с наступлением заморозков.

Наступление по льду

Поскольку атака центральной Дании с моря не удалась, Карл X приказал генералу графу Врангелю переправиться у Фредерикс-одде через Малый Бельт на остров Фюн. Однако приказание вскоре было отменено - первоначально Врангелю было поручено взять Фредерикс-одде, что он в конце октября и сделал, получив к этому времени под командование суда и назначение генерал-адмиралом. Вскоре после этого Карл X повторно отдал ему приказ, пользуясь всеми находившимися в его распоряжении судами, высадится в середине декабря на острове Фюн.

Однако в это время настали морозы, и Карл снова изменил свои планы, приказав, по свежему льду перейти на Фюн. Однако лёд подтаял, и экспедиция не состоялась.

9 января 1658 года Карл X, полный нетерпения, прибыл в Киль на военный совет. Исходя из затруднительного положения, создавшегося на фронтах других войн, ведшихся одновременно Швецией, было решено немедленно наступать на остров Фюн, будь то на судах или по льду.

Марш через Бельт

30 января под неприятельским огнём, 9 000 шведских всадников и 3 000 пехотинцев двинулись через плохо державший лёд на Малом Бельте. Шведским кавалерийским частям удалось перейти через лёд севернее Гадерслебена (у Брандсэ), в Ивернес на Фюн, причем два шведских эскадрона провалились под лёд, и сам король был в большой опасности. Вскоре весь остров Фюн был занят.

Датскому адмиралу Бредалю, застигнутому со своими 4 судами во льдах гавани близ Ниборга, отбивая ночные нападения шведских войск, удалось сквозь лёд вытянуться в море. При этом он применил особую тактику, приказав обливать борта водой, которая тут же леденела, мешая шведам подняться на борт.

Из Ниборга шведские войска пошли в Сведенборг, оттуда через Таазинге на Лангеланд, а 9 февраля через Большой Бельт на Лааланд. Переход через пролив совершался с неимоверными трудностями и страшным риском провалиться. Трещины во льду закрывались соломой, которая сверху поливалась водой, быстро леденевшей.

Несмотря на это, уже 12 февраля шведы были в Зеландии. через несколько дней смелый король стоял с 5 000 всадниками перед Копенгагеном, где английский и французский посланники взяли на себя мирные переговоры.

Окончание и итоги войны

Так как шведские войска стояли у самой столицы, датский король был вынужден согласится на заключение мира на шведских условиях. И 28 февраля в датском городе Роскилле был подписан мирный договор.

По нему Дания шла на огромные территориальные уступки. Швеция получила три провинции на юге полуострова: Сконе, Халланд и Блекинге; остров Борнхольм (позже и остров Вен); норвежские провинции Бохуслен (на юге) и Трёнделаг (в центре).

Дания должна была обязаться не пропускать в Балтику флоты «неприятельских» держав. Английскому посланнику под самый конец переговоров удалось смягчить договор и ввести в него слово «неприятельский», против желаний обеих враждующих сторон.

Отрывок, характеризующий Датско-шведская война (1657—1658)

Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.