Датско-шведская война (1643—1645)
| Датско-шведская война 1643—1645 | |||
| Основной конфликт: Тридцатилетняя война | |||
| | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
победа Швеции | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Торстенссонская война (швед. Torstensons krig) или Ганнибалова война (норв. Hannibalsfeiden) — война между Данией и Швецией, названная каждой из сторон в честь своих полководцев, соответственно Леннарта Торстенсона и Ганнибала Сехестеда. Война являлась частью Тридцатилетней войны. Завершилась победой Швеции и подписанием мира в Брёмсебру 13 августа 1645 года. Дания должна была сделать огромные территориальные уступки и освободить Швецию от уплаты Зундской пошлины, фактически признав конец датского господства в Балтийском море. Датские реваншистские усилия вылились в участии страны в Северной войне (1655—1660), войне за Сконеи Великой Северной войне.
Содержание
Предпосылки
Ко времени начала войны Швеция достигла серьезных успехов в Тридцатилетней войне, разгромив имперские войска в Германии и добившись важных побед под командованием Густава Адольфа и, после его смерти, графа Оксеншерны, лорд-канцлера Швеции. При этом Швеция постоянно угрожала унии Дании и Норвегии, которая оказалась почти полностью окружена владениями Швеции с юга (Блекинге, Сконе и Халланд), запада (Бохуслён) и северо-запада (Емтланд). В условиях войны датчане повысили зундскую пошлину, что стало важным фактором роста щведско-датской неприязни и одной из причин войны.
Весной 1643 года шведский Тайный совет определил, что военная мощь Швеции позволяет сделать территориальные завоевания за счет Дании. Граф Оксеншерна составил план войны и организовал неожиданное нападение на Данию в мае.
Начало
Шведский фельдмаршал Леннарт Торстенссон получил приказ выступить во главе армии против Дании. Его войска была передислоцированы из Моравии и введены в датский Гольштейн 12 декабря, и к концу января 1644 года полуостров Ютландия перешел под контроль Торстенссона. В феврале 1644 года шведский генерал Густав Горн заняли большую часть тогдашних датских провинций Халланд и Сконе, за исключением только датской крепости Мальмё.
Реакция
Дания
Дания была застигнута врасплох и плохо подготовлена к нападению, но король Кристиан IV сохранил присутствие духа. Он смог вселить уверенность в флот, который 1 июля 1644 года одержал победу в сражении в Кильском заливе, но потерпел решающее поражение в битве у Фемарна 13 октября 1644 года против голландско-шведского флота.
Кроме того, датский король рассчитывал на помощь Норвегии, чтобы уменьшить давление на датские провинции за счет нападений на шведские территории вдоль норвежско-шведской границы.
Норвегия
Норвегия, которой правил зять Кристиана, генерал-губернатор Ганнибал Сехестед, не торопилась активизировать боевые действия. Норвежский народ выступал против нападения на Швецию, опасаясь, что оно вызовет против себя всю мощь шведской армии. В норвежских общественных кругах войны стали насмешливо называть "Ганнибаловой", проводя нелицеприятные для Сехестеда параллели с легендарным полководцем античности Ганнибалом. Датчан мало заботило норвежское общественное мнение. В этих условиях реальные действия против Швеции предпринял только Эббе Ульфельдт, возглавивший нападение на шведские территории из норвежского Емтланда. Ульфельдт был отброшен из Швеции, и шведские войска временно оккупировали Емтланд, а также продвинулись в норвежский Остердаль, где были остановлены.
Сехестед готовился начать продвижение собственной армии и армии под командованием Хенрика Бьелке в шведский Вермланд, но получил приказ выдвинуться на помощь датским войскам, атаковавшим Гётеборг. По прибытии Сехестеда король присоединился к своему флоту, посещал госпитали и своим боевым духом помог датчанам не допустить вторжения армии Торстенссона на датские острова.
На норвежском фронте Сехестед атаковал шведский город Венерсборг и разрушили его. Он также направил норвежские войска под командованием Георга фон Райхвайна через границу из Вингера и Эйдскуга в шведский Дальсланд.
Развязка
Датские королевские войска были настолько истощены, что Кристиан IV был вынужден принять посредничество Франции и Соединенных провинций в обсуждении условий мира и подписать Брёмсебруский мир 13 августа 1645 года, зафиксировавший унизительное поражение Дании-Норвегии. За счет своего неожиданного нападения на датчан шведы достигли очень многого. Они поучили освобождение от зундской пошлины, взимавшейся за проход через датские воды в Балтийское море. Дания-Норвегия уступила Швеции норвежские провинции Емтланд, Херьедален, Идре и Серна и стратегически важные острова Готланд и Сааремаа (Эзель) в Балтийском море. Кроме того, Швеция заняла датскую провинцию Халланд, а также другие территории на ближайшие 30 лет в качестве гарантии условий мира.
Долгосрочные последствия
Поражение Дании изменило исторический баланс сил в Балтийском море. Швеция, благодаря своей победе, теперь практически контролировала Прибалтику, имела неограниченный доступ к Северному морю и уже не находилась в окружении владений Дании-Норвегии. Важно отметить, что успешная неожиданная атака на датчан подтолкнула шведов к дальнейшему расширению своих владений, подготавлив почву для непрекращающегося противостояния на Балтийском море в течение следующего столетия.
Напишите отзыв о статье "Датско-шведская война (1643—1645)"
Литература
- Munthe O. Hannibalsfejden 1644-45,den norske hærs blodsdåb // Norsk militært tidsskrift, 1900.
- History of the Norwegian People, by Knut Gjerset, The MacMillan Company, 1915, Volume II
- Nordens Historie, by Hiels Bache, Forslagsbureauet, Kjøbenhavn, 1884.
- Sweden and the Baltic, 1523–1721, by Andrina Stiles, Hodder & Stoughton, 1992 ISBN 0-340-54644-1
- The Struggle for Supremacy in the Baltic: 1600–1725, by Jill Lisk; Funk & Wagnalls, New York, 1967
- The Northern Wars, 1558–1721 by Robert I. Frost; Longman, Harlow, England; 2000 ISBN 0-582-06429-5
| ||||||
Отрывок, характеризующий Датско-шведская война (1643—1645)
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.
Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
