Дафни

Эта статья о монастыре; о поселении на Афоне см.: Дафни (Афон).

Дафни́ (Δαφνί), также Да́фнион (Δάφνιον) — византийский монастырь в 11 км к северо-западу от центра Афин, расположенный в дафнийской роще (ныне вдоль автомагистрали Афины-Элевсин). Основан в VI веке на месте языческого святилища Аполлона Дафнийского, которое было разорено готами в 395 г. Из ионических колонн античного храма, которые использовались при возведении церкви, ныне сохранилось только одна. Оставшиеся в XIX в. были вывезены в Англию лордом Элгином.

Монастырский крестовокупольный храм принадлежит к лучшим сохранившимся образцам зодчества эпохи Македонской династии и средневизантийского периода в целом. Его возведение может быть отнесено к первой половине XI столетия. Мозаичное убранство появилось несколько позднее, на рубеже XII века, при первых Комнинах.

Краски этих мозаик особенно чистые, сочные и нежные, в выборе сюжетов заметна склонность к изображению тихих домашних сцен. К иератической застылости предыдущего периода отсылает подкупольный образ Спаса Вседержителя, царящий над всем этим великолепием. Мозаики Дафни отличает характерный для всего последующего искусства Комниновского периода интерес к античной пластике, с её правильными гармоничными пропорциями, верным рисунком драпировок, естественным течением форм, красивой ритмикой поз и жестов, иногда носящих характер буквального повторения или следования каким-то античным образцам. Спокойствие, красота, намек на тонкие душевные состояния, интеллектуализм образов Дафни соответствует византийскому православному представлению о мире преображенном, горнем и идеальном, и является его идеальным воплощением в мире искусства.

После взятия Константинополя крестоносцами была разорена и Дафнийская обитель. В 1206 году герцог афинский приписал её к цистерцианскому монастырю в Бельво (Бургундия). За годы католического господства в монастыре был перестроен притвор, вокруг зданий устроена ограда.

После взятия Афин османами (1458) султан распорядился вернуть монастырь православным. В 1821 г. по османскому же распоряжению монастырь был распущен, а в 1990 г. — занесён ЮНЕСКО в число памятников Всемирного наследия как один из наиболее ценных памятников византийского мира. После катастрофического землетрясения 1999 года монастырь был закрыт для туристов в связи с реставрационными работами. Вновь открыт для посещений в октябре 2008 года (к июню 2012 года реставрационные работы не окончены)..

Ссылки

• [mybigfatgreekmarriageru.wordpress.com/2011/07/23/byzanath6/ Монастырь Дафни]
• На Викискладе есть медиафайлы по теме Дафни
• Лазарев В. Н. Монументальная живопись второй половины XI в.: ц. Успения в Никее, Дафни, Михайловская церковь // [www.icon-art.info/book_contents.php?lng=ru&book_id=29&chap=8&ch_l2=4 История византийской живописи]. — М.: Искусство, 1986.

Отрывок, характеризующий Дафни

Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.