Дашичев, Иван Фёдорович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иван Фёдорович Дашичев
Дата рождения

3 января 1897(1897-01-03)

Место рождения

деревня Тимоновка,
Брянский уезд,
Российская империя[1]

Дата смерти

24 апреля 1963(1963-04-24) (66 лет)

Место смерти

Москва, СССР

Принадлежность

Российская империя Российская империя
РСФСР РСФСР
СССР СССР

Род войск

пехота

Годы службы

19151917
СССР СССР 19181954

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал

35-я стрелковая дивизия,
47-й стрелковый корпус,
35-й стрелковый корпус,
9-й стрелковый корпус,
44-я армия

Сражения/войны

Гражданская война в России,
Советско-польская война,
Советско-финская война (1939—1940),
Великая Отечественная война

Награды и премии
В отставке

с февраля 1954 года

Ива́н Фёдорович Да́шичев (3 января 1897 — 24 апреля 1963) — советский военачальник, генерал-майор (1941).





Биография

Родился в деревне Тимоновка Брянского уезда[1] в крестьянской семье. В 1915 году окончил Брянское семиклассное техническое училище[2].

Служил в Русской императорской армии с 1915 года по 1917 год, окончил Чугуевское военное училище, подпоручик.

В Красной Армии с 1918 года. В годы Гражданской войны И. Ф. Дашичев воевал на Восточном фронте в составе 27-й Омской стрелковой дивизии помощником начальника штаба, начальником штаба 80-й бригады. В марте 1920 года дивизия была переброшена на Западный фронт, участвует в советско-польской войне. В 1921 году за храбрость и мужество, проявленное при выводе 80-й бригады из окружения у деревни Долубово и в других боях на Западном фронте награждён двумя орденами Красного Знамени. В марте 1921 года участвовал в подавлении Кронштадтского восстания. За героизм и смелость, проявленные в уличных боях, И. Ф. Дашичев в третий раз награждён орденом Красного Знамени.

В межвоенный период И. Ф. Дашичев служил адъютантом командира стрелкового батальона, помощником начальника и начальником штаба стрелковой бригады, командиром 35-й стрелковой дивизии, помощником командира 2-го стрелкового корпуса. Окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе (1927 год) и её оперативный факультет (1933 год). С августа 1939 года — командир 47-го стрелкового корпуса Ленинградского военного округа, в составе 9-й армии принимает участие в советско-финской войне. В январе 1940 года, после крупного поражения в битве при Суомуссалми снят с командования корпусом. С 8 июля 1940 года — командир 35-го стрелкового корпуса Одесского военного округа. Участвовал в освободительном походе в Бессарабию.

В начале Великой Отечественной войны корпус под командованием И. Ф. Дашичева в составе 9-й отдельной армии Южного фронта участвовал в приграничных сражениях в Молдавии, в оборонительных боях по восточному берегу рек Прут, Днестр, Южный Буг. 24 июля 1941 года И. Ф. Дашичеву присвоено звание «генерал-майор». С 11 сентября (14 августа[3]) 1941 года — командир 9-го стрелкового корпуса, который в составе 51-й и 44-й армий Крымского и Кавказского фронтов вёл бои в ходе Крымской оборонительной и Керченско-Феодосийской десантной операций. Из боевой характеристики: «Проявил себя подготовленным опытным командиром, в совершенстве владеющим навыком командования частями в бою. Выдержан, твёрд, политически развит хорошо. С массой командиров и бойцов связан, авторитетом пользуется». С 16 по 21 января 1942 года И. Ф. Дашичев в связи с тяжёлым ранением генерал-майора А. Н. Первушина назначен временно командующим 44-й армией в Крыму. В это время армия отходила на новые позиции и понесла тяжёлые потери. И. Ф. Дашичев был обвинён в потере управления войсками и 21 января 1942 года арестован. 19 февраля 1942 И. Ф. Дашичев был осуждён к 4 годам ИТЛ с отсрочкой исполнения приговора. В приговоре военной коллегии Верховного Суда СССР отмечалось: «…В январе 1942 года не обеспечил в соответствии с приказом командования планомерный отход войск 44-й армии, в результате чего в соединениях армии возникла паника и бегство с поля боя, приведшие к большим потерям личного состава и материальной части». После оглашения приговора Дашичев подал прошение о помиловании в Президиум Верховного Совета СССР. Решением Президиума Верховного Совета СССР судимость снята, однако этим же решением генерал лишён наград и понижен в воинском звании.

С 7 марта 1942 года — в распоряжении Главного управления кадров НКО СССР. С 7 мая — в распоряжении Военного совета Калининского фронта.

4 июля 1942 вновь арестован органами НКВД по обвинению в антисоветской агитации[2]. 8 лет находился под следствием. 2 декабря 1950 постановлением ОСО приговорён к 10 годам ИТЛ. Отбывал заключение до 4 июля 1952 года. 31 июля 1953 года решением Особого Совещания при МВД СССР дело по обвинению И. Ф. Дашичева прекращено за отсутствием состава преступления с полной его реабилитацией. И. Ф. Дашичев восстановлен в рядах Советской Армии в воинском звании «генерал-майор», ему были возвращены все награды. Впоследствии находился в распоряжении Главного управления кадров Министерства Обороны СССР. С февраля 1954 года в отставке. Скончался 24 апреля 1963 года в Москве. Похоронен на Введенском кладбище в Москве.

Сын — Дашичев Вячеслав Иванович (9 февраля 1925 - 1 июня 2016) — профессор, доктор исторических наук, ветеран Великой Отечественной войны, полковник в отставке, главный научный сотрудник Института международных экономических и политических исследований РАН.

Награды

См. также

Напишите отзыв о статье "Дашичев, Иван Фёдорович"

Примечания

  1. 1 2 Ныне часть села Супонево (ныне Брянский район Брянской области), Россия)
  2. 1 2 [www.debryansk.ru/~ssadm/g1.htm Иван Фёдорович Дашичев]
  3. Саркисьян С. М. 51-я армия. Боевой путь. — М.: Воениздат, 1983.

Литература

Отрывок, характеризующий Дашичев, Иван Фёдорович

– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.