Дашков, Василий Андреевич

Василий Андреевич Дашков
Род деятельности:	этнограф, меценат, коллекционер.
Дата рождения:	2 (14) мая 1819(1819-05-14)
Место рождения:	Рязань
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	8 (20) января 1896(1896-01-20) (76 лет)
Место смерти:	Москва
Награды и премии:

Василий Андреевич Дашков (1819—1896) — русский этнограф, меценат и коллекционер из рода Дашковых. Директор Румянцевского и основатель Дашковского музеев. Действительный тайный советник, гофмейстер; вице-президент комиссии по сооружению храма Христа Спасителя; председатель Общества любителей древнерусского искусства; попечитель московских женских гимназий.

Семья

Родился в Рязани в семье подполковника конной артиллерии Андрея Васильевича Дашкова (1790—1865, впоследствии Олонецкого губернатора) и Анастасии Николаевны, урожд. Дмитриевой-Мамоновой. Его сестра Софья Андреевна (1822—1908) — жена князя Григория Гагарина.

В браке с княжной Елизаветой Андреевной Горчаковой имел дочь Ольгу (1844—1921). Она вышла замуж за графа Павла Ипполитовича Кутайсова (1837—1911), впоследствии иркутского генерал-губернатора, и имела четырёх детей, в т.ч. сына Константина.

Биография

Окончил Олонецкую мужскую гимназию (1839); затем сдал экзамен по юридическому факультету Московского университета (1841) и получил аттестат на право причисления его, по чинопроизводству, к первому разряду чиновников государственной службы.

Во время пребывания в Петрозаводске (1836—1840) он собирал материалы по географии, природным ресурсам, истории и этнографии Олонецкой губернии. Результатом деятельности явилась книга — «Описание Олонецкой губернии в историческом, статистическом и этнографическом отношениях» (1842).

С 1841 года начал службу при московском военном генерал-губернаторе князе Щербатове — в канцелярии секретного отделения. 28 июля 1842 года был произведён в первый классный чин; 22 апреля 1843 года назначен членом Московского губернского статистического комитета и направлен в комитет по устройству в Москве выставки российских изделий. 25 апреля 1843 года, за описание Олонецкой губернии, награждён орденом Св. Станислава 3-й степени.

В 1848 году ему было поручено просматривать все периодические издания, выходившие в Москве. С 4 ноября 1848 года В. А. Дашков — член Московского попечительного о тюрьмах комитета.

С 1854 года — почётный директор богоугодных заведений сначала в Можайске, а затем в Подольске и Клину. По званию же члена попечительного совета заведений общества призрения в Москве, он был также попечителем богоугодных заведений в Верее, Рузе и Звенигороде. Награждён орденом Св. Анны 3-й степени.

17 апреля 1860 года получил должность церемониймейстера Двора Его Величества и вскоре после этого назначения ему было поручено исправление должности помощника попечителя Московского учебного округа.

В 1867 году взял на себя финансирование этнографической выставки в московском Манеже, организованной Московским обществом любителей естествознания, пожертвовав на устройство будущей экспозиции 40 тысяч рублей. На ней среди других предметов старины была впервые представлена его личная этнографическая коллекция, которая легла в основу музея русской этнографии (первоначально — отделение Румянцевского музея). Коллекция музея состояла из 288 художественно исполненных манекенов, изображавших представителей племён России и славянских земель, до 450 костюмов, до 1200 предметов домашнего быта и до 2000 рисунков и фотографий. По заказу Дашкова были исполнены и раскрашены фотографические снимки крупных размеров со всех манекенов, входящих в состав музея, и таким образом составлен единственный в своём роде альбом народностей России и славянских земель. 6 апреля 1867 года, во время посещения выставки императором Александром II был пожалован орденом Св. Станислава 1-й степени.

14 мая 1868 года В. А. Дашков был назначен директором Московского Публичного и Румянцевского музеев (в настоящее время — Российская государственная библиотека), с увольнением от прежней должности.

С 21 декабря 1868 года началась служба В. А. Дашкова по Опекунскому совету, а с 15 декабря 1874 года он назначен попечителем московских женских гимназий. 12 апреля 1881 года в награду отлично-усердной службы и ревностных трудов по управлению московскими женскими гимназиями В. А. Дашков получил чин действительного тайного советника. В 1886 году содействовал художнику-архитектору А. О. Гунсту в открытии первой в Моске частной художественной школы — Классов изящных искусств.

28 июля 1892 года, в день празднования пятидесятилетия служения в офицерских чинах, ему был пожалован орден Св. Владимира 1-й степени. В последние годы жизни был почётным членом берлинского православного Свято-Князь-Владимирского братства.

Дашков способствовал развитию всех направлений деятельности музеев, инициировал и содействовал поступлению ценных пожертвований, продолжал привлекать к работе в музеях лучших людей своего времени, укреплял и поднимал уважение к музеям.

Коллекционирование

Дашков пожертвовал Румянцевскому музею 28 мая 1882 года «Собрание изображений русских деятелей», которое состояло из 243 портретов, скопированных с лучших подлинников Крамским, Репиным, Васнецовым и другими художниками.

Дашков неоднократно передавал в фонд музеев ценнейшие материалы: автографы А. С. Пушкина, старославянские книги, гравюры, картины, этнографическую коллекцию — «Дашковский этнографический музей», который в 1924 году перешёл в Центральный музей народоведения.

В 1897 вдова Дашкова передала в дар музеям 1000 рублей на пополнение собрания. В настоящее время это собрание хранится в Государственном историческом музее в Москве.

Труды

• [elibrary.karelia.ru/book.shtml?levelID=012004&id=6&cType=1 Описание Олонецкой губернии в историческом, статистическом и этнографическом отношениях. — СПб.,1842]

Издания

За свой счёт В. А. Дашков издал ряд научных трудов, в том числе «Сборник антропологических и этнографических статей о России и странах ей прилежащих» (книги I—II, М., 1868-73), «История русской жизни с древнейших времён» И. Е. Забелина (части I—II, М., 1876-9), «Материалы для исторического описания Румянцевского музея» К. И. Кестнера (М., 1882), «Сборник материалов по этнографии» под редакцией В. Ф. Миллера (выпуски I—III, М., 1886-88).

Литература

• Коваль Л. М. Дарами Музеи прирастали: Василий Андреевич Дашков // На благое просвещение: Из истории Российской государственной библиотеки: (К 150-летию основания Московского публичного и Румянцевского музеев) / Л. М. Коваль; Худож. оформление: В. В. Покатов; Российская государственная библиотека. — М.: Пашков дом, 2012. — С. 101-166. — 500 с. — 300 экз. — ISBN 978-5-7510-0546-7. (обл.)
• Дашков, Василий Андреевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/18547/%D0%94%D0%B0%D1%88%D0%BA%D0%BE%D0%B2 Некролог]

Ссылки

• [www.rmuseum.ru/data/authors/d/dashkovva.php Дашков. Румянцевский музей]

Отрывок, характеризующий Дашков, Василий Андреевич

– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.