Даяки

Даяки — общее название аборигенов острова Калимантан. К даякам относятся 200 племён с различными языками и различной культурой. Обычно даяки селятся в лонгхаузах — длинных домах, в которых они ведут коммунальную жизнь. Всего количество даяков насчитывает примерно 3 миллиона. Народ ибаны — наиболее многочисленный из даяков, проживающих в штате Саравак в Малайзии.

Этнический состав и расселение

Даяки — самый крупный народ Калимантана. «Даяк» по-малайски — язычник, анимист. То же самое по-индонезийски «кахаринган», но это название не прижилось. Живут и в Малайзии, и в индонезийской части Калимантана, вместе всех — 1 млн. 200 тыс. чел. Расовый тип — южномонголоидный.

Территориально даяки делятся на группы. Кайяны живут по рр. Кайян, Мендалам и Махакам, кенья — к северу и востоку от них. В р-не Булунгана и р. Телен живут моданги, сегаи, тринги, инихинги и др. По р. Махакам — лонгваи, лонгхаты. К югу и западу от кайянов — оло-нгаджу, по рр. Барито, Капуас, Кахаян, Катинган, Сампит, Ментайя. Между рр. Мелани и Кайян живут отнадомы. К востоку от нгаджу — моаньян, лавангаи и др., к сев. от нгаджу — сераи, мардахики, улу-айеры и др. Ещё многочисленные мелкие «даяки суши» — санггау, секадау, селакау, рибун, мандак, деса и др. У границы с Сабахом живут муруты, келабиты и др. Даяков Саравака иногда называют «клемантаны». Особая группа — бродячие собиратели-охотники — пунаны, букитаны, басаны и др.

История

Принято считать, что даяки — потомки австронезийцев, которые прибыли из Азии примерно 3000 лет тому назад, сменив или ассимилировав прежнее население. Даякские языки принадлежат к австронезийской группе. 2400 лет назад даяки освоили металлообработку, переняв её от азиатов. Ещё в 1950-е даяки сочетали металлические инструменты с каменными.

О народе ибанов имеются исторические свидетельства, в том числе письменные.

Религия

Даяки верят в бога-дракона Асо, который сопровождает мёртвых в другой мир.

Религия даяков называется Кахаринган, представляя собой одну из форм анимизма. Однако правительство Индонезии причисляет её к индуизму в соответствии с Панча Сила. Некоторое количество даяков приняли христианство, небольшое число — ислам и буддизм. Несмотря на то, что даяки проживают на территории исламских государств, даяки принимают ислам очень неохотно, видимо из-за запрета на употребление вина и свинины, что очень распространено среди даяков.

Общество

Важный момент в жизни даяка — когда он становится мужчиной. Стать мужчиной можно только единственным способом — убить врага и принести его голову со свежей кровью. Тот, кто не смог совершить такого подвига, так и остаётся ребёнком, и не приобретает в племени никаких прав. Ставший мужчиной может теперь жениться — любая девушка охотно пойдёт за такого замуж, потому что он может теперь надёжно защитить семью. И он получает право выбора — теперь он может жениться на самой лучшей девушке.

Ещё молодой даяк обязан познать мир. Он уходит путешествовать, начиная с дружественных селений, и кончая дальними племенами. В каждой местности ему делают характерную татуировку. Таким образом он возвращается из странствия, весь расписанный татуировками тех племён, у которых он был.

Оружие даяков — длинная трость-трубка с металлическим наконечником (сумпитан), которая может быть использована как копьё, или одновременно как трубка для стрельбы отравленными стрелами. Стрелы — заострённые тонкие палочки, подобные длинным зубочисткам, которые смачиваются ядом кобры. Мастера могут стрелять из этой трубки очень метко, больше чем на сотню метров. Сделать такую трубку очень трудно — прямое и ровное отверстие сверлится по миллиметру несколько недель.

До сих пор многие даяки не признают огнестрельного оружия, считая его «менее совершенным».

Невооружённые люди, старики и женщины не представляют интереса для охотников за головами — воевать можно только против настоящих воинов. Людоедство встречается редко, иногда в связи с определёнными спиритуальными церемониями (ритуальный каннибализм).

У кайянов выражены сословия — вожди и их родственники, панджин(общинники), дипен(рабы). У оло-нгаджу высшая каста — утус гантон, средняя — утус рандах(свободные общинники), паеленге(«руки-ноги», то есть рабы).

Семья — 5-6 человек. Один из детей остаётся жить с родителями. Система родства — малайского типа. Проживание — равно патри- и матрилокальное. Выкупа нет. Полигамии нет. Имущество делят между всеми детьми без различия. Есть технономия — после рождения второго ребёнка родителей называют не по имени, а «отец и мать такого-то».

Быт и хозяйство даяков

Земледелие — подсечно-огневое. Поле (ладанг) сперва расчищают от леса топорами, затем деревья сушат месяц, после чего их сжигают. Сеют рис женщины, затем постоянно пропалывают. Мужчины в этот период свободны, занимаются починкой дома, изготовлением сетей, собирают лесные продукты. После сбора урожая колосья режут ножами, а для отделения зерна мужчины их топчут. Такие поля быстро истощаются. На том же самом поле сеют кукурузу, саго, маниок, огурцы, тыквы, просо.

Орудия и оружие — сажальная палка, меч паранг с ножнами и костяной рукояткой, кинжал крис (заимствованный у малайцев), бронзовый нож, копья, сумпитан со стрелой. Кайяны и кенья владеют ремёслами — кузнечным, гончарным, немного ювелирным, резьбой по дереву и кости, прикладной живописью. Предметы украшают орнаментом.

Существует натуральный обмен и «немая» меновая торговля.

Традиционный дом — длинный (ламин, ботанг), до 100—200 м. Строится он обычно на высоком берегу реки. В нём живёт до 50 семей. В селении от 1 до 8 домов. Каркас — из массивных столбов (железное дерево). Дом имеет открытую веранду. У пунанов — вайные хижины из бамбука и пальмовых листьев.

Основная пища — растительная, рис. Его едят по три раза в день, варят в металлических сосудах, из него делают муку, им фаршируют рыбу, из него делают водку — борак. Используют острые и пряные приправы. Из фруктов самые важные — бананы, едят и бамбуковые побеги. Рыба и все, что удаётся добыть — кабаны, обезьяны, дикобразы, ящерицы — все идёт в пищу. Исламизированные даяки свинину не едят.

Традиционная одежда у более цивилизованных — общеиндонезийского типа, каин или саронг, рубашка (баджа), используется бахрома, бусы. У других одежда проще, например, женщины носят саронг до колен, верх — голый. Пунаны и другие отсталые племена — носят только набедренную повязку. И мужчины и женщины носят украшения: браслеты, кольца, ожерелья, пояс из серебряных монет и цепочек.

Распространено чернение и подпиливание зубов, татуировка, жевание бетеля.

Даяки в современной Малайзии

Хотя многие даяки покидают длинные дома и поселяются на фермах или в городах, они стремятся жить вместе и селиться рядом с другими даяками, чтобы хоть как-то поддерживать традиционный образ жизни. Немало даяков получили в Малайзии современное образование, освоили компьютеры и заседают в правительстве Малайзии.

Те кто остались в длинных домах, сознательно выбрали такой образ жизни — кто по причине взаимоотношений с духами предков, кто из-за необходимости служить другим духам, кто просто из-за любви к традиционному укладу. Сейчас в длинных домах повсюду есть электричество и телефон (на случай необходимости вызвать медицинскую помощь), длинные дома регулярно посещаются врачами и контролируются на малярию и эпидемии, которые научились эффективно лечить. Дети посещают школы-интернаты, в которых введено компьютерное образование.

Вряд ли следует опасаться, что даяки полностью потеряют свою культуру и традицию своих племён.

До сих пор на Сараваке вспоминают тот скандал, который поднял швейцарский журналист Бруно Мансер. В период с 1984 по 1990 он прожил вместе с одним из даякских племён, выучил язык и получил большой авторитет. Потом он влез в «большую политику», объяснив даякам, что правительство ущемляет их права, расширяя лесозаготовки и не делясь с даяками доходами. Ему удалось поднять мощное движение протеста, когда даяки блокировали заготовки леса. Журналиста стали поддерживать международные экологические организации. Так как протест нередко принимал экстремальные формы, правительство объявило Бруно Мансера персоной нон-грата, он неоднократно высылался из Малайзии, за его голову была объявлена премия в 50 000 американских долларов. Тем не менее он продолжал тайком проникать в Малайзию, переходя нелегально границу со стороны Индонезии.

После этих громких скандалов правительство стало ограничивать иностранцам въезд в глубокие районы Саравака, особенно журналистам. В мае 2000 года Бруно Мансер опять тайком проник со стороны Индонезии на территорию Саравака, а потом бесследно исчез, и на его поиски безрезультатно отправлялись несколько экспедиций, по инициативе Швейцарии и правительства Малайзии. По одним догадкам он погиб сорвавшись со скалы, по другим — продолжает инкогнито жить среди даяков, подзуживая их к протестам, по третьим — он был по тихому схвачен властями и до сих пор находится в изоляции, что, правда, маловероятно.

По генеральному плану развития Малайзии до 2020 года (когда Малайзия собирается именоваться «развитой страной»), предполагается выборочная заготовка леса с сохранением экологии. Почти все животные охраняются государством, даже на крокодилов охота категорически запрещена. Есть надежда, что малайцам удастся решить проблему модернизации племён без ущерба экологии и традициям — Малайзии уже удавалось решить трудные задачи урегулирования сложных национальных противоречий, что уже привело к необычайному подъёму.

См. также

• Саравак
• Белые раджи
• Брук, Чарльз Энтони Джонсон

Литература

• Victor T King, Essays on Bornean Societies (Hull/Oxford, 1978).
• Benedict Sandin, The Sea-Dayaks of Borneo before White Rajah Rule (London 1967).
• Stranger in the Forest, Eric Hansen (penguin, 1988) — a thrilling travel log by an informed traveller.
• Народы Юго-Восточной Азии, этнографический очерк, под редакцией А. А. Губера и др., М.-1966.

Ссылки

• [www.strannik.de/travel/borneo.htm#Headhunter В гостях у охотников за головами]
• [www.dayakology.com www.dayakology.com — a site run by Dayaks]
• [www.cidcm.umd.edu/inscr/mar/assessment.asp?groupId=82002/ Assessment for Dayaks in Malaysia]
• [www.dayakology.com/publications/articles_news/eng/role.htm Инцидент в Мадуресе]

Отрывок, характеризующий Даяки

Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.