Камино, да
Поделись знанием:
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.
– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.
Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
(перенаправлено с «Да Камино»)
| Да Камино | |
 | |
| Период |
XII – XV вв. |
|---|---|
| Титул: |
синьоры Тревизо |
| Ветви рода: |
Верхние Каминези, Нижние Каминези |
| Родина |
Марка Тревиджиана |
| Подданство | |
Да Камино, иначе Каминези (итал. Da Camino, Caminesi) — известный с XII века старинный итальянский род, возможно лангобардского происхождения, отдельные исследователи находят у него общие корни с родом Коллальто.
Содержание
История
Каминези владели синьориями в местности Марка Тревиджиана, в окрестностях Тревизо, пожалованными императорами и церковью. Начало приоберетений было положено браком Гуечеллоне с графиней и женщиной-кондотьером Софией ди Кольфоско[it] около 1154 года, затем владения расширились на Ченеду, Беллуно и Кадоре. Обороне владений служили два замка: Кастелло ди Камино возле Одерцо и более мощный Серравалле в Витторио-Венето, которые контролировали дороги из Тревизо и Ченеды в Беллуно и Кадоре.
Род активно участвовал во внутренней политике Тревизо, дважды (в 1183 и 1199 году) давая присягу верности в качестве горожан. В XIII веке род разделился на две ветви, зачастую враждебные друг к другу — «Верхние Каминези» и «Нижние Каминези». Семья сплотила вокруг себя нобилитет Тревизо и партию гвельфов, иначе называемых «белыми», в стремлении ограничить растущее влияние семьи Да Романо (также известной как Эццелини[it]), которая возглавляла «красных», или гибеллинов, при поддержке пополанов. В конечном итоге Каминези получили власть в городе, сначала на короткий период при Гуечеллоне V (в период 1235—1242 годов), затем закрепились надёжно при Герардо (в 1283 году) и его сыне Ридзардо II. Последнего сверг его брат Гуечеллоне VII, который 15 декабря 1312 года утратил синьорию Каминези в Тревизо.
Фамильная ветвь Верхних Каминези пресеклась в 1335 году после смерти сына Гуечеллоне VII Ридзардо Нового, часто называемого в литературе Риццардо VI (вдова построила для его упокоения сохранившийся доныне саркофаг в церкви Санта Джустина в Витторио-Венето[1]), феоды покойного перешли в собственность Венеции. Нижние Каминези получили в 1339 году венецианское дворянство, участвовали в войне Кьоджи, то на стороне Венеции, то против. Род прекратился в 1422 году, его феоды также отошли Венеции.
Персоналии
- Гуечеллоне V, из ветви Нижних Каминези, сын Бьякуино, родился около 1208 года, синьор Тревизо сначала единоличный, в период после 1235 года, а в 1239—1242 годах — вместе с Альберико да Романо[it], умер в 1242 году.[2]
- Бьякуино II, сын Гуечеллоне, внук Габриэле, родился около 1220 года, во внутренней политике Тревизо выступал на стороне гвельфов, умер в июле 1274 года.[3]
- Герардо, сын Бьякуино II из рода Верхних Каминези, родился около 1240 года, с 1266 года — капитан-генерал Фельтре и Беллуно, с 1283 года — капитан-генерал Тревизо, безуспешно пытался установить контроль над Фриули, так же бесплодно конфликтовал с Аквилейским патриархом. Верный идеям гвельфов, всё же стремился к взвешенной политике и, маневрируя между партиями, сумел привлечь на свою сторону значительное число гибеллинов, развивал отношения со Святым Престолом, покровительствовал поэтам и художникам. При этом применял жестокие меры поддержания власти, считался виновным в смерти Якопо дель Кассеро[it], а также епископа Фельтре и Беллуно Якопо. Умер в марте 1306 года. Упоминается в «Божественной комедии» Данте как «добрый Герардо» («Чистилище», Песнь XVI, стихи 121—140).[4][5]
- Ридзардо II, сын Герардо, родился в 1274 году. С 1306 года — правитель Тревизо. Во Фриули столкнулся со всеобщим восстанием нобилитета и пополанов, возмущённых его тиранией, противостоял Аквилейскому патриарху, вызвал подозрения Венеции в причастности к заговору Байамонте Тьеполо[it] против Республики, в 1311 году купил у императора Священной Римской империи Генриха VII титул имперского викария. Во внутренней политике после долгих колебаний склонился на сторону гибеллинов, вследствие чего прогвельфская знать составила заговор, вероятно при поддержке Падуи, и в 1312 году Ридзардо был убит. Упоминается в «Божественной комедии» Данте («Рай», Песнь IX, стихи 49-51).[6][7]
- Гуечеллоне VII, второй сын «доброго Герардо», родился в конце XIII века. Получил власть в Тревизо, свергнув своего старшего брата Ридзардо II. Вернул политические симпатии Каминези гвельфам, оказывал помощь Падуе в борьбе с правителем Вероны Кан Гранде I делла Скала, безуспешно пытался получить синьорию в Падуе. В 1312 году, после очередного мощного восстания, синьория Каминези в Тревизо была утрачена навсегда. В 1313 году потерял синьории в Фельтре и Беллуно, сумев вернуть их ненадолго в 1316-1322 годах, умер в 1324 году. [8]
- Ридзардо Новый, сын Гуечеллоне VII и Мабилии ди Сан Бонифачио, родился в конце XIII века. Принял участие в коалиции против Иоганна Люксембургского, в 1335 году умер, и фамильная ветвь Верхних Каминези пресеклась.[9]
- Гайя, дочь Герардо, родилась не позднее 1270 года, первая поэтесса, писавшая на вульгарной латыни, умерла в 1311 году. Упоминается в «Божественной комедии» Данте («Чистилище», Песнь XVI, стих 140).[10][11]
- Ридзардо IV, из рода Нижних Каминези, сын Гуечеллоне VIII и Беатриче делла Прата, родился в последнее десятилетие XIII века, умер не позднее 1358 года[12]
- Тольберто, из ветви Нижних Каминези, сын Гуечеллоне VI и Беатриче ди Бонапарте, родился в 1263 году, умер в 1317 году.[13]
- Герардо, из ветви Нижних Каминези, сын графа Ченедо и синьора Солигетто Тольберто, родился возможно в 1340-х годах.[14]
- Гуечеллоне, сын Герардо из рода Нижних Каминези, синьор Портобуффоле и Маддалена де Росси, родился в 20-х годах XIV века, умер не позднее 1392 года.[15]
- Бьякуино IV, из рода Нижних Каминези, второй сын Гуечеллоне VI и Беатриче ди Бонапарте, родился в 1269 или 1270 году[16]
Напишите отзыв о статье "Камино, да"
Примечания
- ↑ [www.circolovittoriese.it/gest-circolovittoriese/Documenti/32.pdf%20Dott.ssa Carla Esposito Il monumento funebredi Rizzardo VI da Camino]
- ↑ [www.treccani.it/enciclopedia/guecellone-da-camino_res-844d24c2-87e9-11dc-8e9d-0016357eee51_(Dizionario-Biografico)/ CAMINO, Guecellone da di I. Riedmann]//Dizionario Biografico degli Italiani — Volume 17 (1974)
- ↑ [www.treccani.it/enciclopedia/biaquino-da-camino_(Dizionario-Biografico)/ CAMINO, Biaquino dadi Josef Riedmann]//Dizionario Biografico degli Italiani — Volume 17 (1974)
- ↑ [www.treccani.it/enciclopedia/gherardo-da-camino_(Dizionario-Biografico)/ CAMINO, Gherardo da di Josef Riedmann]//Dizionario Biografico degli Italiani — Volume 17 (1974)
- ↑ [www.treccani.it/enciclopedia/gherardo-da-camino/ Camino, Gherardo da]//Treccani Enciclopedie on line
- ↑ [www.treccani.it/enciclopedia/rizzardo-da-camino_(Dizionario-Biografico)/ CAMINO, Rizzardo da di Josef Riedmann]//Dizionario Biografico degli Italiani — Volume 17 (1974)
- ↑ [www.treccani.it/enciclopedia/rizzardo-da-camino/ Camino, Rizzardo da]//Treccani Enciclopedie on line
- ↑ [www.treccani.it/enciclopedia/guecellone-da-camino_(Dizionario-Biografico)/ CAMINO, Guecellone da di Josef Riedmann]//Dizionario Biografico degli Italiani — Volume 17 (1974)
- ↑ [www.treccani.it/enciclopedia/rizzardo-da-camino_res-8504b516-87e9-11dc-8e9d-0016357eee51_(Dizionario-Biografico)/ CAMINO, Rizzardo (Novello) da di Josef Riedmann]//Dizionario Biografico degli Italiani — Volume 17 (1974)
- ↑ [www.treccani.it/enciclopedia/gaia-da-camino_(Dizionario-Biografico)/ CAMINO, Gaia da di Luigi Trenti]//Dizionario Biografico degli Italiani — Volume 17 (1974)
- ↑ [www.treccani.it/enciclopedia/gaia-da-camino/ Camino, Gaia da]//Treccani Enciclopedie on line
- ↑ [www.treccani.it/enciclopedia/rizzardo-da-camino_res-8540377f-87e9-11dc-8e9d-0016357eee51_(Dizionario-Biografico)/ CAMINO, Rizzardo da di Johannes Rainer]//Dizionario Biografico degli Italiani — Volume 17 (1974)
- ↑ [www.treccani.it/enciclopedia/tolberto-da-camino_(Dizionario-Biografico)/ CAMINO, Tolberto da di Josef Riedmann]//Dizionario Biografico degli Italiani — Volume 17 (1974)
- ↑ [www.treccani.it/enciclopedia/gherardo-da-camino_res-84352fe9-87e9-11dc-8e9d-0016357eee51_(Dizionario-Biografico)/ CAMINO, Gherardo da di Johannes Rainer]//Dizionario Biografico degli Italiani — Volume 17 (1974)
- ↑ [www.treccani.it/enciclopedia/guecellone-da-camino_res-84780564-87e9-11dc-8e9d-0016357eee51_(Dizionario-Biografico)/ CAMINO, Guecellone dadi Johannes Rainer]//Dizionario Biografico degli Italiani — Volume 17 (1974)
- ↑ [www.treccani.it/enciclopedia/biaquino-da-camino_res-83dab3be-87e9-11dc-8e9d-0016357eee51_(Dizionario-Biografico)/ CAMINO, Biaquino da di Josef Riedmann]//Dizionario Biografico degli Italiani — Volume 17 (1974)
Литература
- Federici, Notizie storiche genealogiche della famiglia da Camino, in Verci, Storia della Marca Trevigiana, VIII (poco sicure);
- A. Marchesan, Gaia da Camino, Treviso 1904;
- G. B. Picotti, I Caminesi, Livorno 1905;
- F. Ercole, Comuni e signori nel Veneto, in Nuovo archivio veneto, n. s., XIX (1910), p. 255 segg., ora nel vol. Dal Comune al Principato, Firenze s. a.;
Статьи
- G. B. Picotti, in Giornale dantesco, XII (1904),
- G. Biscaro, in Nuovo archivio veneto, n. s., XXVIII (1914), p. 388 segg., in Mem. stor. forogiuliesi, XIX (1923), p. 189 segg., e in Studi medievali, n. s., I (1928), p. 74 segg.
Ссылки
- [www.treccani.it/enciclopedia/da-camino/ Camino, da (Caminesi)]//Treccani Enciclopedie on line
- [www.treccani.it/enciclopedia/camino_res-a6a9be2c-8bac-11dc-8e9d-0016357eee51_(Enciclopedia_Italiana)/ CAMINO]// Treccani Enciclopedia Italiana (1930)
| ||||||
Отрывок, характеризующий Камино, да
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.
– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.
Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
