Да будет свет (премия)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Да будет свет (арм. Եղիցի լույս) — премия Армянской Апостольской церкви, присуждаемая в рамках кинофестиваля «Золотой абрикос».





История

Премия присуждается в рамках кинофестиваля Золотой абрикос. Была учреждена Армянской Апостольской Церковью в июле 2012 года, во время проведения IX международного кинофестиваля «Золотой абрикос».

Награда

Приз, предъставляет собой статуэтку, которая включает в себя христианские и кинематографические символы. Верхняя её часть сделана в форме рыбы, являющейся символом христианства, а нижняя часть выполнена в виде трех полушарий, символизирующих триединство. Глаз рыбы напоминает объектив камеры. Статуэтка дополнена изображениеями Креста и Светила[1].

Награждённые

Напишите отзыв о статье "Да будет свет (премия)"

Примечания

  1. 1 2 [newsarmenia.ru/analytics/20120709/42690336.html Девятый международный кинофестиваль "Золотой абрикос" стартовал накануне в Ереване]. Новости -Армения (9 июля 2012). Проверено 1 августа 2012. [www.webcitation.org/69gTccjAW Архивировано из первоисточника 5 августа 2012].

Отрывок, характеризующий Да будет свет (премия)

– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.