Патриархи чань

Патриархи чань (патриархи буддизма) — линия преемственности учеников от Будды Шакьямуни до Бодхидхармы. Существуют различные варианты линии преемственности, общепринятым в дзэн является список из 28 патриархов буддизма и 6 патриархов чань в Китае.

Патриархи буддизма

Д. Т. Судзуки приводит список из 28 патриархов и указывает, что он является в дзэн общепринятым:

1. Шакьямуни 2. Махакашьяпа 3. Ананда 4. Шанаваса 5. Упагупта 6. Дхритика 7. Миччака 8. Буддхананда 9. Буддхамитра 10. Бхикшу Паршва

11. Пуньяяшас 12. Ашвагхоша 13. Бхикшу Капимала 14. Нагарджуна 15. Канадэва 16. Арья Рахула 17. Самгхананди 18. Самгхаяшас 19. Кумаралата

20. Джаята 21. Васубандху 22. Манура 23. Хамлекаяшас 24. Бхикшу Шимха 25. Башасита 26. Пунямитра 27. Праджнятара 28. Бодхидхарма

Согласно профессору Кайтэну Нукарии, учителям Кэнко Цудзи, Сандо Кайсену и официальному сайту школы Кван Ум, существует другой список 28 патриархов:

1. Махакашьяпа 2. Ананда 3. Шанаваса 4. Упагупта 5. Дхритика 6. Миччака 7. Васумитра 8. Буддхананда 9. Буддхамитра 10. Бхикшу Паршва

11. Пуньяяшас 12. Ашвагхоша 13. Бхикшу Капимала 14. Нагарджуна 15. Канадэва 16. Арья Рахула 17. Самгхананди 18. Самгхаяшас 19. Кумаралата

20. Джаята 21. Васубандху 22. Манура 23. Хамлекаяшас 24. Бхикшу Шимха 25. Башасита 26. Пунямитра 27. Праджнятара 28. Бодхидхарма

Патриархи чань

Бодхидхарма является двадцать восьмым индийским патриархом и первым патриархом чань. Всего в Китае было шесть общих патриархов чань, после чего чань разделился на северную и южную школы:

1. Бодхидхарма
2. Хуэйкэ (яп, Эка)
3. Сэнцань (яп, Сосан)
4. Даосинь (яп, Досин)
5. Хунчжэнь (яп, Гунин)
6. Хуэйнэн (яп, Эно)

История

Китайские буддийские писания называли Бодхидхарму или «28-м патриархом буддизма», или «патриархом» без уточнения. Таким образом писания указывали на то, что школа чань берёт свои истоки от «до­подлинно истинного буддизма», в отличие от всех прочих школ, являвшихся или «боковыми ветвями истинной традиции», или «искажениями». Тем самым также подчёркивалось то, что Бодхидхарма был на тот момент «лидером всей буддийской сангхи», а не просто «случайным буддистом».

Список из 28 патриархов «единой линии Чань» формировался несколько веков. Процесс формирования завершился в тексте «Записи о передаче светильника, составленные в годы правления под девизом Цзиньдэ», который был написан в 1004 году. Профессор А. А. Маслов указывает на две причины формирования единой линии. Согласно первой причине, чаньские школы в VII—VIII веках конкурировали между собой, пытаясь укрепиться в столице Китая. Согласно второй причине, прочие школы буддизма приписывали учителям чань «еретизм» (се) и «ложный путь» (вай дао). Поэтому последователи чань пытались связать чаньских учителей с Буддой и патриархами в Индии. А. А. Маслов считает, что с помощью редактирования источников и удаления из них некоторой информации, не согласующейся с линией преемственности, «возраст» чань был увеличен с реальных VI—VII веков до времени жизни Будды.

Согласно данным А. А. Маслова, первым источником, в котором появляется полный список из 28 патриархов, является текст «Баолинь чуань» («Передача драгоценного леса»), написанный в 801 году. Последние четыре патриарха списка выглядят следующим образом:
25. Басиасита
26. Пуньямитра
27. Праджнатара
28. Бодхидхарма

В тексте «Записи к шастрам „Нирвана-сутры“» известного чаньского учителя Цзунми (780—841) последние пять патриархов выглядят следующим образом:
24. Санаваса
25. Упагупта
26. Васумитра
27. Сангхаракса
28. Дхарматрата (Бодхидхарма)

По версии Шэньхуэя, являвшегося учеником Хуэйнэна, список индийских патриархов выглядит следующим образом:
1. Кашьяпа
2. Ананда
3. Мадхьянтика
4. Санаваса
5. Упагупта
6. Субхамитра
7. Сангхаракса
8. Бодхидхарма

По версии монаха Дуфэя, изложенной в «Записях о передаче драгоценно­сти Дхармы» (720 г.), линия преемственности выглядела следующим образом:
1. Махакашьяпа
2. Ананда
3. Мадхьянтика
4. Сана­васа
5. Бодхидхарма

Линия передачи по Хуэйнэну

Согласно Сутре помоста шестого патриарха, переведённой Н. В. Абаевым по наиболее раннему списку Дуньхуан, Будда Гаутама являлся седьмым буддой, которому было передано «внезапное учение». В дальнейшем линия передачи выглядела следующим образом:

8. Махакашьяпа 9. Ананда 10. Мадхьянтика 11. Шанаваса 12. Упагупта 13. Дхритака 14. Буддхананди 15. Буддхамитра 16. Паршва 17. Дуньяшас 18. Ашвагхоша

19. Капила 20. Нагарджуиа 21. Кападева 22. Рахулата 23. Сангхананди 24. Гаяшата 25. Кумарата 26. Джаята 27. Васубаидху 28. Манорхита 29. Хакленаяшас

30. Симха-бхикшу 31. Шанаваса 32. Упагупта 33. Сангхаракша 34. Шубхамитра 35. Бодхидхарма 36. Хуэйкэ 37. Сэнцань 38. Даосинь 39. Хунжэнь 40. Хуэйнэн

В других списках сутры линия передачи претерпела изменения. Например, в варианте Сутры помоста шестого патриарха из монастыря Косёдзи часть линии передачи следующая:
31. Басиасита
32. Упагупта
33. Васумитра
34. Сагхаракса
35. Бодхидхарма

В варианте Сутры помоста шестого патриарха из монастыря Дайдзёцзи часть списка до Бодхидхармы выглядит следующим образом:
32. Басиасита
33. Пуньямитра
34. Праджнатара
35. Бодхидхарма

Сутра об учительской передаче Дхарма питаки

Первые двадцать три патриарха, начиная от Махакашьяпы и заканчивая Хакленаяшасем, упоминаются в Сутре об учительской передаче Дхарма питаки, которая была переведена в 472 году. В сутре указан следующий вариант списка:

1. Махакашьяпа 2. Ананда 3. Шанаваса 4. Упагупта 5. Дхритака 6. Миччхака 7. Васумитра 8. Буддханандин

9. Буддхамитра 10. Паршва 11. Пуньяяшас 12. Ашвагхоша 13. Капимала 14. Нагарджуна 15. Канадева 16. Рахулата

17. Сангханандин 18. Сангхаяшас 19. Кумарата 20. Джаята 21. Васубандху 22. Манура 23. Хакленаяшас

Гатхи патриархов

В дзэнских писаниях существуют гатхи о «передаче Дхармы», приписываемые как 28 патриархам, так и семи буддам прошлого. Д. Т. Судзуки отмечал: «Нет сомнения, что все это — плод вымысла, исторического воображе­ния, в котором любили упражняться ранние состави­тели истории дзэн». В то же время по поводу гатхи Бодхидхармы ученикам Судзуки отмечал, что не существует способа определить, принадлежала ли она Бодхидхарме или была составлена позднее.

Наиболее ранним сохранившимся трактатом, содержащим гатхи, является трактат «Записи о передаче Светильника», более ранние трактаты были утрачены, в том числе по причине гонений на буддизм. Согласно дзэнской традиции, гатха первого Будды Випашьины второму Будде Шикхину была следующей:

Это тело рождено из глубин Бесформенного,
Словно формы и образы, возникшие магическим путём;
Призрачные существа с психикой и сознанием с самого начала нереальны;
И счастье, и несчастье пусты, они не имеют обители.

Гатха Будды Шакьямуни Махакашьяпе была, согласно традиции, следующей:

Высшая Дхарма — это дхарма, которая не есть дхарма;
Дхарма, которая не есть дхарма, также есть дхарма;
Если я сейчас передаю тебе эту не-дхарму,
Тогда что можно назвать Дхармой, — где же в конце концов Дхарма?

Литература

• Абаев Н. В. Чань-буддизм и культурно-психологические традиции в средневековом Китае. — 2-е изд.. — Новосибирск: Наука, 1989. — 272 с.
• Кеннетт Д. Дэнкороку (Книга передачи) // Водой торгуя у реки: Руководство по дзэнской практике / Пер. с англ. О. В. Стрельченко под ред. С. В. Па­хомова. — СПб.: Наука, 2005. — С. 238—295. — 435 с.
• Маслов А. А. Письмена на воде. Первые наставники Чань в Китае. — М.: Издательство Духовной Литературы, «Сфера», 2000. — 608 с. — ISBN 5-85000-058-5.
• Нукария К. Религия самураев. Исследование дзэн-буддийской философии и практики в Китае и Японии / Пер. с англ. О. Б. Макаровой, под ред. С. В. Пахомова. — СПб.: Наука, 2003. — 248 с. — ISBN 5-02-026857-7.
• Судзуки Д. Т., Кацуки С. Дзэн-Буддизм: Основы Дзэн-Буддизма. Практика Дзэн. — Бишкек: МП «Одиссей», 1993. — 672 с. — (Библиотека Восточной религиозно-мистической философии). — ISBN 5-89750-046-0.
• Судзуки Д. Т. Очерки о дзэн-буддизме. Часть первая / под ред. С. В. Пахомова. — СПб.: Наука, 2002. — 472 с. — ISBN 5-02-026842-9.

Отрывок, характеризующий Патриархи чань

Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.