Двадцать долларов с изображением Свободы
Поделись знанием:
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
| 20 долларов 1907 года (США) | |
|---|---|
| Номинал: | 20 долларов |
| Диаметр: | 34 мм |
| Масса: | 33,4 г |
| Гурт: | рубчатый |
| Металл: | 90% Au и 10% Cu |
| Годы чеканки: | 1849 — 1907 |
| Аверс | |
| |
| Описание: | женщина, символизирующей Свободу |
| Гравёр: | Джеймс Лонгекр англ. James Longacre |
| Реверс | |
| |
| Описание: | белоголовый орлан — геральдический символ США |
| Гравёр: | Джеймс Лонгекр англ. James Longacre |
20 долларов с изображением Свободы (англ. Liberty Head Double Eagle) — золотые монеты США номиналом в 20 долларов, которые чеканились с 1849 по 1907 год. На аверсе монеты изображён бюст женщины символизирующей Свободу, а на реверсе белоголовый орлан — геральдический символ США. Имеют несколько разновидностей.
Содержание
История
Предпосылкой появления 20-долларовых золотых монет стало открытие новых залежей золота в Калифорнии и вызванная этим «золотая лихорадка»[1]. Гравёром Джеймсом Лонгекром был разработан дизайн двух новых монет — золотого доллара и 20 долларов. Изображение на аверсе этих монет схоже.
В конце Гражданской войны в США в связи с обострившимися религиозными чувствами многих американцев, потерявших родственников, либо уставших от военных лишений, 3 марта 1865 года был принят закон, согласно которому все серебряные монеты номиналом более 10 центов и золотые — более 3 долларов должны содержать девиз «IN GOD WE TRUST»[2]. С 1866 года стали чеканиться монеты с девизом на реверсе.
В 1877 году появился третий тип монеты. Гравёром Чарльзом Барбером были произведены небольшие изменения в изображениях Свободы и белоголового орлана. Также обозначение номинала «TWENTY D.» было заменено на «TWENTY DOLLARS»[3].
Монеты чеканились на монетных дворах Филадельфии, Карсон-Сити, Денвера, Нового Орлеана и Сан-Франциско. О происхождении монеты говорит буква под изображением орлана на реверсе:
- «CC» — Карсон-Сити
- «D» — Денвер
- «O» — Новый Орлеан
- «S» — Сан-Франциско
- отсутствует — Филадельфия
Изображение
Аверс
На аверсе монеты изображена женщина символизирующая Свободу в короне, на которой написано «LIBERTY». По краю монеты расположены 13 звёзд — по числу первых штатов.
Реверс
На реверсе монеты расположен белоголовый орлан — геральдический символ США. Вокруг орлана изображена лента с девизом «E PLURIBUS UNUM». На монетах отчеканеных после 1866 года над орланом в круге из 13 звёзд расположен «IN GOD WE TRUST». По краю монеты полукругом находятся надписи «UNITED STATES OF AMERICA» и «TWENTY DOLLARS».
Тираж
| Год | Отчеканено в Филадельфии | Отчеканено в Карсон-Сити | Отчеканено в Денвере | Отчеканено в Новом Орлеане | Отчеканено в Сан-Франциско |
|---|---|---|---|---|---|
| 1849 | 1 | ||||
| 1850 | 1 170 261 | 141 000 | |||
| 1851 | 2 087 155 | 315 000 | |||
| 1852 | 2 053 026 | 190 000 | |||
| 1853 | 1 261 326 | 71 000 | |||
| 1854 | 757 899 | 3 250 | 141 468 | ||
| 1855 | 364 666 | 8 000 | 879 675 | ||
| 1856 | 329 878 | 2 250 | 1 189 750 | ||
| 1857 | 439 375 (около 5) | 30 000 | 970 500 | ||
| 1858 | 211 714 (около10) | 32 250 | 846 710 | ||
| 1859 | 43 597 (80) | 9 100 | 636 445 | ||
| 1860 | 577 670 (59) | 6 600 | 544 950 | ||
| 1861 | 2 976 453 (66) | 17 741 | 768 000 | ||
| 1862 | 92 133 (35) | 854 173 | |||
| 1863 | 142 790 (30) | 966 570 | |||
| 1864 | 204 235 (50) | 793 660 | |||
| 1865 | 351 175 (25) | 1 042 500 | |||
| 1866 (без девиза) (с девизом) |
698 745 (30) |
12 000 842 250 | |||
| 1867 | 251 015 (50) | 920 750 | |||
| 1868 | 98 575 (25) | 837 500 | |||
| 1869 | 175 130 (25) | 686 750 | |||
| 1870 | 155 150 (35) | 3 789 | 982 000 | ||
| 1871 | 80 120 (30) | 17 387 | 928 000 | ||
| 1872 | 251 850 (30) | 26 900 | 780 000 | ||
| 1873 | 1 709 825 (25) | 22 410 | 1 040 600 | ||
| 1874 | 366 780 (20) | 115 085 | 1 214 000 | ||
| 1875 | 295 720 (30) | 111 151 | 1 230 000 | ||
| 1876 | 583 860 (45) | 138 441 | 1 597 000 | ||
| 1877 | 397 650 (20) | 42 565 | 1 735 000 | ||
| 1878 | 543 625 (20) | 13 180 | 1 739 000 | ||
| 1879 | 207 600 (30) | 10 708 | 2 325 | 1 223 800 | |
| 1880 | 51 420 (36) | 836 000 | |||
| 1881 | 2 199 (61) | 727 000 | |||
| 1882 | 571 (59) | 39 140 | 1 125 000 | ||
| 1883 | (92) | 59 962 | 1 189 000 | ||
| 1884 | (71) | 81 139 | 916 600 | ||
| 1885 | 751 (77) | 9 450 | 683 500 | ||
| 1886 | 1 000 (106) | ||||
| 1887 | (121) | 283 000 | |||
| 1888 | 226 161 (105) | 859 600 | |||
| 1889 | 44 070 (41) | 30 495 | 774 700 | ||
| 1890 | 75 940 (55) | 91 209 | 802 750 | ||
| 1891 | 1 390 (52) | 5 000 | 1 288 125 | ||
| 1892 | 4 430 (93) | 27 265 | 930 150 | ||
| 1893 | 344 280 (59) | 18 402 | 996 175 | ||
| 1894 | 1 368 940 (50) | 1 048 550 | |||
| 1895 | 1 114 605 (51) | 1 143 500 | |||
| 1896 | 792 535 (128) | 1 403 925 | |||
| 1897 | 1 383 175 (86) | 1 470 250 | |||
| 1898 | 170 395 (75) | 2 575 175 | |||
| 1899 | 1 669 300 (84) | 2 010 300 | |||
| 1900 | 1 874 460 (124) | 2 459 500 | |||
| 1901 | 111 430 (96) | 1 596 000 | |||
| 1902 | 34 140 (114) | 1 753 625 | |||
| 1903 | 287 270 (158) | 954 000 | |||
| 1904 | 6 256 699 (98) | 5 134 175 | |||
| 1905 | 58 919 (92) | 1 813 000 | |||
| 1906 | 69 596 (94) | 620 250 | 2 065 750 | ||
| 1907 | 1 451 786 (78) | 842 250 | 2 165 800 |
(В скобках обозначено количество монет качества пруф)
Суммарный тираж монеты составляет более 100 миллионов экземпляров[4].
Напишите отзыв о статье "Двадцать долларов с изображением Свободы"
Примечания
- ↑ [www.coincommunity.com/coin_histories/double_eagle_1850_gold_coronet_head_type1.asp 1850-66 Double Eagle Liberty Head Type 1 History]
- ↑ [www.coincommunity.com/coin_histories/half_dollar_1866_seated_liberty_motto.asp US 1866—1891 Seated Liberty With Motto Half Dollar History | Coin Community]
- ↑ [www.coincommunity.com/coin_histories/double_eagle_1877_gold_coronet_head_type3.asp 1877-1907 Double Eagle Liberty Head Type 3 History]
- ↑ [www.coincommunity.com/us_gold_double_eagles/liberty_head.asp $20.00 Liberty Head Double Eagle 1849—1907]
|
Портал «Нумизматика и бонистика» |
|---|
Отрывок, характеризующий Двадцать долларов с изображением Свободы
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
