Двадцать лет спустя

Двадцать лет спустя
Vingt ans après
Рис. Мориса Лелуара (1894)
Жанр:	историко-приключенческий роман
Автор:	Александр Дюма
Язык оригинала:	французский
Дата первой публикации:	1845
Издательство:	Baudry
Предыдущее:	Три мушкетёра
Следующее:	Виконт де Бражелон
[www.lib.ru/INOOLD/DUMA/dwadcat_let.txt Электронная версия]
Текст произведения в Викитеке

«Двадцать лет спустя» (фр. Vingt ans après) — роман французского писателя Александра Дюма, являющийся продолжением романа «Три мушкетёра» и второй книгой трилогии о королевских мушкетёрах.

Сюжет

Действие романа происходит при регентстве королевы Анны Австрийской и управлении кардинала Мазарини. Д'Артаньян, которому в конце романа «Три мушкетёра», казалось бы, светила удачная военная карьера, в течение двадцати лет оставался лейтенантом мушкетёров, и похоже, что продвижения по службе ему уже не видать, несмотря на его амбиции и долг, которым обязана ему королева. Тем не менее его внезапно вызывает Мазарини, которому потребовалась охрана — Франция ненавидит кардинала и находится на грани восстания Фронды. Д’Артаньян послан в Бастилию привезти заключённого, который оказывается его старым другом и прежним соперником, графом Рошфором.

Пока Рошфора везут на аудиенцию к Мазарини, граф успевает побеседовать в карете с д’Артаньяном и пообещать ему помощь в продвижении по службе. Там же д’Артаньян узнаёт, что причина заключения Рошфора кроется в его отказе служить Мазарини ранее. Однако, помня своё обещание, Рошфор предлагает себя на службу Мазарини, но скоро узнаёт, что должен быть возвращён в Бастилию (что, впрочем, не удерживает его от разговоров об успешности д’Артаньяна и трёх мушкетёров).

Поняв, что д’Артаньян — тот человек, которого он искал, Мазарини приходит в палаты королевы и сообщает, что для своей защиты он привлёк человека, который так хорошо послужил Её Величеству двадцать лет назад. Королева, почувствовав себя виноватой, что забыла услуги д’Артаньяна, даёт Мазарини алмазное кольцо. В своё время она подарила это кольцо д’Артаньяну, а тот продал его во время службы Её Величеству. Теперь же Анна Австрийская просит Мазарини вернуть подарок д’Артаньяну, но жадный Мазарини этого не делает, а просто показывает гасконцу алмаз, намекая таким образом, что королева в курсе происходящего и д’Артаньян снова нужен короне.

Кардинал поручает д’Артаньяну поиски своих старых друзей. Гасконец в раздумьях. Он полностью потерял следы своих друзей с тех пор, как они начали пользоваться своими реальными именами. Атос (граф де Ла Фер) вернулся в своё имение около Блуа. Портос (месье дю Валлон) вступил в брак с вдовой прокурора. Арамис (шевалье Д’Эрбле) вернулся в церковь. Положение меняется, когда Планше, его старый слуга, влезает в комнату своего бывшего хозяина д’Артаньяна, чтобы избежать ареста за помощь в бегстве Рошфора. Через Планше он разыскивает Базена (старого слугу Арамиса), который служит причетником в соборе Богоматери. Тем не менее, Базен не склонен помогать д’Артаньяну, однако последний узнаёт через мальчика алтаря и слугу советника Бруселя по имени Фрике, что Базен делает частые визиты в Нуази. Они с Планше отправляются туда, а там группа всадников подозревает их во фрондёрстве. Когда они убедились, что д’Артаньян — не тот, кого они ищут, Арамис удивляет Планше, спрыгивая на его лошадь с дерева, на котором он прятался.

Всё же д’Артаньян находит, через украшения комнаты Арамиса, что бывший мушкетёр, который хотел стать священником, теперь — священник, который хочет стать солдатом, но не желает поступать на службу к Мазарини. Когда д’Артаньян после дружеской беседы с шевалье Д’Эрбле собирается уходить, он прячется у дома Арамиса, подозревая, что тот уже давно — фрондёр и любовник мадам де Лонгвиль; подозрение подтвердилось.

Визит к Арамису был не бесплодным, так как д’Артаньян узнал адрес Портоса. Когда он приезжает в его имение, находит там Мушкетона, который вне себя от радости, встретив его и Планше. Д’Артаньян находит, что Портос, несмотря на своё богатство и жизнь, истраченные в поисках развлечений, несчастлив. Портос хочет титул барона, и д’Артаньян уговаривает его поступить на службу к Мазарини, посулив Портосу баронство.

Затем д’Артаньян продолжает поиски Атоса и находит его совершенно изменившимся, чтобы быть примером своему приёмному сыну, Раулю. Атос не соглашается поступить на службу Мазарини. Причем граф де ла Фер в разговоре с мушкетером вспоминает про Миледи и то, что у нее остался сын. Позже он уезжает с Раулем в Париж, чтобы последний стал настоящим дворянинном и также, чтобы разлучить его с Луизой де Лавальер, с которой юноша был неразлучен. В Париже Атос посещает мадам де Шеврез, бывшую возлюбленную Арамиса, с которой, под именем Мари Мишон, Арамис имел связь в «Трёх мушкетёрах». Атос открывает ей, что Рауль — сын, родившийся после случайной встречи её и Атоса, и через неё получает рекомендательное письмо для Рауля, чтобы тот вступил в армию под начало принца Конде.

Затем сцена меняется, чтобы сфокусироваться на герцоге де Бофоре, заключённом в Венсенском замке по приказу Мазарини. Последний посылает в Венсенский замок нового тюремщика, молчаливого Гримо, являющегося на самом деле слугой Атоса. Гримо сразу же показывает себя противником Бофора, но позже тайно открывается ему сообщником. Через сообщения, посланные Рошфору через теннисные мячи, они договариваются о поставке еды герцогу новоприбывшим кондитером, также сообщником герцога. Надзиратель Ла Раме, любящий поесть, охотно соглашается заказать несколько блюд, в том числе и пирог, в который кондитер тайно подкладывает необходимые для побега вещи. Побег завершается успешно, но д’Артаньян и Портос отправлены Мазарини на поиски бежавшего.

После продолжительной погони, убив по пути несколько противников, Портос и д’Артаньян схватываются в темноте с двумя сильными фехтовальщиками, которые оказываются Атосом и Арамисом. Четвёрка договаривается о встрече в Париже, на Королевской площади. Обе пары теперь неприятели и едва не начинают дуэль, но в конце концов всё-таки приходят к миру и восстанавливают дружбу.

Пока друзья собираются вместе и проводят время в трактире, Рауль путешествует, чтобы присоединиться к армии. Вдали дороги он видит дворянина того же возраста и торопится, чтобы присоединиться к нему. Другой дворянин достигает парома раньше него, но лошадь бросается в реку. Рауль, пересекая реку вброд, спасает дворянина, графа де Гиша, и они становятся друзьями. Позже граф спасает Рауля, когда их атакуют испанские солдаты. После борьбы с ними друзья находят человека, близкого к смерти, который просит исповеди. Они помогают ему до соседней гостиницы и находят странствующего монаха. Этот монах неприятен им и кажется не склонным выполнить эту услугу, но они заставляют его сходить в гостиницу. Как только монах прибывает туда, он слушает признание. Умирающий говорит, что он — бетюнский палач (в первой части трилогии - лилльский) и признаёт свою роль в смерти миледи. Монах заявляет, что он её сын, и добивает палача.

Гримо, который должен присоединиться к Раулю, приходит в гостиницу в то время, когда происходят вышеупомянутые события, но слишком поздно, чтобы спасти умирающего. После того, как он узнаёт, что случилось, он уезжает с тем, чтобы предупредить Атоса о сыне миледи. После его отправления Рауль и Гиш вынуждены отступить, когда испанцы приходят в город. После соединения с армией принца Конде, Рауль помогает в допросе пленника, пойманного Гишем, когда тот делает вид, что понимает их неправильно из-за незнания языков. Как только они узнают позицию испанской армии, они готовятся к сражению. Рауль сопровождает принца.

Изгнанница королева Генриетта Английская встречается в Лувре с Атосом и Арамисом, и, будучи наслышана об их подвигах, просит сопроводить короля Карла I Стюарта во Францию и по возможности стать его защитниками. Оказавшись в Англии в стане короля вместе с лордом Винтером, Атос и Арамис узнают о том, что его собственные генералы предали его Кромвелю. Друзья предлагают королю бежать, но тот проявляет нерешительность.

Тем временем, выполняя просьбу кардинала, Портос и д’Артаньян отправляются в Англию из Булони. По воле кардинала их сопровождающим становится сын миледи, теперь известно его имя — Мордаунт — и он доверенное лицо Кромвеля. Во Франции он случайно встретил лорда Винтера, чем весьма шокировал пожилого человека, и пообещал отомстить убийцам своей матери. В первом же столкновении парламентских войск с королевскими четверка разделена линией фронта.

Во время битвы Портос и д’Артаньян делают вид, что берут в плен двух французских дворян, которые были на стороне Карла I, Арамиса и Атоса. Мордаунт во время битвы убивает лорда Винтера, а позже догадывается, что Атос и Арамис - двое из четверых французов, которым он хочет отомстить. Мордаунт просит у своего начальника Кромвеля отдать ему пленников Портоса и д’Артаньяна в награду за свою службу, на что Кромвель дает согласие. Торжествующий Мордаут приходит к д’Артаньяну с требованием отдать ему пленников, но тот, делая вид, что соглашается отдать их, требует выкуп и письменный приказ Кромвеля. Выиграв время, ему удается организовать побег. Друзья находят брата королевского камердинера Парри, а затем направляются в Лондон, чтобы спасти короля от эшафота. Попытка организовать побег по пути следования короля в Лондон оканчивается неудачей из - за появления Мордаунта. В английской же столице мушкетёры похищают палача короля, прорывают ход от комнаты короля до эшафота, нанимают лодку, чтобы увезти Карла I из страны, но ничего не удается. Казнь состоится, найден новый палач! Стоя на эшафоте, король рассказывает Атосу, который находится под местом казни Карла, что в Ньюкасльском замке он спрятал миллион, и про эти деньги французский дворянин должен сказать сыну несчастного монарха, когда придет время. Король казнен, и друзья-мушкетеры должны узнать, кто отрубил голову государю. Они находят палача, который казнил Карла I. Им оказывается Мордаунт. Последний вступает в поединок с д’Артаньяном и ему удается бежать.

Неразлучная четвёрка отправляется во Францию на судне, которое было приготовлено для бедного короля. Но корабль — ловушка. В бочках на нём полно пороху. Мордаунт планировал поджечь порох с целью, чтобы мушкетеры погибли, а сам он и преданные ему солдаты спаслись бы на шлюпке. Но слуги Портоса решают выпить «вино» из бочек, Гримо предлагает им достать напиток и с ужасом узнает, что это порох. План Мордаунта проваливается, англичане поменялись местами с французами: солдаты Кромвеля взлетают в воздух, а Атос, Портос, Арамис и д’Артаньян уплывают на шлюпке. Вдруг из воды выплывает Мордаунт и умоляет ему помочь. Благородный Атос протягивает врагу руку помощи, быть может догадываясь, что Мордаунт - его сын от миледи (хотя Дюма предпочитает не развивать эту линию сюжета). Но сын миледи жаждет мщения и пытается утопить графа. После продолжительной борьбы Атос побеждает. И вот наши друзья во Франции. Но и тут их поджидают приключения. Атос и Арамис прибывают в Париж и сообщают королеве Англии про смерть её мужа, а Портоса и д’Артаньяна арестовывают по приказу Мазарини и заключают в павильон замка в Рюеле. Однако шевалье дю Валлон и мушкетер освобождаются из плена и им удается вместе с Атосом и Арамисом поставить на место кардинала.

Роман завершается тем, что Портос становится бароном, Атос получает орден, д’Артаньян получает патент на должность капитана мушкетеров, а Арамис становится крестным отцом ребенка герцогини Лонгвиль.

См. также статью о фильме Мушкетёры двадцать лет спустя, снятом по мотивам романа Дюма.

Ссылки

• Twenty Years After, Alexandre Dumas, ed. David Coward. Oxford World’s Classics edition (ISBN 0-19-283843-1)
• [www.elook.org/literature/dumas/twenty-years-after/ eLook Literature: Twenty Years After] — HTML version broken down chapter by chapter.

Отрывок, характеризующий Двадцать лет спустя

– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.