Двигубский, Алексей Михайлович

Алексей Миха́йлович Двигу́бский — офицер Русской императорской армии, участник Первой мировой войны и Белого движения на Юге России, в апреле-июне 1919 — начальник Харьковского центра разведывательного отделения штаба Главнокомандующего Вооружёнными силами Юга России, разведчик, полковник белой армии, сумевший внедриться в штаб большевиков и существенно в отрицательном смысле повлиять на действия руководства советских республик (УССР и РСФСР) в 1919 году.

Жизненный путь

Родился в Курской губернии в семье потомственного дворянина. Рано оставшись без родителей, Двигубский переехал в Харьков на попечение дяди — прапорщика в отставке Максимилиана Андреевича Двигубского (22.10.1846 г.р.). Проживал в Харькове на ул. Дворянской (сегодня ул. Чигирина) в доме № 5, принадлежавшем дворянам Бискупским, с 1908 г. — дворянам Лазницким. Именно в доме на Дворянской, 5 позднее была устроена конспиративная квартира, на которую приходили офицеры из добровольческого разведывательного центра, которым руководил А. М. Двигубский. В Первую мировую войну — офицер 69-го пехотного Рязанского полка, полковник. В июле 1917 г. участвовал на стороне войск Временного правительства в штурме Петропавловской крепости в Петрограде. С начала 1918 г. — руководитель подпольной офицерской организации в Харькове. Генерал А. С. Лукомский так пишет о Двигубском:

Приехав в Харьков в марте 1918 года я, через бывшего члена Государственного совета Н. Ф. Дитмара, связался с группой углепромышленников, которая там субсидировала тайную офицерскую организацию. На квартире одного из членов этой группы я познакомился с полковником [Двигубским — прим.], стоявшим во главе харьковской военной организации,..

В распоряжении харьковской военной организации имелись три тысячи винтовок с достаточным количеством патронов и около двадцати пулемётов.

Была надежда в случае восстания получить четырёхорудийную батарею; личный состав для батареи был подготовлен.

В батальоне, который, по словам полковника, стоявшего во главе организации, можно было собрать в любой момент, числилось около тысячи человек. Кроме того, в списке офицеров, живших в Харькове, числилось около двух тысяч человек. Эти последние офицеры не были посвящены в существующую организацию. Каждый из офицеров батальона должен был в случае необходимости привести 2-3 офицеров, значившихся в списке и лично ему известных.

С марта 1918 г. — в Добровольческой Армии. Сотрудничал с Б. А. Штейфоном, переправленным летом 1918 г. в Харьков для вербовки офицеров в Добровольческую Армию. В конце марта 1919 г. получил задание от командования внедриться в советские структуры с целью шпионажа и подрывной деятельности.

Разведывательно-диверсионная работа

Двигубскому под именем полковника Захарова, благодаря знакомству с командармом Скачко, удалось в апреле 1919 г. внедриться в штаб 2-й Советской Украинской армии. Внедрившись туда, он начал решать задачу отвлечения сил Красной Армии от Донецкого бассейна, где Добровольческая Армия вела весной 1919 г. изнуряющую борьбу с советскими войсками. Руководимый им Харьковский центр организовал в этот период массу публикаций в печатных изданиях с призывами помочь революции в Венгрии. Часть советских войск была снята с донецкого фронта, что облегчило положение Добровольческой армии.

Двигубскому удалось войти в доверие к командующему Украинским фронтом В. А. Антонову-Овсеенко, а также получить возможность осуществлять личные доклады Л. Д. Троцкому по ключевым вопросам. При его участии была разработана и предложена авантюрная операция по наступлению Красной армии в Румынию с целью установления там советской власти и освобождения Бессарабии. Для выполнения операции на Румынский фронт была переброшена Особая кавалерийская бригада Крюковского, получившая незадолго до этого приказание отправиться в Донецкий бассейн, на борьбу с Добровольческой Армией. Наступление советских войск в Бессарабии окончилось неудачей, причем военспец Двигубский, поставленный руководить в этой операции действиями группы войск Украинской советской армии в составе 1-й Бессарабской дивизии, Тилигульского, Балтского, Приднепровского пехотных полков, Одесского кавалерийского дивизиона и Туземского конного полка, намеренно способствовал провалу наступления, неверными манёврами ухудшая стратегическое положение войск Красной Армии.

В мае 1919 г. Двигубский руководил действиями украинских советских войск против галицийских и петлюровских отрядов, причем регулярно доносил командованию об «ожесточенных боевых действиях», снижая вероятность на переговоры и достижение дипломатической договоренности между советскими и петлюровскими войсками, которая было наметилась после дипломатических переговоров в Киеве

По прибытии в Харьков Двигубский тайно организовал ряд локальных вооруженных выступлений в городе против советской власти, выручал попавших в Чрезвычайную комиссию соратников от расстрела, добиваясь оправдательных приговоров, имея влияние на городское большевистское руководство, либо путём организации побегов. При подходе к городу войск Добровольческой армии в июне 1919 г. под руководством Двигубского и Харьковского центра было поднято восстание с целью освобождения города от советских войск, имевшее половинный успех. Повстанцы отступили из города и дождались вступления в город основных частей, с которыми впоследствии и соединились.

В период контроля Харькова властями ВСЮР в июне-декабре 1919 г. Двигубский являлся одним из самых активных и деятельных членов харьковской контрразведки. Стараниями его отдела были выслежены Слинько и Казимир (Френкель), которые должны были наладить подпольную работу в Харькове. Уничтожены две типографии губернского подпольного комитета большевиков, а их сотрудники арестованы. А 4 октября был арестован весь харьковский подпольный большевистский ревком, ликвидированы более двух десятков явочных квартир. В ноябре отдел Двигубского выследил и уничтожил почти весь третий по счету харьковский подпольный губернский комитет

Документальное отражение

Известен документ, составленный полковником Двигубским, имеющий название «Отчёт о деятельности Харьковского разведывательного центра. Составлен полковником Двигубским, начальником Харьковского центра разведывательного отделения штаба Главнокомандующего Вооружёнными силами Юга России в июне 1919 года.» До Второй мировой войны отчет хранился в Русском архиве в Праге, в 1945 г. после присоединения Чехословакии к странам Варшавского договора документ попал в Государственный архив Российской Федерации, где находится и теперь. Документ издан в Харькове в 2009 г.

См. также

• Штейфон, Борис Александрович

Отрывок, характеризующий Двигубский, Алексей Михайлович

Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?