Движение за независимость Кореи

Движение за независимость Кореи
Хангыль	항일운동, 독립운동
Ханча	抗日運動, 獨立運動
Маккьюн — Райшауэр	Hangil Undong, Tongnip Undong
Новая романизация	Hangil Undong, Dongnip Undong

История Кореи
Доисторическая Корея Кочосон, Чингук Ранние королевства:  Пуё, Окчо, Тонъе  Самхан  Конфедерация Кая Три королевства:  Когурё  Пэкче  Силла Объединённое Силла, Пархэ Поздние три королевства Корё:   Киданьские войны   Монгольские вторжения Чосон:  Имджинская война Корейская империя  Генерал-резиденты Под управлением Японии:  Генерал-губернаторы  Временное правительство  Движение за независимость Кореи Разделённая Корея:  Корейская война  Северная, Южная Корея
Хронология Военная история Список монархов

Движение за независимость Кореи — военно-дипломатическая кампания по достижению Кореи своей независимости от Японской империи. После японской аннексии Кореи в 1910 году, местное сопротивление в Корее достигло наивысшей точки в «Движении 1 марта» в 1919 году, которое было подавлено, а корейские лидеры были вынуждены бежать в Китай. В Китае, активисты независимости Кореи установили связи с китайским националистическим правительством, которое поддерживало корейское правительство в изгнании (ВПК). В это же время, Корейская Армия Освобождения, которая управлялась Китайским национальным военным советом, а потом и ВПК, вели атаки против Японии.

После прорыва Тихоокеанского театра боевых действий, у Китая появились союзники в борьбе против Японии. Китай попытался использовать своё влияние для того, чтобы союзники признали Временное правительство Кореи. Однако, США скептически отнеслись к корейской сплочённости в борьбе за независимость, предпочитая для Корейского полуострова международную резолюцию по опеке. Хотя Китай и достиг соглашений с союзниками о «возможной» независимости Кореи в Каирской декларации 1943 года, всё-таки остались разногласия и неоднозначности по повод послевоенного правительства Кореи. Но Советско-японская война де факто привела к разделению Кореи на советскую и американскую зоны, что, впоследствии, привело к Корейской войне.

День капитуляции Японии сейчас является ежегодным праздником «Кванбокчоль» (буквально — «день возвращения света») в Южной Корее и «Чхогукхэпанги-наль» («день освобождения Отечества») в КНДР.

История

До японской оккупации Кореи

Последняя независимая монархия Кореи — династия Чосон, просуществовала более 500 лет (1392—1910) в виде Королевства Чосон, а позднее как Корейская империя. Её международный статус и политика проводились преимущественно через осторожную дипломатию при тесных связях с Китаем, хотя взаимоотношения с другими международными субъектами также присутствовали. Через эти тесные связи и полную приверженность к неоконфуцианству во внутренней и внешней политике, позволяло Кореи удерживать контроль над внутренними делами и сохранять автономность во внешних взаимоотношениях, хотя по большей части здесь влияние оказывали правящие китайские династии. Эта политика была эффективной для поддержки Кореей независимости во внешних отношениях и внутренней автономии, несмотря на ряд региональных потрясений и огромного числа вторжений иноземцев, включая Имджинскую войну, первое и второе вторжение маньчжуров.

Однако, в конце XIX — в начале XX веков, с ростом западного империализма, в результате Промышленной революции и других международных тенденций, ослабление Китая также сделало Корею уязвимой от иностранных вмешательств и вторжений. Этот период (примерно с 1870 вплоть до аннексией Кореи Японией в 1910 году) отмечен в Корее большими переворотами, всевозможными политическими интригами, неспособностью Королевства Чосон, а потом и Корейской империи, защитить себя от вмешательств во внутренние дела со стороны крупных держав таких, как Российская империя, Японская империя, Китайская империя, в меньшей степени Франция, Великобритания и США, а также от революций и восстаний и от прочих проблем того исторического периода. К концу первой Японо-китайской войны в 1895 году стало очевидным, что Китай не смог защитить свои международные интересы от противников, и попытки модернизировать вооружённые силы и социальные институты Китая были неудачными.

Среди прочего, «Симоносекский договор», по которому окончилась эта война, предусматривал, что Китай мог бы сохранить своё влияние над Кореей, признавая её полностью независимой и автономной, отменяя при этом систему выплаты дани, которая связывала Китай и Корею на протяжение многих веков. На практике, этот договор подразумевал передачу иностранного влияния над Кореей от Китая к Японии, чьи войска заняли свои позиции на Корейском полуострове ещё в ходе войны. Это способствовало Японской империи усилить своё влияние на Корею без официального вмешательства Китая. В 1905 году между Корейской (статус империи Корея получила в 1897 году, когда король Коджон решил избавить Корею от сюзеренства Китая и повысить суверенный статус Кореи на международной арене) и Японской империями был подписан «Японо-корейский договор о протекторате». В 1907 году был подписан «Новый японо-корейский договор о сотрудничестве», который предусматривал, что корейская политика принудительно должна находится под руководством японского генерал-резидента. В 1910 году, с подписанием «Договора о присоединении Кореи к Японии», Япония официально объявила об аннексии Кореи. К этому шагу Япония готовилась достаточно долгий период времени. Все эти договоры были заключены в принудительном порядке. Император Кореи Сунджон, даже находясь под давлением Японии, отказывался подписывать любой из этих договоров и считал их незаконными, а также необязательными для заключения, хотя он и не обладал реальной властью, чтобы противостоять японским агрессорам.

Оба договора: 1905 (также расширенный 1907) и 1910 годов (договор об аннексии) были аннулированы и признаны недействительными, когда в 1965 году был подписан «Базовый договор об отношениях между Японией и Кореей».

Японское управление

Японское управление было крайне репрессивным, что порождало бесчисленное множество корейских движений сопротивления. К 1919 году эти движения приобрели общенациональный характер, одним из которых было «Движение 1 марта».

Японское управление было жёстким, но при этом в разное время менялся уровень репрессивности. Первоначально, это был крайне жёсткий период репрессий в первое десятилетие после аннексии. Японское управление в Корее заметно отличалось от других колоний. Этот период назывался «Амхукки» («политика сабель») — тёмный период для корейцев. Десятки тысяч корейцев были арестованы по политическим мотивам. Жёсткость японского управления способствовало росту поддержки движения за независимость Кореи. Многие корейцы покинули страну, некоторые из которых образовали общества в Маньчжурии, где занимались агитацией за независимость Кореи. Некоторые уехали в Японию, где сформировали группы и также подпольно агитировали за независимость Кореи. В Японии также существовала видная группа корейских коммунистов, которая постоянно находилась в опасности из-за своей политической деятельности.

Частично, из-за корейского протеста против колониальной политики, последовал менее жёсткий период. Корейский принц женился на японской принцессе Насимото. Был отменён запрет на корейские газеты, а также были разрешены публикации «Чосон ильбо» и «Донъа ильбо». Корейские правительственные работники стали получать такие же зарплаты, что и японские чиновники. Хотя японские чиновники по-прежнему получали премии, в то время как корейские — нет. Были отменены телесные наказания только за незначительные провинности. Законы, затрагивающие погребение, забой скота, крестьянские рынки, традиционные обычаи, были отменены или изменены.

Принятие закона о соблюдении общественного порядка в 1925 году способствовало ограничению некоторых свобод. После вторжения в Китай и начало Второй мировой войны, японское управление стало снова крайне жёстким.

Дипломатия во время Второй мировой войны

Хотя Японская империя вторглась и оккупировала Северо-Восточный Китай в 1931 году, Националистическое правительство Китая старалось избежать объявления войны Японии до тех пор, пока японские войска прямо не атаковали Пекин в 1937 году, тем самым начав вторую Японо-китайскую войну. После того, как США в 1941 году объявили войну Японии, Китай присоединился к союзникам во Второй мировой войне и старался влиять на них, чтобы поддерживать азиатский антиколониальный национализм, который включал в себя требование полной капитуляции Японии и немедленного освобождения Кореи.

Китай пытался продвинуть идею легитимизации Временного правительства Кореи (ВПК), которое было учреждено корейцами в Китае после подавления Движения 1 марта в Корее. Интересы КПВ идеологически совпадали с Китайским правительством того времени. Ким Гу — лидер и один из наиболее известных деятелей движения за независимость Кореи, согласился с предложением Чан Кайши принять «Три народных принципа» в обмен на финансовую помощь. В то же время, Китай поддерживал левого лидера за независимость Кореи Ким Вон Бона. Китай убедил обоих Кимов сформировать объединённую Корейскую Армию Освобождения (КАО). Согласно достигнутым договорённостям, КАО разрешалось действовать на территории Китая, что стало вспомогательным звеном для Национально-революционной армии до 1945 года. Китайский национальный военный совет также принял решение, что полная независимость Кореи — основа политики Китая в отношении Кореи, иными словами, правительство в Чунцине пыталось объединить враждующие корейские фракции.

Хотя Чан Кайши и такие корейские лидеры как Ли Сын Ман пытались повлиять на Госдеп США, чтобы поддержать корейскую независимость и признать ВПК, Дальневосточная дивизия была настроена скептически. Их аргумент был в том, что корейцы были политически обессилены за десятилетия японского правления и показали полное отсутствие единства, предпочитая в отношении Кореи решение в виде кондоминиума, которое вовлекло и СССР. Китай непреклонно противостоял советскому влиянию в Корее. На Каирской конференции Китай и США пришли к соглашению о независимости Кореи. Китай по-прежнему требовал поскорее признать правительство в изгнании и дату объявления независимости Кореи. После того, как ухудшились советско-американские отношения, Военное министерство США 10 августа 1945 года согласилось с тем, что Китаю следует высадить войска в Пусане, чтобы не дать советским войскам занять южную оконечность Корейского полуострова. Однако, это не спасло Корею от её разделения, так как в том же месяце Красная армия совершила Маньчжурскую наступательную операцию и освободила север Кореи.

Идеологии и цели

Хотя существовало много разных движений против колониального правления, главной идеологий и целью было освобождение Кореи от японского военного и политического управления. Корейцы были озабочены иностранным господством и превращением Кореи в колонию Японии. Они хотели восстановить независимость Кореи, после того, как Япония вторглась в ослабленную и частично модернизированную Корею.

Во время деятельности движения за независимость Кореи остальной мир рассматривал корейское сопротивление как расовое антиимпериалистическое и антивоенное восстание, а также как антияпонское движение сопротивления. Однако, корейцы рассматривали своё движение как шаг к освобождению Кореи от японского военного управления.

Правительство Южной Кореи критикуется за то, что не признаёт корейских социалистов, которые боролись за независимость Кореи.

Тактики

Не существовало общей идеологии или тактики среди Движения за независимость Кореи, но были периоды, когда определённая тактика или стратегия превалировала в освободительной борьбе. С 1905 по 1910 годы элита и некоторые учёные не принимали активного участия в освободительной борьбе Кореи. В этот период были предприняты военные и силовые попытки противостоять японским оккупантам, но в связи с тем, что борьба была плохо организованной, рассеянной и без лидера, она не смогла сломить японский контроль, а также многие борцы подверглись арестам со стороны Японии.

С 1910 по 1919 годы — период широкого распространения идей освободительной борьбы в образовательной системе Кореи. Это был период, при котором в школах появилось много корейских учебников по грамматике и фонетике. В начале этого времени существовала тенденция интеллектуального сопротивления японскому управлению. После «Движения 1 марта» 1919 года, антияпонское сопротивление приобрело открытый характер.

До 1945 года, университеты служили источником распространения среди корейских студентов идей освободительной борьбы, что подталкивало их к открытому антияпонскому сопротивлению. Также университеты становились убежищем для многих корейских студентов, боровшихся с японскими оккупантами. Такая система поддержки образовательных учреждений привела к улучшению их материально-технической базы.

С 1911 по 1937 годы Корея справлялась со всем остальным миром с экономическими проблемами, которые пришли со времён Великой депрессии после Первой мировой войны. Было очень много протестов трудящихся, которые внесли свою лепту в борьбе с японским колониальным управлением. В этот период было зафиксировано 159 061 забастока рабочих из-за низких зарплат и 1 018, в которых приняло участие 68 686 крестьян, арендующих землю. В 1926 году резко увеличилось количество забастовок, а количество борцов Движения за независимость Кореи увеличилось за счёт большого числа протестующих рабочих.

Типы движений

Среди Движения за независимость Кореи существовало 3 национально-освободительные группы:

1. религиозные группы, чьи участники были из конфуцианских и христианских сообществ Кореи;
2. бывшие военные и нерегулярные армейские группы;
3. интеллигенция и деловые круги, которые, находясь за пределами Кореи, сформировали теоретические и политические основы борьбы.

Список выдающихся лидеров движения

Доколониальный период

• Чхо Ик Хён
• Мин Ён Хван
• Син Доль Сок
• Ли Джун
• Ли Ви Джон

Временное правительство

• Ан Чхан Хо
• Хон Джин
• Чо Со Ан
• Ким Гу
• Ким Гюсик
• Ли Бом Сок
• Но Бэк Рин
• Пак Ын Сик
• Ли Сын Ман
• Ян Ги Тхак
• Ли Дон Хви
• Ли Дон Нён
• Ли Сан Рён

Наставники

• Ан Чхан Хо
• Хан Гю Соль
• Чон Джон Мён
• Чо Ман Сик
• Ли Сон
• Мок Там Сари
• Ян Бэк
• Ли Сан Джэ
• Ли Сан Соль

Патриоты-активисты

• Ан Чунгын
• Кан Угю
• Чан Ин Хван
• Чон Мён Ун
• Чо Мён Ха
• Ким Дык Су
• Ким Ик Сан
• Ким Джи Соп
• Ким Сан Ок
• Ли Бон Чхан
• Ли Хве Ён
• Ли Кхан Сан
• Ли Кхан Тхо
• На Сок Чу
• Пак Чэ Хёк
• Пак Ёль
• Пхён Ган Рёль
• Юн Бон Гиль

Военные лидеры

• Ан Чунгын
• Тон Джин
• Хон Бомдо
• Хван Бён Гиль
• Чи Чхон Чхон
• Ким Ду Бон
• Ким Чва Джин
• Ким Вон Бон
• Ли Бом Сок
• Нам Джа Хён
• Пак Ён Ман
• Со Иль
• Сон Юн Дже
• Ян Себон
• Юн Се Джу

Религиозные и студенческие лидеры

• Хан Ён-ун
• Мария Ким
• Сон Бён Хи
• Ли Сын Хун
• Ю Гван Сун
• Чхве Сан Лим

Историки

• Ан Дже Хон
• Пэк Кон
• Чхве Нам Сон
• Чон Инбо
• Мун Иль Пхён
• Пак Ын Сик
• Син Чхэхо

Поэты

• Сим Хун (Сим Дэсоп)
• Ли Воннок (Ли Вон Рок)
• Юн Дон Джу

Коммунистические лидеры

• Ким Ир Сен
• Пак Хон Ён
• Ё Ун Хён

Иностранные сторонники

• Чан Кайши
• Эрнест Бетелл
• Фрэнк Шофилд
• Канэко Фумико
• Гомер Хулберт
• Сунь Ятсен

См. также

• История Кореи
• Корейская Армия Освобождения
• Временное правительство Республики Корея

Ссылки

• [www.h-net.org/reviews/showrev.php?id=31327 Jin Y. Park, ed. 'Makers of Modern Korean Buddhism’Albany: State University of New York Press, 2009]

Отрывок, характеризующий Движение за независимость Кореи

Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.