Двинская земля

Двинская земля — историческая область в бассейне Северной Двины, часть современной Архангельской области. Расположена к северу от Волго-Северодвинского водораздела. Население занималось земледелием, пушным и рыбным промыслами.

История

До XI века Двинская земля была населена саамами и чудью заволочской. В деревянных цилиндрах-замках (пломбах) упоминаются Тихманьга (к западу от озера Лача), Пинега (Пинезе), Усть-Вага (Оустье-Вагы), Емца и Вага.

По маргинальным гипотезам здесь находилась Биармия.

В 1222 году король Хокон IV Старый выслал в Биармию (скорее всего — в устье Западной Двины) войско для карательной акции за уничтожение одного из норвежских судов. Селения биармов были разграблены и сожжены, а норвежцы благополучно вернулись домой с богатой добычей .

В 1240 году в Норвегию прибыли корабли биармов просить убежища, так как их страна была завоёвана новгородцами, и король Хакон удовлетворил их просьбу, выделив беженцам земли в самой северной из своих провинций, где и теперь проживает финноязычное население. В то же время в Двинской земле население, говорящее на финно-угорских языках, теперь практически отсутствует, хотя и к западу, и к востоку от неё оно сохранилось (см. пермские языки, прибалтийско-финские языки).

С начала XIV века русские летописи называют Двинскую землю центральной частью Заволочья, принадлежащего Новгородской республике.

Кроме собственных богатств через Двинскую землю проходил речной путь, связывающий Новгород с Уралом и Сибирью (по Сухоне и Вычегде). Новгород взимал дань с пермского и югорского населения зависимых от него территорий к востоку от Двинской земли, в том числе известное закамское серебро.

В связи с этим Двинская земля с прилегающими территориями была очень богатым владением, и за неё Новгород платил великому князю московскому окуп (откуп), значительно больший, чем за собственно город Новгород с прилегающими к нему волостями .

Тем не менее, московские князья, начиная с Ивана Калиты, пытались присоединить Двинскую землю к своим владениям. Вначале им удалось овладеть городами на южных границах новгородского Заволочья — Белоозером и Устюгом.

В конце XIV века Пермь Вычегодская была крещена Стефаном Пермским и также подчинена Москве.

В 1397 году двинцы тоже поддержали притязания Москвы и по Двинской уставной грамоте присоединили свой край к Великому княжеству Московскому. Но уже в 1398 году новгородские войска выбили московские гарнизоны из Двинской земли, казнили изменников и обложили контрибуцией московских купцов.

В 1412 году заволочане, во главе с воеводой Яковом Стефановичем, «ходили войною на Мурманы».

В 1419 году в устье Северной Двины появились норвежцы: «пришедши Мурмане войною в 500 человек с моря, в бусах и в шнеках». Они сожгли Николо-Корельский монастырь.

На протяжении следующего XV века сюда ещё несколько раз вторгались московские войска.

К 1462 году Важская область была уже московской. После поражения новгородцев в Шелонской битве 14 июля 1471 года, где ими руководил сын Марфы Посадницы Дмитрий Борецкий, они потерпели поражение и в битве у Шиленьги (на Северной Двине) в этом же году, где московская рать одержала победу над войсками новгородцев.

После окончания Московско-новгородской войны 1471 года был заключён Коростынский мир между Иваном III и Новгородом Великим, по которому под власть Москвы перешли владения на Северной Двине, вплоть до устья: Емецк, Мехреньга, Ваймуга, Колмогоры, Подрядин погост, Чухчерема, Великая Курья, Кехта, Соломбала и другие.

В 1472 году Иван III Васильевич отнял у Великого Новгорода Великую Пермь, но только в 1478 году, с падением Великого Новгорода, вся остальная территория Двинской земли официально вошла в состав Великого княжества московского.

Источники

• Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• Энциклопедический словарь «История Отечества с древнейших времен до наших дней»
• Заволочье, новгородская область // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Двинская земля

– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]