Двинцы

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

«Дви́нцы» — название, закрепившееся за восставшими в 1917 году фронтовыми солдатами 5-й армии Северного фронта, которые впоследствии приняли активное участие в октябрьском вооруженном восстании в Москве (1917).





История

17 июня 1917 года «Двинцы» приняли резолюцию против войны и потребовали передачи власти Советам. Начались братания с немецкими солдатами и отказы от военных занятий. Для приведения к повиновению были окружены казаками и по спискам составленным офицерами арестованы. Арестовано и заключено в Двинскую крепость в городе Двинск (ныне Даугавпилс) было более 800 человек.

В начале сентября 869 солдат-«двинцев» были переведены из Двинска в Москву в Бутырскую тюрьму.

В Москве

Проведя более недели в Бутырской тюрьме и не видя никаких действий со стороны властей группа солдат разослала письма на крупные предприятия Москвы и в газету «Социал-демократ».

Находимся в Москве в Бутырках день, неделю, другую. От нас отказались, как видно, все: и Московский Совет, и полковник Рябцев, командующий Московским военным округом, и по слухам, дошедшим до нас, сбежала наша следственная комиссия. Солдаты-двинцы начали волноваться: пусть судят, ссылают или освобождают нас из тюрьмы. Тогда мы с […] солдатами, работавшими до войны в Москве, решили разослать письма на заводы и фабрики, трамвайные парки, какие мы знали. Завербовав на свою сторону надзирателей, мы отправляли через них на почту письма и доставали «Социал-демократ». Писали непосредственно на предприятия и через редакцию этой газеты: на Мещеринскую фабрику и бывшую Фридриха Байера[1] […], на завод Бромлей, Прохоровскую [фабрику], Золоторожский [трамвайный] парк и другие.[2]

На девятый день после прибытия, инициативная группа солдат решила объявить голодовку без применения насилия. Большинство арестованных солдат приняли участие в голодовке. На первый день отказались от горячего, на второй — от хлеба и на третий — от кипятка. На четвёртый день из одного корпуса пять человек настолько ослабели, что их забрали в госпиталь.

После этих действий Моссовет создал специальную комиссию из 5 человек.

22 сентября (5 октября) в результате массовых протестов «двинцы» были освобождены и размещены в военных госпиталях — Савеловском и Озерковском (Озерковская набережная, 42).

Октябрьские бои в Москве

В отряде «двинцев» была создана самостоятельная большевистская организация. Они избрали свой штаб, были назначены командиры рот и взводов.

К вечеру 27 октября 1917 года две-три сотни «двинцев» были едва ли не единственной опорой Московского ВРК большевиков.

27 октября (9 ноября) «двинцы» получили приказ МВРК прибыть для охраны Моссовета.

Отряд из Савёловского госпиталя прибыл во второй половине дня.

А из Замоскворечья 4 взвода (~ 150 чел.) под командой Сапунова Е. Н. выступили к Моссовету только вечером. На Красной площади им преградил путь отряд офицеров и юнкеров (~ 300 чел.). Произошёл первый бой за установление Советской власти в Москве.[3] Погибли или были ранены 45 солдат. Остальные пробились к Моссовету.

После этого боя в Москве началось семидневное сражение.

«Двинцы» участвовали в боях за гостиницу «Метрополь», Страстной монастырь, Тверскую улицу.

7 двинцев, погибших в первом бою (Сапунов Е. Н., Воронов А. П., Скворцов Г. А., Тимофеев А. Т., Запорожец А. П., Назаров И. А., Усольцев М. Т.), и шесть (Трунов Н. Р., Гавриков Я. В., Владимиров С. В., Инюшев А. А., Неделкин Т. Ф.,Тимофеев Г.) погибших позже, похоронили у Кремлёвской стены.

О некоторых двинцах известно очень мало, так, например, известно только, что:
  • Владимиров Степан Владимирович — подпрапорщик 642-го Стерлитамакского полка.
  • Неделкин Тимофей Фёдорович — солдат 15-го Особого полка.
  • Тимофеев Гавриил — солдат 1-го Невского полка.

Память

В 1962 году улица Резекнес (с 1991 — Стацияс (Вокзальная)[4]) в Даугавпилсе была переименована в улицу Двинцев (латыш. Dvincu iela)[5]. На этой улице около центрального железнодорожного вокзала в 1967 году в честь 50-летия Октябрьской революции «двинцам» был установлен памятник (стела)[6].

Именем «двинцев» в 1967 году в Москве названа улица в районе Сущёвского вала и недалеко от Бутырской тюрьмы.

См. также

Напишите отзыв о статье "Двинцы"

Ссылки

  1. Лужнецкая набережная, 2/4
  2. Записки двинца (Воспоминания П. Г. Астахова, участника Октябрьского вооружённого восстания в Москве). Советские архивы, Выпуск 2.
  3. мемориальная доска на здании Исторического музея
  4. Решение Городской Думы № 693 от 19.12.1991.
  5. Решение Горисполкома № 532 от 29.11.1962.
  6. Даугавпилс // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  7. </ol>

Литература

  • Москва. Энциклопедия. 1980 г.
  • Абрамов Алексей. У Кремлёвской стены. — М., Политиздат, 1988. ISBN 5-250-00071-1
  • Мельгунов, С. П. Как большевики захватили власть.// Как большевики захватили власть. «Золотой немецкий ключ» к большевистской революции / С. П. Мельгунов; предисловие Ю. Н. Емельянова. — М.: Айрис-пресс, 2007. — 640 с.+вклейка 16 с. — (Белая Россия). ISBN 978-5-8112-2904-8
  • П. М. Федосов. Из записок двинца // Двинцы. Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев 1917 г. в Москве и документы. М., 1957.
  • Записки двинца (Воспоминания П. Г. Астахова, участника Октябрьского вооружённого восстания в Москве). Советские архивы, Выпуск 2. Глав. архивное упр. СССР, 1989. Воспоминания состоят из двух частей: I часть — «На фронте» опущена, публикуется II часть — «В Москве в дни Октября».

Отрывок, характеризующий Двинцы

Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.