Дворец Вильгельмсхёэ

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Замок
Дворец Вильгельмсхёэ
Schloss Wilhelmshöhe

Дворец Вильгельмсхёэ
Координаты: 51°18′54″ с. ш. 9°24′58″ в. д. / 51.31500° с. ш. 9.41611° в. д. / 51.31500; 9.41611 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=51.31500&mlon=9.41611&zoom=12 (O)] (Я)

Дворец Вильгельмсхёэ (нем. Schloss Wilhelmshöhe; Schloss – замок, Höhe — холм, вершина) — дворец ландграфов Гессен-Кассельских, находящийся на территории Горного парка Вильгельмсхёэ в гессенском городе Кассель, в Германии. Во дворце расположен художественный музей, включающий собрание памятников античной культуры и галерею полотен старых мастеров.

Ландграфский дворец расположен в кассельском районе Бад-Вильгельмсхёэ, в нижней части Горного парка Вильгельмсхёэ, на высоте в 285 метров, на одной линии с монументальной статуей Геркулеса. Эта линия делит парк на две равные части и продолжается в аллее Вильгельмхёэ, уходящей в центральную часть Касселя.

[www.museum-kassel.de/index_navi.php?parent=1037 Официальный сайт музея]



История

На месте нынешнего дворца в XII столетии находилось аббатство августинцев, а позднее — женский монастырь того же ордена[de]. В период Реформации эта территория была секуляризирована гессенским ландграфом Филиппом I, использовавшим здание как охотничий замок. Его внук, ландграф Мориц, в 16061610 годах строит на его месте новый замок.

Нынешнее здание было построено в 17861798 годах в стиле палладианского классицизма по проекту архитекторов Симона-Луи де Рю и Генриха-Кристофа Юссова, согласно указанию ландграфа, а затем курфюрста Гессен-Касселя Вильгельма I: откуда его современное название.

Дворец представляет собой здание с тремя флигелями, построенное по типу некоторых аналогичных парковых дворцов Англии. Во время наполеоновского господства в Германии в 1806—1813 годах дворец служил резиденцией королю Вестфалии Жерому Бонапарту. В это время дворец ещё мальчиком посещал Шарль-Луи-Наполеон Бонапарт, племянник Жерома и будущий император Франции Наполеон III, содержавшийся здесь через много лет в заключении после пленения во время франко-прусской войны после битвы под Седаном. Наполеон III находился во дворце Вильгельмсхёэ с 5 сентября 1870 по 19 марта 1871, и отсюда отправился в изгнание в Великобританию. 30 октября 1870 его здесь навестила императрица Евгения де Монтихо.

С 1891 по 1918 годы дворец Вильгельмсхёэ являлся официальной резиденцией императорской семьи. Однако он служил прибежищем и для самого императора Вильгельма II во время каких-либо серьёзных семейных или политических кризисов. В 1916 году здесь размещалось Высшее военное командование Германской империи.

В феврале 1945 во время бомбардировок здания британской авиацией дворец Вильгельмсхёэ был сильно повреждён. Восстановление проводилось с 1961 года под руководством архитектора Пауля Фридриха Позененске. В мае 1970, во время встречи руководителей ГДР и ФРГ, дворец использовался как пресс-центр. В 1980 его посетил во время своего визита в ФРГ президент Франции Валери Жискар д'Эстен.

Музей

В период с 1948 по 1976 год во дворце располагался Немецкий музей обоев и обивки. В центральном здании ныне находятся следующие коллекции:

В музее также организуются тематические художественные выставки.

Напишите отзыв о статье "Дворец Вильгельмсхёэ"

Литература

  • Horst Becker, Michael Karkosch: Park Wilhelmshöhe, Parkpflegewerk, Bad Homburg und Regensburg, 2007, ISBN 978-3-7954-1901-1.
  • Bernd Modrow, Claudia Gröschel: Fürstliches Vergnügen, 400 Jahre Gartenkultur in Hessen, Verlag Schnell und Steiner, Bad Homburg und Regensburg 2002, ISBN 3-7954-1487-3.
  • Schlösser, Burgen, alte Mauern. Herausgegeben vom Hessendienst der Staatskanzlei, Wiesbaden 1990 ISBN 3-89214-017-0, S. 207-209.

Отрывок, характеризующий Дворец Вильгельмсхёэ

Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.