Дворец Эфраима

Достопримечательность

Дворец Эфраима

Дворец Эфраима (нем. Ephraim-Palais) — здание в стиле немецкого рококо рядом с Николаифиртель в берлинском районе Митте. Считающийся самым красивым историческим жилым сооружением города, дворец Эфраима является ныне музеем и находится под охраной государства.

Своё название дворец получил по имени Фейтеля Гейне Эфраима, прусского еврея, находившегося на привилегированном положении у короля Фридриха II. Состоятельный торговец и банкир Эфраим ссужал Фридриха деньгами ещё в те времена, когда тот был кронпринцем Пруссии.

Здание

На месте будущего дворца Эфраима когда-то стояла самая древняя аптека Берлина. Строительство своего представительного дворца Эфраим поручил архитектору Фридриху Вильгельму Дитериху, на счету которого было уже много значительных сооружений, как Вифлеемская церковь и Дворец принцесс. В 1762—1769 годах было возведено богато украшенным позолоченной решёткой филигранной работы и путто четырёхэтажное здание, два крыла которого расположены под тупым углом, сглаженным согласно проекту балконом. Главный портал здания поддерживают на уровне первого этажа тосканские колонны. Эти двойные колонны продолжаются в вертикальном членении фасада. Выше находится балюстрада, украшенная вазами.

История

Во дворце проживал сам Эфраим, он также сдавал некоторые помещения в аренду. В XIX веке во дворце в служебных квартирах проживали офицеры полиции и размещался стол прописки. В 1892—1895 годах здание было дополнено по проекту архитектора Германа Бланкенштайна.

В 1936 году дворец Эфраима был снесён в связи со строительством моста Мюлендамбрюкке. Земельный участок, где находился дворец Эфраима, использовался для подъезда к временному мосту, построенному на время возведения моста. Фасад и некоторые фрагменты здания были вывезены в западную часть города и там уцелели во время Второй мировой войны. Существовал план восстановления дворца Эфраима на улице Линденштрассе (нем. Lindenstraße) в районе Кройцберг в качестве Еврейского музея, который так и не был осуществлён, поскольку конструктивная часть проектной документации находилась в Восточном Берлине.

Когда в преддверии празднования 750-летнего юбилея Берлина в столице ГДР было начато восстановления Николаифиртеля, парламент Западного Берлина принял решение о передаче сохранившихся фрагментов здания в Восточный Берлин. В ответ ГДР передала Западному Берлину архив берлинской королевской фарфоровой мануфактуры. В 1985—1987 годах дворец Эфраима был восстановлен под руководством архитектора Франца Клингера в оригинальном облике и в 12 м от исторического места. Торжественное открытие дворца, ставшего филиалом Бранденбургского музея, состоялось 19 мая 1987 года. На трёх этажах здания размещаются сменные выставки, посвящённые истории культуры и искусства Берлина. Во дворце Эфраима также размещается графическое собрание городского музея.

См. также

• Эфраимиты (нем. Ephraimiten; с 1756) — монеты плохого качества по имени главы монетного двора, банкира Фейтеля Эфраима.

Библиография

• Rolf-Herbert Krüger: Das Ephraim-Palais in Berlin — Geschichte und Wiederaufbau, in Miniaturen zur Geschichte, Kultur und Denkmalpflege Berlins Nr. 25, Kulturbund der DDR, Berlin 1987, ISSN 0233-0156
• Rolf-Herbert Krüger: Das Ephraim-Palais in Berlin — Ein Beitrag zur preussischen Kulturgeschichte, Verlag für Bauwesen, Berlin 1990, 2. Auflage, ISBN 3345002418

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Дворец Эфраима
• [www.stadtmuseum.de/ephraim-palais Дворец Эфраима на сайте Фонда «Городской музей Берлина»]

Отрывок, характеризующий Дворец Эфраима

– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.