Дворкин, Андреа

Андреа Дворкин
Andrea Dworkin
Имя при рождении:	Andrea Rita Dworkin
Род деятельности:	общественная деятельница, радикальная феминистка, борец с порнографией
Дата рождения:	26 сентября 1946(1946-09-26)
Место рождения:	Кэмден, штат Нью-Джерси, США
Гражданство:	американка
Дата смерти:	9 апреля 2005(2005-04-09) (58 лет)
Место смерти:	Вашингтон, округ Колумбия
Отец:	Гарри Дворкин
Мать:	Сильвия Шпигель
Супруг:	Джон Столтенберг

Андреа Рита Дворкин — американская радикальная феминистка и писательница, получившая широкую известность из-за своего отношения к порнографии, которая, согласно её мнению, тесно связана с изнасилованием и другими формами насилия над женщинами.

Начав свою общественную деятельность в 1960-х как участница антивоенного движения и анархистка, Дворкин позже стала радикальной феминистской и опубликовала 10 книг по теории и практике радикального феминизма. В конце 1970-х и 1980-х она была выразительницей феминистского движения против порнографии, а её трактаты о порнографии и сексуальности, особенно «Порнография: мужчины обладают женщинами» (англ. Pornography: Men Possessing Women) и «Половая связь» (англ. Intercourse), обратили на себя внимание американской общественности.

Детство, образование и воспитание

Андреа Дворкин родилась в Кэмдене, штат Нью-Джерси, в еврейской семье Гарри Дворкина и Сильвии Шпигель. У неё был младший брат Марк. Отец Дворкин был школьным учителем и убеждённым социалистом, от которого, по её мнению, она восприняла своё горячее стремление к социальной справедливости. Её отношения с матерью были напряжёнными, но, как позже писала Дворкин, то, что её мать верила в необходимость легализации средств контроля над рождаемостью и абортов «задолго до того, как это мнение стало пользоваться уважением в обществе», повлияло на её дальнейшую деятельность.

Хотя, как она описывала, её еврейская семья находилась под сильным влиянием памяти о Холокосте, детство Дворкин было безоблачным до девяти лет, когда она стала жертвой попытки изнасилования со стороны незнакомого мужчины в кинотеатре. Когда Дворкин было 10, её семья переехала из города в пригород Черри-Хилла, штат Нью-Джерси, что, как она позднее писала, она «ощущала так, словно меня похитили инопланетяне и посадили в исправительную колонию». В шестом классе администрация её новой школы наказала её за отказ петь «Тихую Ночь» (как иудейка, она возражала против того, чтобы её заставляли в школе петь христианские религиозные песни).

Дворкин начала писать стихи и прозу в шестом классе. В старшей школе она с жадностью читала много книг, что поощряли её родители. Особенно на неё повлияли Артюр Рембо, Шарль Бодлер, Генри Миллер, Фёдор Достоевский, Че Гевара и битники, особенно Аллен Гинсберг.

Учёба в колледже и начало политической деятельности

В 1965 году, во время учёбы в Беннингтонском колледже, Дворкин была арестована на демонстрации против войны во Вьетнаме и помещена в Нью-Йоркскую женскую камеру предварительного заключения. Тюремные врачи провели её гинекологический осмотр настолько грубо, что несколько дней после этого у неё продолжалось кровотечение. Дворкин публично рассказывала об этом инциденте и дала показания перед большим жюри, которое отказало ей в возбуждении уголовного дела, однако случай получил освещение в национальных и международных СМИ. Свидетельство Дворкин сыграло роль в общественной кампании против жестокого обращения с заключёнными. Через семь лет под давлением общественности тюрьма была закрыта.

Вскоре после слушаний в большом жюри Дворкин оставила учёбу в Беннингтоне и уехала в Грецию. Некоторое время она жила на Крите, где написала серию поэм «Вариации на тему Вьетнамской войны», сборник поэм и стихотворений в прозе, изданных на Крите под общим названием «Ребёнок», и роман «Записки о горящем друге» в стиле, напоминающем магический реализм, в котором шла речь о пацифисте Нормане Моррисоне, совершившем самосожжение в знак протеста против войны во Вьетнаме. Несколько поэм и диалогов, напечатанных там, Дворкин вручную напечатала по возвращении на родину под названием «Утренние волосы».

Вернувшись с Крита, Дворкин продолжала изучать литературу в Беннингтоне. Она участвовала в кампаниях против кодекса поведения студентов колледжа, за доступность контрацепции в кампусе, за легализацию аборта и против войны во Вьетнаме. Она закончила колледж по специальности «литература» в 1968 году.

Жизнь в Нидерландах

После окончания колледжа Дворкин поехала в Амстердам, чтобы взять интервью у голландских анархистов из контркультурного движения «Прово». Там она познакомилась и вышла замуж за одного из анархистов. Вскоре после свадьбы он начал жестоко обращаться с ней: бил её кулаками и ногами, тушил об неё сигареты, бил её по коленям деревянным брусом и бил её головой об стол, пока она не теряла сознание.

Отношения с Джоном Столтенбергом

В 1974 году Дворкин познакомилась с феминистом, писателем и активистом Джоном Столтенбергом. Встреча произошла в Гринвич-Виллидж, когда они ушли с чтения стихов, на котором читались женоненавистнические материалы. Они стали близкими друзьями и в конце концов стали жить вместе. Столтенберг написал ряд радикально-феминистских книг и статей о маскулинности. Хотя Дворкин открыто писала «Я люблю Джона сердцем и душой», а Столтенберг говорил, что Дворкин была «любовью его жизни», они продолжали открыто идентифицировать себя как гей и лесбиянка. Столтенберг, рассказывая о растерянности, которую его отношения с Дворкин вызывали у людей прессы, подвёл итог этим отношениям так: «Таким образом, я публично подтверждаю только эти простейшие факты: да, Андреа и я живём вместе и любим друг друга, мы спутники жизни друг у друга, и при этом мы открытые гей и лесбиянка».

Дворкин и Столтенберг поженились в 1998 году; после её смерти Столтенберг сказал: «Именно поэтому мы на самом деле никогда не рассказывали никому, что мы женаты. Люди неправильно понимают это. В таких случаях они думают: „О, она принадлежит тебе“. У нас же просто не было желания слышать этот абсурд».

Критика порнографии

Говоря об Андреа Дворкин, чаще всего вспоминают о той роли, которую её выступления, сочинения и общественная деятельность сыграли в становлении и развитии феминистского движения против порнографии. В 1976 году Дворкин сыграла ведущую роль в организации пикетов против показа фильма «Снафф» в Нью-Йорке, а осенью того же года вместе с Адриенной Рич, Грэйс Палей, Глорией Стайнем, Шир Хайт, Луи Гулд, Барбарой Деминг,Карлой Джей, Летти Коттин Погребин, Робин Морган и Сьюзен Браунмиллер попыталась создать радикально-феминистскую группу против порнографии. Члены группы в конце концов создали в 1979 году организацию Женщины против порнографии, но к тому времени Дворкин начала дистанцироваться от неё из-за разности в подходах. Дворкин выступала на первом марше «Вернуть себе ночь» в ноябре 1978 года и участвовала в марше 3000 женщин по кварталу красных фонарей в Сан-Франциско.

В 1979 году Дворкин опубликовала книгу «Порнография: мужчины обладают женщинами», в которой она анализирует (с привлечением многочисленных примеров) современную и историческую порнографию как индустрию дегуманизации, основанную на ненависти к женщине. Согласно анализу Дворкин, порнография участвует в насилии над женщинами — как в процессе своего создания (через жестокое обращение с женщинами, участвующими в её съёмках), так и социальными последствиями её употребления, поощряя мужчин эротизировать доминирование, унижение и жестокое обращение с женщинами.

Гражданско-правовой закон против порнографии

В 1980 году Линда Боримэн (снимавшаяся в порнографическом фильме Глубокая глотка под псевдонимом Линда Лавлейс) публично заявила о том, что её бывший супруг Чак Трейнор избивал и насиловал её, а также насильственно принуждал сниматься в «Глубокой глотке» и других порнографических фильмах. Боримэн сделала эти обвинения на пресс-конференции в присутствии Дворкин, адвоката-феминистки Катарины МакКиннон и членов движения «Женщины против порнографии». После пресс-конференции Дворкин, МакКиннон, Глория Стайнем и Боримэн начали обсуждение возможности использования федерального закона о гражданских правах с тем, чтобы добиться от Трейнора и изготовителей «Глубокой глотки» возмещения ущерба. Боримэн заинтересовалась этим, но потеряла свой интерес, когда Стайнем обнаружила, что срок давности по возможному иску уже истёк.

Дворкин и МакКиннон, однако, продолжали обсуждать возможность борьбы с порнографией с помощью судебных исков.

Женщины правого крыла

В 1983 году Дворкин опубликовала книгу «Женщины правого крыла: политика одомашивания женщин», в которой она исследовала причины того, почему находятся женщины, которые сотрудничают с мужчинами в борьбе за ограничение женской свободы. В предисловии к британскому изданию Дворкин пишет, что новые правые в Соединённых Штатах особенно озабочены сохранением мужской власти в семье, распространению фундаменталистских версий правоверных религий, противодействию абортам и сопротивлению попыткам противостоять домашнему насилию; но также они первые, кому «удалось заставить женщин как женщин (то есть женщин, которые утверждают, что они действуют в интересах женщин как группы) успешно работать ради власти мужчин над женщинами, ради иерархии, в которой женщины — служебные существа по отношению к мужчинам, ради того, чтобы женщины были законной собственностью мужчин, ради религии как выражения трансцендентной мужской власти». Ставя эту проблему в своей книге, Дворкин задаёт вопрос: «Почему женщины правого крыла ведут агитацию за собственное подчинение? Каким образом Правая, которую контролируют мужчины, заручается их симпатией и лояльностью? И почему женщины правого крыла действительно ненавидят борьбу, которую феминистки ведут за их равенство?»

Беллетристика

Дворкин опубликовала три художественные книги, уже получив известность как феминистский теоретик и активистка. В 1980 она опубликовала собрание коротких историй «Разбитое сердце новой женщины». Первый её опубликованный роман, «Лёд и пламя», был издан в Соединённом Королевстве в 1986 году. Написанный от первого лица, этот роман полон описаний насилия и жестокости; по утверждению Сьюзи Брайт, он представляет собой переработку одной из самых известных работ маркиза де Сада, «Жюльетты», в свете современной феминистской теории. Дворкин, однако, стремилась изображать вред, который мужчины причиняют женщинам, как нормализованную политическую практику, а не как проявление эксцентрического эротизма. Второй роман Дворкин, «Милость», был опубликован в 1990 году, также в Соединённом Королевстве.

Короткие рассказы и романы Дворкин часто включают элементы её собственной жизни и темы, затронутые в её публицистических произведениях, о которых иногда говорится от первого лица. Критики иногда цитировали отрывки из речей персонажей «Льда и пламени» в качестве примера собственных взглядов Дворкин. Сама она, однако, писала: «Моя беллетристика — это не автобиография. Я не выставляю на свет свою жизнь, не показываю себя, не прошу, чтобы меня простили, и не хочу исповедаться. Но я использовала всё, что я знаю, — свою жизнь — с тем, чтобы показать то, что, я верю, показать нужно, чтобы это могло быть увидено. Императив, лежащий в основе моих сочинений, — то, что должно быть сделано, — напрямую вытекает из всей моей жизни. Но я не показываю эту жизнь непосредственно, как она есть; и даже не смотрю на неё, подобно другим».

Позднейшая деятельность

В том же году «Книжное обозрение Нью-Йорк Таймс» опубликовало развёрнутое письмо Дворкин, в котором она описывает происхождение своей глубокой ненависти к проституции и порнографии («массово производимой, технологизированной проституции»), рассказав, как её подвергали насильственному осмотру тюремные врачи, избивал её первый муж и многие другие мужчины.

Во время скандала с Моникой Левински Дворкин выступила категорической противницей Билла Клинтона. Она также выразила свою поддержку Поле Джонс и Джуаните Броаддрик.

В 2000 году Дворкин опубликовала книгу «Козёл отпущения: евреи, Израиль и освобождение женщин», в которой она сравнивала угнетение женщин с преследованием евреев, обсуждала сексуальную составляющую в политике еврейской идентичности и в антисемитизме и призывала к созданию женского государства в качестве ответа на угнетение женщин.

В июне 2000 года в «Нью-Стейтсмен» и «Гардиан» были опубликованы статьи Дворкин, в которых она писала, что в прошедшем году один или несколько мужчин изнасиловали её в её гостиничном номере в Париже, подсыпав ей в питье оксибутират натрия. Отклики на статью были противоречивы. Катарина Беннетт и Джулия Грейсн открыто выразили сомнение в достоверности утверждений Дворкин, что вызвало размежевание мнений между скептиками и сторонниками Дворкин, среди которых были Кэтрин МакКиннон, Кэтрин Винер и Глория Стайнем.

В 2002 году Дворкин опубликовала автобиографию, «Разрыв сердца: политические воспоминания воинствующей феминистки». Скоро она снова начала произносить речи и писать, и в 2004 году в интервью Джулии Биндел сказала: «Я думала, что меня добили, но сейчас я снова чувствую в себе жизненные силы. Я по-прежнему хочу приносить женщинам пользу». Дворкин опубликовала ещё три статьи в Гардиан и начала работу над новой книгой, «Пишущая Америка: как писатели изобрели нацию и разделили её по полу», в которой она анализировала роль таких писателей, как Эрнест Хемингуэй и Уильям Фолкнер, в развитии американской политической и культурной идентичности. Эта книга оставалась незавершённой, когда Дворкин умерла.

Болезнь и смерть

В последние годы своей жизни А.Дворкин очень страдала от остеоартрита коленей. Через короткое время после возвращения из Парижа в 1999 она была госпитализирована высокой температурой и тромбами в ногах.Через несколько месяцев после того, как ее выписали, она потеряла способность сгибать колени, и прибегла к операции, в результате которой ей поставили титановые и пластиковые протезы.

Она умерла во сне утром, 9 апреля 2005 года у себя дома в Вашингтоне.

Наследие и критика

Дворкин была автором десяти книг по радикально-феминистской теории и множества статей и речей, каждая из которых была составлена так, чтобы показать и разоблачить какое-то ставшее институтом и нормой зло, совершающееся против женщин. В конце 70-х и 80-х годах Дворкин была одной из самых влиятельных представительниц американского радикального феминизма.

Публикации

Публицистика

Книги

• Dworkin, Andrea (1974). Woman Hating. New York: Penguin Books. ISBN 9780452268272.
• Dworkin, Andrea (1976). Our blood: prophecies and discourses on sexual politics. New York: Harper & Row. ISBN 9780060111168.
• Dworkin, Andrea (1981). Pornography: men possessing women. London: Women’s Press. ISBN 9780704338760.
• Dworkin, Andrea (1983). Right-wing women: the politics of domesticated females. London: Women’s Press. ISBN 9780704339071.
• Dworkin, Andrea; MacKinnon, Catharine A. (1985). The reasons why: essays on the new civil rights law recognizing pornography as sex discrimination. New York: Women Against Pornography. OCLC 15992953
• Dworkin, Andrea (Spring 1985). «Against the male flood: censorship, pornography, and equality». Harvard Journal of Law & Gender (formerly Women’s Law Journal). HeinOnline on behalf of Harvard Law School. 8: 1-30. Pdf.
• Dworkin, Andrea (1987). Intercourse. New York: Free Press. ISBN 9780029079706.
• Dworkin, Andrea; MacKinnon, Catharine (1988). Pornography and civil rights: a new day for women’s equality. Minneapolis, Minnesota: Organizing Against Pornography. ISBN 9780962184901. Available online.
• Dworkin, Andrea (1989). Letters from a war zone: writings, 1976—1989. New York: E.P. Dutton. ISBN 9780525248248.
• Dworkin, Andrea; MacKinnon, Catharine (1997). In harm’s way: the pornography civil rights hearings. Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press. ISBN 9780674445796.
• Dworkin, Andrea (1997). Life and death: unapologetic writings on the continuing war against women. London: Virago. ISBN 9781860493607.
• Dworkin, Andrea (2000). Scapegoat: The Jews, Israel, and Women’s Liberation. New York: Free Press. ISBN 9780684836126.
• Dworkin, Andrea (2002). Heartbreak: the political memoir of a feminist militant. New York: Basic Books. ISBN 9780465017546.

Главы в книгах

• Dworkin, Andrea (1995), "Pornography happens to women", in Lederer, Laura; Delgado, Richard, The price we pay: the case against racist speech, hate propaganda, and pornography, New York: Hill and Wang, ISBN 9780809015771.
• Dworkin, Andrea (1996), "Biological superiority: the world's most dangerous and deadly idea", in Jackson, Stevi; Scott, Sue, Feminism and sexuality: a reader, New York: Columbia University Press, pp. 57–61, ISBN 9780231107082.
• Dworkin, Andrea (1996), "Pornography", in Jackson, Stevi; Scott, Sue, Feminism and sexuality: a reader, New York: Columbia University Press, pp. 297–299, ISBN 9780231107082.
• Dworkin, Andrea (2004), "Pornography, prostitution and a beautiful and tragic recent history", in Whisnant, Rebecca; Stark, Christine, Not for sale: feminists resisting prostitution and pornography, North Melbourne, Victoria: Spinifex Press, pp. 137–158, ISBN 9781876756499

Беллетристика

• Dworkin, Andrea (1966). Child. Crete: Heraklion. OCLC 4708955.
• Dworkin, Andrea (1967). Morning hair. Philadelphia: Philadelphia College of Art. OCLC 9290267.
• Dworkin, Andrea (1980). The new womans broken heart: short stories. East Palo Alto, California: Frog in the Well. ISBN 9780960362806.
• Dworkin, Andrea (1986). Ice and fire: a novel. London: Secker & Warburg. ISBN 9780436139604.
• Dworkin, Andrea (1991). Mercy. New York: Four Walls Eight Windows. ISBN 9780941423694

Статьи

• А.Дворкин. Гиноцид, или китайское бинтование ног. womenation.org/gynocide-foot-binding/
• А.Дворкин. Феминизм сегодня (1987)womenation.org/dworkin-feminism-today/
• А.Дворкин. Массовый расстрел в Монреале: политика пола в убийстве женщин womenation.org/dworkin-mtl-massacre/
• А.Дворкин. Порнография: новый терроризм (1977)womenation.org/dworkin-pornography-the-new-terrorism/
• Dworkin, Andrea (1977). Marx and Gandhi were liberals: feminism and the "radical" left. East Palo Alto, California: Frog in the Well. OCLC 6189987.
• Dworkin, Andrea (1978). Why so-called radical men love and need pornography. East Palo Alto, California: Frog in the Well. OCLC 8309555.
• Dworkin, Andrea (Spring 1985). "Against the male flood: censorship, pornography, and equality". Harvard Journal of Law & Gender (formerly Women's Law Journal). HeinOnline on behalf of Harvard Law School. 8: 1–30. Pdf.
• Dworkin, Andrea (1986). Pornography is a Civil Rights Issue for Women. Minneapolis, Minnesota: Organizing Against Pornography. OCLC 18843030.
• Dworkin, Andrea (1986). "Pornography is a civil rights issue for women". NoStatusQuo. Nikki Craft. Pdf
• Dworkin, Andrea (Spring 1989). "The ACLU: bait and switch". Yale Journal of Law and Feminism. Yale Law School. 1 (1): 37–40. Pdf.
• Dworkin, Andrea (1993). "Prostitution and male supremacy". Michigan Journal of Gender and Law. HeinOnline on behalf of University of Michigan Law School. 1: 1–12.
• Dworkin, Andrea (1999). Are you listening, Hillary? President Rape is who he is.
• Excerpt with Note from John Stoltenberg, 25 May 2007.
• Dworkin, Andrea (30 June 2003). "Book review: A good rape". New Statesman. Progressive Media International.
• Review of Lucky by Alice Sebold, ISBN 9780684857824
• Dworkin, Andrea (22 September 2003). "Book review: Out of the closet". New Statesman. Progressive Media International.
• Review of Normal: transsexual CEOs, cross-dressing cops, and hermaphrodites with attitude by Amy Bloom, ISBN 9780679456520
• Dworkin, Andrea (4 March 2013). "The day I was drugged and raped". New Statesman. Progressive Media International.

Речи и интервью

• [www.andreadworkin.com/audio/TraffickingConference1989_P1_M.mp3 Why Men Like Pornography & Prostitution So Much] Andrea Dworkin Keynote Speech at International Trafficking Conference, 1989. (Audio File: 22 min, 128 kbit/s, mp3)
• [andreadworkin.com/audio/attgeneralcommNYC_M.mp3 Andrea Dworkin's Attorney General's Commission Testimony] on Pornography and Prostitution
• [www.andreadworkin.com/audio/ViolenceAbuseWomensCitizenshipM.mp3 Violence, Abuse & Women's Citizenship Brighton], UK November 10, 1996
• [andreadworkin.com/audio/strikingback/ "Freedom Now: Ending Violence Against Women"]
• [www.andreadworkin.com/audio/duke01.85_M.mp3 "Speech from Duke University, January, 1985"]
• [www.andreadworkin.com/audio/dworkin_ginsberg_m.mp3 Taped Phone Interview] Andrea Dworkin interviewed by Nikki Craft on Allen Ginsberg, May 9, 1990. (Audio File, 20 min, 128 kbit/s, mp3
• [www.porn-report.com/601-photographs.htm Фото]

Отрывок, характеризующий Дворкин, Андреа

«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.