Дворцовый переворот 1762 года

Переворот 28 июня (9 июля) 1762 года — один из дворцовых переворотов в истории России XVIII века, во время которого был свергнут император Пётр III и на престол взошла его жена Екатерина II.

Причины

Вступив на трон после смерти Елизаветы Петровны в 1761 году, Пётр III осуществил ряд действий, вызвавших отрицательное отношение к нему офицерского корпуса и подозрения в предательстве национальных интересов:

• Отказ от всех русских завоеваний в ходе Семилетней войны: Пётр заключил невыгодный для России мирный договор с Пруссией и вернул ей захваченные земли, включая Восточную Пруссию, тем самым обессмыслив все понесённые русской армией в ходе войны потери.
• Подготовка к династической войне с Данией за Шлезвиг: Вместе с тем новый император вознамерился втянуть Россию в новую бессмысленную с точки зрения офицерства войну. В союзе с Пруссией он собирался выступить против давней союзницы России, Дании, с целью вернуть отнятый у его предков Шлезвиг, причём сам намеревался выступить в поход во главе гвардии.
• Непочтительное отношение к православной церкви: Пётр объявил о секвестре имущества Русской церкви, отмене монастырского землевладения и делился с окружающими планами реформы церковных обрядов и запрета использования икон.

Сторонники переворота не желали участвовать в малопристойных развлечениях, к которым был склонен император, и при его взбалмошном характере не чувствовали уверенности в завтрашнем дне. Служившие во дворце солдаты позднее в кабаках делились весьма неблагоприятными впечатлениями от особы нового правителя. Позднее в мемуарной литературе его обвиняли также в невежестве, слабоумии, нелюбви к России, полной неспособности к правлению. На его фоне выгодно смотрелась Екатерина — умная, начитанная, исправно посещавшая церковные службы и доброжелательная к высшей аристократии супруга, подвергающаяся преследованиям мужа.

Екатерина, довольно подробно описавшая подготовку заговора в своих мемуарах, ощущала всю шаткость своего положения. Супруг открыто говорил, что собирается развестись с ней, чтобы жениться на своей фаворитке Елизавете Воронцовой. Он грубо обращался с женой, а 30 апреля , во время торжественного обеда по случаю заключения мира с Пруссией случился прилюдный скандал. Император в присутствии двора, дипломатов и иностранных принцев крикнул жене через весь стол «folle» (дура); Екатерина заплакала. Поводом к оскорблению стало нежелание Екатерины пить стоя провозглашённый Петром III тост. Неприязнь между супругами достигла апогея. Вечером того же дня он отдал приказ её арестовать, и только вмешательство фельдмаршала Георга Гольштейн-Готторпского, дяди императора, спасло Екатерину.

Заговорщики

Наиболее активное участие в подготовке заговора приняли трое братьев Орловых (из которых старший был любовником Екатерины и отцом её ребёнка) и гвардейские офицеры — измайловцы братья Рославлевы и Ласунский, преображенцы Пассек, Бредихин, Чертков и другие. Среди высших сановников империи самыми предприимчивыми заговорщиками были Н. И. Панин, воспитатель малолетнего наследника Павла Петровича, и будущий московский губернатор М. Н. Волконский. В последний момент начинание поддержал и К. Г. Разумовский, гетман Войска Запорожского, президент Академии наук, любимец своего Измайловского полка.

Как и все другие дворцовые перевороты в России, свержение Петра III не обошлось без иностранного участия. Как пишут А. Труайя и К. Валишевский, планируя свержение супруга, Екатерина обратилась за деньгами к французам и англичанам, намекнув им на то, что собиралась осуществить. Французы с недоверием отнеслись к её просьбе одолжить 60 тысяч рублей, не поверив в серьёзность её плана, но от англичан через купца Фельтена и пьемонтца Одара (которого иностранцы считали «секретарём» и «опорой» заговора) она получила 100 тысяч рублей, что в последующем, возможно, повлияло на её отношение к Англии и Франции.

Гвардейские офицеры-заговорщики

• Рославлев, Николай Иванович, премьер-майор Измайловского полка.
• Рославлев, Александр Иванович, капитан Измайловского полка.
• Ласунский, Михаил Ефимович, капитан Измайловского полка.
• Голицын, Пётр Алексеевич, капитан Измайловского полка.
• Похвиснев, Михаил Семёнович, капитан Измайловского полка.
• Вырубов, Пётр Иванович, капитан-поручик Измайловского полка.
• Обухов, Иван Васильевич, капитан-поручик Измайловского полка.
• Всеволожский, Сергей Алексеевич, прапорщик Измайловского полка.
• Всеволожский, Илья Алексеевич, прапорщик Измайловского полка.
• Орлов, Алексей Григорьевич, капитан Преображенского полка.
• Пассек, Пётр Богданович, капитан-поручик Преображенского полка.
• Бредихин, Сергей Александрович, капитан-поручик Преображенского полка.
• Баскаков, Михаил Егорович, капитан-поручик Преображенского полка.
• Протасов, Григорий Григорьевич, поручик Преображенского полка.
• Чертков, Евграф Александрович, поручик Преображенского полка.
• Дубянский, Захар Фёдорович, поручик Преображенского полка.
• Ступишин, Иван Васильевич, поручик Преображенского полка.
• Колышкин, Николай Иванович, поручик Преображенского полка.
• Ребиндер, Иван Михайлович, поручик Преображенского полка.
• Талызин, Александр Фёдорович, поручик Семёновского полка.
• Орлов, Фёдор Григорьевич, поручик Семёновского полка.
• Хитрово, Фёдор Алексеевич, секунд-ротмистр Конного полка.
• Ржевский, Александр Ильич, секунд-ротмистр Конного полка.
• Несвицкий, Иван Васильевич, секунд-ротмистр Конного полка.
• Мусин-Пушкин, Валентин Платонович, секунд-ротмистр Конного полка.
• Пушкин, Михаил Алексеевич, капрал Конного полка.
• Потёмкин, Григорий Александрович, вахмистр Конного полка.

В день переворота к ним присоединились:

• Разумовский, Кирилл Григорьевич, полковник Измайловского полка.
• Вадковский, Фёдор Иванович, подполковник Семёновского полка.
• Волконский, Михаил Никитич, подполковник Конного полка.
• Бибиков, Василий Ильич, капитан-поручик Инженерного корпуса.

Выступление гвардии

К маю 1762 года перемена настроений в столице стала настолько очевидной, что императору со всех сторон советовали предпринять меры по предотвращению катастрофы, шли доносы о возможном заговоре, но Пётр Фёдорович не понимал серьёзности своего положения. В мае двор во главе с императором по обыкновению выехал за город, в Ораниенбаум. В столице было затишье, что весьма способствовало окончательным приготовлениям заговорщиков. Как пишет Е. Р. Дашкова (в то время ближайшая приятельница Екатерины), решительный удар было решено нанести, когда император отбудет с армией к берегам Дании.

Датский поход планировался на июнь. Император решил повременить с выступлением войск, чтобы отпраздновать свои именины. Утром 28 июня 1762 года, накануне Петрова дня, император со свитой отправился из Ораниенбаума, своей загородной резиденции, в Петергоф, где должен был состояться торжественный обед в честь тезоименитства императора. Накануне по Петербургу прошёл слух, что Екатерина содержится под арестом. В гвардии началась сильнейшая смута, а один из участников заговора, капитан Пассек, был арестован по доносу П. Измайлова. Братья Орловы опасались, что возникла угроза раскрытия заговора.

В Петергофе Петра III должна была встречать его супруга, по долгу императрицы бывшая устроительницей торжеств, но к моменту прибытия двора она исчезла. Через короткое время стало известно, что Екатерина рано утром бежала в Петербург в карете с Алексеем Орловым, который приехал к ней с известием, что события приняли критический оборот и медлить более нельзя.

Верные Екатерине офицеры вывели свои гвардейские полки на присягу «Императрице и Самодержице Всероссийской». Меньше всего надежды было на поддержку Конной гвардии, ибо в полку на стороне Екатерины действовали только офицеры с маленькими чинами (в частности, секунд-ротмистр Хитрово и вахмистр Потёмкин). Тем не менее они смогли убедить товарищей присоединиться к перевороту. Вслед за гвардией в короткое время присягнули Сенат и Синод, а также часть населения, после чего гвардия выступила из столицы в сторону Петергофа.

Арест и гибель Петра III

Дальнейшие действия Петра показывают крайнюю степень растерянности. Отвергнув совет Миниха немедленно направиться в Кронштадт и повести борьбу, опираясь на флот и верную ему армию, размещённую в Восточной Пруссии, он собирался было защищаться в Петергофе в игрушечной крепости, выстроенной для манёвров, с помощью отряда голштинцев. Однако, узнав о приближении гвардии во главе с Екатериной, Пётр бросил эту мысль и отплыл в Кронштадт со всем двором, дамами и т. д. Но Кронштадт благодаря расторопности адмирала Талызина к тому времени уже присягнул Екатерине. После этого Пётр совершенно пал духом и, вновь отвергнув совет Миниха направиться к восточнопрусской армии, вернулся в Ораниенбаум, где по совету своего любимца М. Измайлова и подписал отречение от престола.

Вскоре после того императора вместе с оставшимся ему верным генералом Гудовичем перевезли на Ропшинскую мызу, где он при не до конца выясненных обстоятельствах был умерщвлён (см. Смерть Петра III). В своём письме однажды Екатерина указала, что перед смертью Пётр мучился геморроидальной коликой. После же смерти Екатерина приказала сделать вскрытие, дабы рассеять подозрения об отравлении. Вскрытие показало (со слов Екатерины), что желудок абсолютно чист, что исключает присутствие яда. Есть и факты, указывающие на то, что она знала о готовящемся убийстве Петра III. Так, уже 4 июля, за 2 дня до смерти императора во дворце в Ропше, Екатерина отправила к нему врача Паульсена, и как пишет Н. И. Павленко, «показателен факт, что Паульсен был отправлен в Ропшу не с лекарствами, а с хирургическими инструментами для вскрытия тела».

Вступление на престол Екатерины

После отречения мужа Екатерина Алексеевна вступила на престол как царствующая императрица с именем Екатерины II, хотя, судя по сведениям, всплывшим при расследовании в 1763 году хитровского заговора, изначально она была готова довольствоваться ролью правительницы (регента) при малолетнем сыне.

В манифесте о выступлении на престол основанием для смещения Петра указывались попытка изменить государственную религию и мир с Пруссией. Для обоснования собственных прав на престол (а не наследника Павла) Екатерина ссылалась на «желание всех Наших верноподданных явное и нелицемерное». 22 сентября (3 октября) 1762 года она была коронована в Москве. Как охарактеризовал её воцарение В. О. Ключевский, «Екатерина совершила двойной захват: отняла власть у мужа и не передала её сыну, естественному наследнику отца».

Вскоре после узурпации Екатериной престола ею были устранены остальные претенденты — содержавшийся в темнице Иван VI и самозванка Тараканова. Однако призрак покойного мужа не давал ей покоя: в 1773 году чудесно спасшимся императором Петром провозгласил себя казак Емелька Пугачёв.

Поскольку свержение Петра III пришлось на день бессеребренников Кира и Иоанна, в Москве была выстроена церковь в честь этих святых, а княгиня Дашкова нарекла свою новую усадьбу на берегу Финского залива «Кир и Иоанново».

Особенности

События 28 июня (9 июля) 1762 года имеют существенные отличия от предшествующих дворцовых переворотов; во-первых — переворот вышел за «стены дворца» и даже за пределы гвардейских казарм, обретя невиданную доселе широкую поддержку различных слоёв столичного населения, а во-вторых — гвардия стала самостоятельной политической силой, причём силой не охранительной, а революционной, свергнувшей законного императора и поддержавшей узурпацию власти Екатериной.

Ссылки

• [док.история.рф/18/manifest-o-vstuplenii-na-prestol-imperatritsy-ekateriny-ii/ Манифест «О вступлении на Престол Императрицы Екатерины II»]. 28.06.1762. Проект Российского военно-исторического общества «100 главных документов российской истории».

Отрывок, характеризующий Дворцовый переворот 1762 года

– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.