Дебеляк, Степан

Степан Дебеляк
хорв. Stjepan Debeljak
Род деятельности:	машинист-железнодорожник, общественно-политический деятель, партизан
Дата рождения:	19 августа 1908(1908-08-19)
Место рождения:	Фердинандовац, Австро-Венгрия
Гражданство:	Королевство Югославия Королевство Югославия / Югославия Югославия
Дата смерти:	23 ноября 1968(1968-11-23) (60 лет)
Место смерти:	Загреб, СФРЮ
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Степан Дебеляк (хорв. Stjepan Debeljak, серб. Стјепан Дебељак; 19 августа 1908, Фердинандовац — 23 ноября 1968, Загреб) — югославский хорватский общественно-политический деятель, участник Народно-освободительной войны Югославии, Народный герой Югославии.

Биография

Родился 19 августа 1908 в посёлке Фердинандоваца. Окончил машиностроительное ПТУ в 1925 году, работал на Югославских железных дорогах. В Загребе стал членом революционного рабочего движения, в октябре 1932 года принят в Коммунистическую партию. Неоднократно арестовывался полицией.

В партизанском движении с 1941 года, был секретарём провинциального комитета Двора-на-Уне Коммунистической партии Хорватии и членом Бараньского окружного комитета, также состоял на должностях секретаря Беловарского окружного комитета Компартии и в Загребском окружном комитете. Занимал также должность политрука 3-й воеводинской ударной бригады.

После войны работал в отделе кадров ЦК КПХ, был секретарём Сабора Социалистической республики Хорватии, членом Президиума Социалистического союза трудового народа Хорватии, а также депутатом Сабора СР Хорватии и Союзной народной скупщины.

Скончался 23 ноября 1968, похоронен на кладбище Народных героев Мирогой (Загреб). Награждён рядом орденов и медалей, в том числе Орденом Народного героя (указ от 27 ноября 1953).

Литература

• „Народни хероји Југославије“. Београд: Младост. 1975.

Отрывок, характеризующий Дебеляк, Степан

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.