Дебу, Александр Осипович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Осипович Дебу
Дата рождения

1802(1802)

Дата смерти

1862(1862)

Место смерти

Джулек

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

пехота

Звание

генерал-лейтенант

Командовал

Грузинский гренадер. полк, 2-я бриг. 19-й пех. див.

Сражения/войны

Кавказская война, Крымская война, Туркестанские походы

Награды и премии

Орден Святого Георгия 4-й ст., Золотое оружие «За храбрость», Орден Святой Анны 2-й ст., Орден Святого Станислава 1-й ст. (1851).

Александр Осипович (Иосифович) Дебу (18021862) — русский генерал, участник покорения Кавказа и Туркестанских походов.



Биография

Александр Осипович (Иосифович) был из дворян Санкт-Петербургской губернии, сын тайного советника и сенатора Иосифа Львовича Дебу.

В службу вступил подпрапорщиком 16 июня 1812 г. в Казанский (Кабардинский) пехотный полк, где был 1 июня 1815 г. произведён в прапорщики и 11 ноября следующего года был уволен от службы подпоручиком. 24 апреля 1820 г. вновь определён на службу прапорщиком в Тенгинский пехотный полк.

В 1824 и 1825 годах Дебу участвовал в боях против горцев и за отличие был произведён в подпоручики, поручики и штабс-капитаны с награждением годовым окладом жалованья и серебряной медалью. 30 января 1829 г. он был назначен старшим адъютантом в штаб Оренбургского отдельного корпуса и за отличие по службе 1 марта 1832 г. переведён в лейб-гвардии Литовский полк поручиком, где и дослужился до чина капитана. С началом экспедиции генерал-адъютанта Перовского в Хиву в 1839 году, Дебу был назначен походным штаб-офицером Хивинской экспедиции, во время которой успел заслужить расположение генерал-адъютанта Перовского и в числе немногих представлен к награде, был произведён в полковники и получил Высочайшее благоволение. В мае 1841 г. он вернулся к своему полку в Варшаву, а 17 апреля 1844 г. был переведен на Кавказ в Эриванский карабинерный полк, с которым в составе Лезгинского отряда участвовал в делах против горцев и за храбрость был награждён орденом св. Георгия 4-й степени (17 октября 1845 г., (№ 7377 по списку Григоровича — Степанова) и золотой полусаблей с надписью «За храбрость» и орденом св. Анны 2-й степени.

7 марта 1846 года был назначен командиром Грузинского гренадерского полка, а 8 августа 1849 г. за отличие в делах Лезгинского отряда против горцев произведён в генерал-майоры. В 1851 г. он был назначен начальником 1-го отделения Черноморской береговой линии и с 5 по 14 ноября и с 12 по 18 декабря, участвуя в перестрелке с горцами, он удачным нападением, разбил их сильные скопища, за что и был награждён орденом св. Станислава 1-й степени. В 1852 и 1853 гг. все время находился в делах против Натухаевцев, заслуживая не раз Высочайшие благоволения. В 1855 г. Дебу был назначен командиром 2-й бригады 19-й пехотной дивизии и начальником правого фланга Кавказской линии. Все это время с 1853 г. генерал-майор Дебу непрерывно находился в боях и стычках с горцами и во время Восточной войны был в делах с турками, и за отличие и целый ряд побед над неприятелем он был произведён 12 апреля 1859 г. в генерал-лейтенанты.

Осложнения со стороны Бухары и Коканда на Сыр-Дарьинской линии заставили Дебу оставить Кавказ и перенестись в Туркестанские степи, куда он и был назначен командующим Сыр-Дарьинской линией 3 мая 1859 г., где, под его начальством, русские войска не раз одерживали победы над кокандцами, а 25 сентября была взята штурмом кокандская крепость Яны-Курган, причём трофеями боя были 2 знамени, 11 фальконетов, 40 нарезных и 30 гладкоствольных ружей и много других военных доспехов. Этот успех положил основание для дальнейшего успешного завоевания Средней Азии. Деятельность Дебу в Туркестане много способствовала научным экспедициям русских учёных.

Умер Александр Осипович (Иосифович) Дебу в Джулеке, на занимаемой им должности в сентябре 1862 г.

Источники

Напишите отзыв о статье "Дебу, Александр Осипович"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Дебу, Александр Осипович

– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.