Девель, Фёдор Данилович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фёдор Данилович Девель

генерал-лейтенант Фёдор Данилович Девель
Дата рождения

12 апреля 1818(1818-04-12)

Место рождения

Российская империя

Дата смерти

13 апреля 1887(1887-04-13) (69 лет)

Место смерти

Санкт-Петербург,
Российская империя

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

инженерные войска, пехота

Звание

Генерал-лейтенант

Командовал

Самурский 83-й пехотный полк,
1-я бригада 21-й пехотной дивизии,
39-я пехотная дивизия,
1-й Кавказский армейский корпус

Сражения/войны

Кавказская война,
Крымская война,
Русско-турецкая война (1877—1878)

Награды и премии

Фёдор Данилович Девель (18181887) — русский генерал, участник покорения Кавказа, Крымской войны и русско-турецкой войны 1877—1878 гг.





Биография

Происходит из дворян Санкт-Петербургской губернии; родился 12 апреля 1818 года.

Слушал курс в кондукторской роте Главного инженерного училища. В сентябре 1836 года юный Девель был переведён юнкером в лейб-гвардии Кирасирский Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича полк и 8 ноября 1838 г. произведён в прапорщики, с назначением во 2-й саперный батальон. Затем, первое время, служба Фёдора Даниловича протекала в инженерных войсках: подпоручиком в 4-м саперном батальоне, а с 1842 года — во 2-м Кавказском саперном батальоне.

С переводом на Кавказ начинается боевая деятельность Фёдора Даниловича; уже в июне 1842 года, с прибытием во Владикавказ, он был назначен в состав Сунженского отряда, в котором и оставался до конца года, участвуя в почти беспрерывных экспедициях против горцев. Мужество и распорядительность молодого офицера быстро выделили его из числа других: в июне 1843 года он был произведён за отличие в поручики, а в мае 1847 года, опять за отличие при штурме крепости Закаталы, в штабс-капитаны, также был награждён орденом св. Анны 3-й степени. 1849 год ознаменовался для Девеля редкой наградой в небольших чинах — золотой полусаблей с надписью «За храбрость».

Восточная война 1853—1856 гг. застала Фёдора Даниловича в чине капитана, причём он был назначен в состав Гурийского отряда и, как сапер, в течение войны перебывал на разных пунктах театра военных действий, поддерживая уже установившуюся за ним репутацию мужества и распорядительности и с отличием участвуя во многих делах. Особенно выдающееся участие его в боевых действиях 4 июля 1855 года на реке Чолоке, когда был разбит 34-тысячный корпус Селима-паши, — доставило Девелю чин подполковника и положило начало его штабной деятельности, сначала в качестве дежурного штаб-офицера в штабе начальника Гурийского и Ахалцыхского отрядов. Через несколько месяцев Девель был назначен на ту же должность в штабе командовавшего войсками, расположенными от Нухи до Арагвы, а в декабре 1855 года — в штабе командовавшего действующим корпусом на кавказско-турецкой границе. По окончании военных действий Фёдор Данилович был назначен комиссаром для передачи туркам обратно крепости Карса, а затем, в феврале 1857 года — командирован в штаб отряда командующего войсками Дагестанской области князя Андронникова, с которым и участвовал в штурме аула Зандах-Кала, за что был награждён орденом св. Станислава 2-й степени с мечами.

3 апреля 1857 года начинается новый период в служебной деятельности молодого подполковника, который был переведён в 81-й пехотный Апшеронский Его Императорского Высочества Великого Князя Георгия Михайловича полк; впрочем, этот перевод из саперных войск, необходимый для дальнейшего движения по службе, не помешал его штабным занятиям, так как он уже через две недели получил назначение состоять дежурным штаб-офицером в штабе войск Дагестанской области. В этой должности он поступил в состав Салатавского отряда, собранного для окончания постройки укреплений Буртуная и бывшего под начальством генерал-адъютанта барона Врангеля. Принимая живейшее участие в постройке укреплений, рубке леса, столь необходимой в борьбе с горцами, и в штурме Мичиковских заводов в июне 1858 г., Фёдор Данилович был произведён за отличие в чин полковника с назначением командиром 83-го пехотного Самурского полка. Полк этот вскоре поступил в состав Дагестанского отряда, назначенного для действий в Ичкерии и Аухе. В июле того же года отряд этот подошёл к р. Андийское Койсу, и трудное дело устройства переправы через неё было поручено командиру Самурского полка. В продолжение четырёх дней, с 17 по 20 июля, Фёдор Данилович лично устраивал переправу под непрерывным и сильным огнём неприятеля. За этот подвиг полковник Девель был достойно награждён орденом св. Георгия 4-й степени

В воздаяние за отличие, оказанное в экспедиции против Горцев, при переправе чрез р. Андийское-Койсу

После удачной переправы последовал не менее удачный штурм Бетлинских высот и преследование Шамиля до Гуниба. За взятие последнего и за пленение имама Фёдор Данилович удостоен был новой награды — ордена св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом.

6 августа 1865 года полковник Девель произведён за отличие в генерал-майоры и назначен помощником командующего 38-й пехотной дивизией, а в мае следующего года — помощником начальника 21-пехотной дивизии и в августе 1873 года — командиром 1-й бригады той же дивизии. В 1870 году Девель получает орден св. Станислава 1-й степени, в 1873 — орден св. Анны 1-й степени. В ноябре 1875 года Фёдор Данилович был назначен командующим 39-й пехотной дивизией и 30 августа 1876 г. произведён в генерал-лейтенанты.

Русско-турецкая война 1877—1878 гг. призвала Девеля на новые подвиги. С открытием кампании он был назначен начальником Ахалцыхского отряда (9 1/2 бат., 12 сотен, 24 орудия, — до 9 тысяч), в составе действующего корпуса генерал-адъютанта Лорис-Меликова. 4 мая руководимый им отряд отличился под Ардаганом при удачном штурме Гелявердынских высот и при взятии на следующий день самого Ардагана. За это дело генерал Девель 14 мая 1877 г. удостоился ордена св. Георгия 3-й степени № 535

В воздаяние отличнаго мужества и распорядительности, оказанных при взятии, 5 Мая 1877 года, турецкой крепости Ардагана

По взятии Ардагана, в штурме которого отряд Фёдора Даниловича не принял участия, вследствие недошедшего приказания, наступил период операций под Карсом, причём на генерал-лейтенанта Девеля возложено было блокирование этой крепости (с 16 3/4 батальонами, 32 эскадронами и сотнями и 48 орудиями) с северо-восточной стороны. С началом осады отряду его назначено было действовать против карадагских и, отчасти, чахмахских фортов, причём, в ночь на 30 мая, несмотря на произведённую турками вылазку, Девелю удалось устроить 5 осадных батарей. Ho неудача под Зевином и наступление Мухтара-паши к Карсу принудили снять осаду этой крепости. Затем генералу Девелю с отличием пришлось участвовать в боях на Аладже и в остальных действиях на малоазиатском театре войны, в том числе и на Деве-Бойнской позиции. Кроме ордена св. Георгия 3-й степени, полученного за 4 мая Фёдор Данилович удостоился получить за турецкую кампанию орден св. Владимира 2-й степени с мечами и золотую, украшенную бриллиантами, шпагу с надписью «За храбрость». По окончании военных действий в апреле 1878 г., Фёдор Данилович поступил в распоряжение Его Императорского Высочества Великого Князя Главнокомандующего Кавказскою армией.

В последнее время своей жизни Фёдор Данилович состоял командиром 1-го Кавказского армейского корпуса, числясь по армейской пехоте и в списках 83-го пехотного Самурского Его Императорского Высочества Великого Князя Владимира Александровича полка, а затем — членом Александровского комитета о раненных. В 1881 г. удостоен ордена Белого Орла, а в 1883 г. — ордена св. Александра Невского.

Г. К. Градовский набросал следующий портрет Девеля: «Он высокого роста, плотного, мускулистого сложения. Лицо загорелое, как бы закаленное полуден. ветром и солнцем; борода у него уже сильно „подёрнута инеем“, и держится он несколько сутуловато. Обладая необыкно могучим голосом, Девель умеет увлекательно говорить с солдатами. При этом очень часто речь его складывается в рифмы, и он никогда не прочь сказать меткое и острое словцо». Старый кавказский служака, по словам Градовского, восторженно отзывался о «молодой, новой армии», обновлённой реформами императора Александра II и Милютина.

Умер 13 апреля 1887 года после тяжкой болезни, похоронен на кладбище Новодевичьего монастыря.

При жизни Фёдор Данилович не чужд был военно-литературной деятельности и в разное время напечатал несколько статей в «Русском инвалиде» и «Военном сборнике», между прочими — «Заметку на статью „Взятие крепости Ардагана в 1877 г.“» («Военный сборник», 1880, № 4).

Награды

См. также

Источники

Напишите отзыв о статье "Девель, Фёдор Данилович"

Отрывок, характеризующий Девель, Фёдор Данилович

Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему: