Деверё, Роберт, 2-й граф Эссекс

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Роберт Деверё
англ. Robert Devereux<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Художник Маркус Гирертс Младший, ок. 1596 г.</td></tr>

2-й граф Эссекс
22 сентября 1576 — 25 февраля 1601
Предшественник: Уолтер Деверё, 1-й граф Эссекс
Преемник: Роберт Деверё, 3-й граф Эссекс
 
Рождение: 10 ноября 1565(1565-11-10)
Херефордшир, Англия
Смерть: 25 февраля 1601(1601-02-25) (35 лет)
Тауэр, Лондон
Отец: Уолтер Деверё, 1-й граф Эссекс
Мать: Леди Летиция Ноллис
Супруга: Леди Фрэнсис Уолсингем
Дети: 1. Роберт Деверё, 3-й граф Эссекс[1]
2. Дороти Деверё
3. Уолтер Деверё
4. Фрэнсис Деверё, герцогиня Сомерсет

Роберт Деверё, 2-й Граф Эссекс (англ. Robert Devereux, 2nd Earl of Essex; 10 ноября 1565 — 25 февраля 1601) — самый известный из графов Эссекс, военачальник и фаворит английской королевы Елизаветы I. Впал в немилость после неудачных боевых действий во время войны в Ирландии в 1599 году, предпринял попытку государственного переворота, обвинён в измене и казнён.





Биография

Роберт Деверё родился 10 ноября 1565 года в Нетервуде близ Бромярда, в Херефордшире, в семье Уолтера Деверё, 1-го графа Эссекса, и леди Летиции Ноллис. Его прабабушкой по материнской линии была Мэри Болейн, сестра Анны Болейн, по слухам, его бабушка Кэтрин Кэри, кузина и близкая подруга королевы Елизаветы, была дочерью Генриха VIII.

Детство провёл в поместьях отца — замках Чартли (Стаффордшир) и Лэмфи (Пембрукшир) в Уэльсе, получил образование в Кембридже (Тринити-колледж). Его отец умер в 1576 году, и новый граф Эссекс воспитывался под опекой лорда Берли. 21 сентября 1578 года его мать вышла замуж за Роберта Дадли, графа Лестера, давнего фаворита королевы Англии и крёстного отца Роберта Деверё.

Эссекс, так же как и отчим, воевал в Нидерландах. В 1590 году он женился на Фрэнсис Уолсингем, дочери сэра Фрэнсиса Уолсингема и вдове поэта Филипа Сидни. Сидни, племянник Лестера, был смертельно ранен в сражении при Зютфене, в котором Эссекс также участвовал.

Эссекс прибыл к королевскому двору в 1584 году, и к 1587 году стал фаворитом Елизаветы, которая ценила его остроумие и красноречие. В июне 1587 года он сменил Лестера на посту королевского шталмейстера. После смерти Лестера в 1588 году королева передала Эссексу право на откуп на налог на сладкие вина.

В 1589 году он принял участие в рейде к берегам Испании сэра Фрэнсиса Дрейка, который преследовал разбитую «Непобедимую армаду» и предпринял попытку высадиться на полуострове. Королева запретила ему принимать участие в этом походе, но он вернулся только после неудачной попытки захватить Лиссабон. В 1591 году командовал войсками, посланными в помощь королю Генриху IV. В 1596 году отличился при захвате Кадиса. В 1597 году Елизавета планировала нанести два удара по испанскому флоту, вновь созданному королём Филиппом II после победы англичан при Кадисе. Эссекс настоял на том, чтобы командование операцией было передано ему. Для выполнения поставленной задачи необходимо было напасть на порт Феррол, где стоял испанский флот, а также перехватить корабли, возвращающиеся из колоний к Азорским островам. Из-за разногласий с контр-адмиралом флота Уолтером Рэли и собственной некомпетентности Эссекс провалил операцию. Он упустил флот из Феррола, и только случайность помешала испанцам высадить десант на берегах Англии. Караван кораблей с грузом сокровищ из Вест-Индии тоже ускользнул. Эта неудача стала одной из причин охлаждения отношений между Эссексом и Елизаветой.

В 1599 году Эссекс во главе шестнадцати тысяч пехотинцев и тысячи трёхсот всадников, — самой большой армии, когда-либо посылаемой в Ирландию, — отправился на подавление восстания против английского правления. Предводителем мятежа, длившегося около девяти лет (1595—1603), был Хью О’Нейл, граф Тайрон, правитель Центрального и Восточного Ольстера. Ирландцы пользовались поддержкой испанцев. Эссекс не смог справиться с войсками Тайрона. Объявив Тайному совету, что будет противостоять Тайрону в Ольстере, после изменил свои намерения: привёл войска в южную Ирландию, где потерпел несколько поражений.

Осенью 1599 года, заключив с ирландцами перемирие, Эссекс вернулся в Англию и «не смыв пота и грязи после долгого путешествия, предстал перед Елизаветой в её опочивальне». В тот же день ему было предъявлено обвинение в невыполнении приказа, оскорблении короны и нанесении ущерба власти. Эссекс заболел, и рассмотрение дела отложили до лета 1600 года. Вступительная речь на заседании 5 июня 1600 года заняла одиннадцать часов, одним из обвинителей Эссекса был его друг Фрэнсис Бэкон. Эссекс почти всё заседание простоял на коленях. В качестве наказания предлагалось тюремное заключение, лишение доходных должностей, наложение штрафа, но окончательное решение осталось за королевой. Эссекса освободили 26 августа 1600 года, королева запретила ему появляться при дворе и отказалась возобновить откуп на налог на сладкие вина.

Лишившись своего главного дохода, Эсскес пришёл в отчаяние, он писал королеве покаянные письма. Елизавета осталась тверда в своём решении: 1 ноября 1600 года она объявила, что откуп на налог на сладкие вина останется в её руках. Дом Эссекса стал местом, где собирались недовольные правлением Елизаветы. 7 февраля 1601 года сторонники опального графа в ожидании мятежа заказали в театре «Глобус» представление пьесы Шекспира «Ричард II», — Эссекс в их глазах походил на героя пьесы — Болингброка, низложившего тирана-короля. Вечером этого же дня Тайный совет, обеспокоенный слухами, циркулировавшими в Лондоне, вызвал Эссекса на заседание — тот отказался явиться. В это время граф, рассчитывавший на поддержку лондонцев, готовился к захвату Сити.

Утром 8 февраля к дому Эссекса пришли лорд-хранитель печати, главный судья, граф Вустерский, сэр Уильям Ноллис и именем королевы потребовали от него воздержаться от необдуманных поступков. Эссекс захватил их и оставил заложниками. После вместе с отрядом верных ему людей Эссекс отправился в Сити. Однако всё пошло не так, как он ожидал: обещанного шерифом оружия не было, в городе глашатай объявил Эссекса предателем, некоторые из сторонников покинули его. Граф счёл наилучшим выходом вернуться под защиту стен своего дома. Когда лорд-адмирал пригрозил взорвать дом, Эссекс сдался.

19 февраля 1601 года Эссекс предстал перед судом и был обвинён в измене. Он сознался во всём, назвав себя «самым большим, самым подлым и самым неблагодарным предателем из всех, когда-либо живших на земле» и просил казнить его тайно. Он был обезглавлен 25 февраля во дворе Тауэра.

В кино

Напишите отзыв о статье "Деверё, Роберт, 2-й граф Эссекс"

Примечания

Литература

Ссылки

  • Моцохейн Б. И. [around-shake.ru/personae/4622.html Деверё Роберт, 2-й граф Эссекс]. Информационно-исследовательская база данных «Современники Шекспира» (2013). Проверено 19 ноября 2013. [www.webcitation.org/6LEkTjjSp Архивировано из первоисточника 19 ноября 2013].
  • [www.tudorplace.com.ar/Bios/RobertDevereux(2EEssex).htm Robert Devereux, 2nd Earl of Essex] (англ.). — TudorPlace.com. [www.webcitation.org/66dVRnS5I Архивировано из первоисточника 3 апреля 2012].

Отрывок, характеризующий Деверё, Роберт, 2-й граф Эссекс

– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».