Девичий переполох

Девичий переполох
Композитор	Юрий Милютин
Автор(ы) либретто	Михаил Гальперин, Виктор Типот
Источник сюжета	пьеса Виктора Крылова и Петра Полевого
Первая постановка	1945
Место первой постановки	Ленинградский театр музыкальной комедии

«Деви́чий переполо́х» — оперетта Юрия Сергеевича Милютина, написанная им в 1945 году.

История создания

В год победы СССР в Великой Отечественной войне Ленинградский театр музыкальной комедии, проработавший всю блокаду в осаждённом Ленинграде, выпускает премьеру — оперетту композитора Юрия Милютина, не перестававшего писать музыку во время прифронтовых выступлений с концертными бригадами.

Либретто оперетты «Девичий переполох» основывалось на одноимённой комедии русского драматурга конца XIX века В. А. Крылова, ставившейся в Александринском и Малом театрах. Этому своему «происхождению» оперетта обязана мелодичностью и русской народной напевностью, которые отличают её от других произведений подобного жанра в СССР 1930-х — 1940-х годов. Задор и тонкий юмор, заложенный в либретто его авторами — поэтом Михаилом Гальпериным и драматургом Виктором Типотом, сделали оперетту по настоящему весёлой и искристой.

В том же, 1945 году, премьера оперетты проходит в Челябинске и Свердловске. Московский театр оперетты впервые поставил её на своей сцене в сентябре 1950 года. Затем она начинает своё триумфальное шествие по театрам музыкальной комедии всей страны.. Включают эту оперетту в свой репертуар и театры XXI века.

В 1975 году по сценарию одного из авторов либретто оперетты Виктора Типота режиссёром Георгием Ансимовым был создан одноимённый фильм-спектакль, главные роли в котором исполнили Татьяна Шмыга и Герард Васильев.

Действующие лица

Внешние изображения
«Девичий переполох» (сцены из постановки Московского театра оперетты)
	[operetta-story.narod.ru/Devichij_perepoloh/Devichij_perepolohFoto.htm фото разных лет]

• Охлябин-Сусло — воевода
• Мария Никитична — его жена
• Ксения (в некоторых постановках — Марфа) — их дочь
• Матвеевна — её нянька
• Сапун-Тюфякин — московский боярин
• Юрий Токмако́в — дьяк тайного приказа
• Тимофей Бессомыка — скоморох воеводы
• Настасья — его жена
• Прасковья Бухалова — вдова
• Дарья — её дочь, подруга Ксении
• Агафон — мельник
• Кречетов, Глебов, Кукин, Кикин — местные дворяне
• Устинья, Дуня, Анфиса, Лукерья, Глафира — их дочери
• Подьячий, Пристава́ — 1й и 2-й

Сюжет

Россия, давно прошедшие времена, отдалённое от Москвы воеводство. В доме воеводы волнение и суета, все готовятся к приезду знатного гостя — московского боярина, его свиты и челяди. По всему царству смотрит он дворянских дочерей, выбирает невесту для самого царя. Дочь воеводы Ксения и её подруга Дарья беседуют об этом на прогулке в сопровождении няньки Матвеевны. Обеих девушек тревожит предстоящее событие, но если Дарья грезит о такой судьбе для себя, то Ксения мечтает о сердечном дружке. «Без любви — какое счастье?» — говорит она.

Завидев невдалеке рослого и красивого молодого незнакомца, Ксения под благовидным предлогом отсылает няньку, взяв при этом её платок. Повязав его на голову, девушка спешит к сторожевой вышке, где и встречает приезжего, выдавая себя за сенную девку — собственную служанку. Незнакомец представляется заезжим купцом. Завязавшийся разговор сближает молодых людей, они влюбляются друг в друга с первого взгляда, но расстаются оба с ощущением, что каждый из них — не тот, за кого себя выдаёт.

В то же время недалеко от двора воеводы толпятся боярыни. Каждой хочется выдать дочку за самого царя. Особенно мечтает об этом мать Дарьи, хитрая боярыня Прасковья. Чтобы сократить количество соперниц, старается она убедить товарок, а особенно — воеводшу Марию Никитичну, как опасно быть царской тёщей.

Ксения, следуя внезапно вспыхнувшей любви к незнакомцу и опасаясь успеха на царских смотринах, пытается уговорить отца избавить её от участия в них. Однако тот и слышать не хочет: «Ослушаться царя да бежать от алтаря»? Как и другие дворянские папаши, желает он стать близко к царской власти. Тогда Ксения решается на отчаянный шаг — бежать из отцовского дома. Помощь приходит с неожиданной стороны. Смертельно запуганная Прасковьей Бухаловой мать Ксении предлагает ей тайком от отца уехать в близлежащий монастырь и отсидеться там у матери-игуменьи. Сопровождают Ксению преданный ей воеводский скоморох Тимошка Бессомыка и нянька Матвеевна.

Тем временем царский посланник въезжает в ворота воеводского двора. Сегодня же должно состояться первое знакомство знатного свата с родителями невест. Пока боярин парится в бане, воевода обходит дом и обнаруживает исчезновение дочери. Осыпая жену ругательствами, но заботясь при этом о благополучии Ксении, воевода думает, как избежать ему боярского гнева.

Боярин Сапун-Тюфякин появляется в сопровождении статного, по-столичному нарядно одетого дьяка Юрия Токмакова. Если бы в зале была Ксения, она узнала бы в нём вчерашнего торгового гостя и убедилась бы в справедливости своих подозрений. Юрий нарочно переоделся купцом, чтобы тайно выяснить, не укрываются ли дворянские дочки от царских смотрин. Знакомство идёт своим чередом, боярыня Прасковья продолжает интриговать в пользу своей дочери.

Юрий рассчитывал встретить среди дворни полюбившуюся ему девушку, однако ревнивая жена скомороха Настасья рассказывает дьяку, что «Тимошка с двумя бабами уехал в монастырь». Юрий отправляется по следу беглецов, а узнавший об этом перепуганный воевода отправляет вернувшегося скомороха перепрятать дочь. Все путешественники случайно встречаются на мельнице Агафона, и заранее спрятавшийся там Юрий, услышав песню Ксении, понимает, что она тоже влюблена, и открывается ей. Ксения, желая проверить чувства Юрия, продолжает играть роль крепостной девки. По закону, женившийся на «кабальной», сам идёт в кабалу. Однако Юрий готов на всё, и девушка говорит ему правду. Теперь ей ещё более важно бежать от смотрин. Договорившись встретиться с любимой на ближнем погосте, чтобы обвенчаться в церкви и бежать, Юрий покидает мельницу. Всех оставшихся, не узнавая, арестуют «как воровских и гулящих людей» неожиданно появившиеся воеводские пристава́. Таков указ воеводы, пожелавшего показать свою ретивость перед лицом высокого гостя.

Наступает утро. Все родители и дочери в сборе. Боярин торжественно занимает своё место и вдруг обнаруживает, что пропал дьяк, «без которого ему в девках не разобраться». Тут же выявляется и отсутствие воеводиной дочери, заблаговременно внесённой подьячим в список. Родители Ксении пытаются оправдаться, окончательно запутывая боярина. На авансцену выходит боярыня Бухалова, беря растерявшегося боярина в оборот и убеждая остановить выбор на Дарье.

Прерывая смотрины, в зал в рваной одежде входит Юрий, пострадавший от стрельцов воеводы в схватке на погосте. Желая смягчить гнев боярина, воевода распоряжается доставить задержанных вчера на мельнице воров. Появляются Ксения, Матвеевна и Бессомыка. Увидев девушку, боярин смягчается, но тут же склоняет свой выбор государевой невесты в её пользу. Ксения же, не дав ему опомниться, наговаривает с три короба про давнее знакомство с Юрием, состоявшуюся уже помолвку и благословение родителей. Тем ничего не остаётся, как подтвердить слова дочери.

Боярин, неоднократно «в честь праздника» облобызавшись с Ксенией, великодушно дозволяет дьяку Юрию сыграть свадьбу. Напоследок высокий гость напоминает присутствующим: «Я же говорил, что он в девках разбирается!»

Вокальные номера

• Любо мне на вольной воле… (Ксения)
• Нет, нет, нет, голубка… (Ксения, Дарья)
• Скажи, скажи, ты друг иль ворог лютый… (Ксения, Юрий)
• Слава боярину, слава! (Хор)
• О, Господи-владыка, что же будет… (Кто же будет царским тестем) (Дворяне)
• Я не первый день живу на свете… (Юрий)
• Эх, вода, вода моя, вода… (Агафон)
• Здравствуй, угол заповедный… (Юрий)
• Слеза туманит ясны очи… (Ксения)
• Не отрекайся от побед… (Юрий, Ксения)
• Ах, тебя, моя красавица… (Юрий, Ксения)
• Три деревни, два села, наша песня весела… (Матвеевна, Тимошка, Агафон)
• Глазки ясные, ручки малые, зубки ровные, губки алые… (Хор)
• Ах, лебёдушку просватали… (Дарья)

Литература

• Янковский М. Советский театр оперетты. Очерк истории. Л.—М.: Искусство, 1962.
• Ярон Г. М. [sunny-genre.narod.ru/books/olzj/contents.html О любимом жанре.] М.: Искусство, 1960.

Ссылки

• [operetta-story.narod.ru/ История театра «Московская оперетта». «Девичий переполох»]

Отрывок, характеризующий Девичий переполох

Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)