Воллан, Франц Павлович де

Франц Павлович де Воллан
François Sainte de Wollant
Франц де Воллан, рисунок неизвестного художника (ок. 1805)
Дата рождения	20 сентября 1752(1752-09-20)
Место рождения	Антверпен
Дата смерти	30 ноября 1818(1818-11-30) (66 лет)
Место смерти	Санкт-Петербург, Российская империя
Принадлежность	Нидерланды Нидерланды Российская империя Российская империя
Род войск	инженерные войска
Звание	инженер-генерал
Командовал	Корпус инженеров путей сообщения
Сражения/войны	Русско-турецкая война 1787—1792, Польская кампания 1794 года
Награды и премии	Орден Святого Георгия 4-й ст. (1791), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1791), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1794), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1796), св. Иоанна Иерусалимского (1801), Орден Святой Анны 1-й ст. (1802), Орден Святого Александра Невского (1809)

Франц Павлович де Воллан (Франц-Павел Деволан, Де-Волант, Сент-Деволан, фр. François Sainte de Wollant) (20 сентября 1752, Антверпен — 30 ноября 1818, Петербург) — первый инженер в армиях Г. А. Потёмкина и А. В. Суворова, первый архитектор Вознесенска, Одессы, Новочеркасска, Тирасполя, Овидиополя и др. городов, строитель первого чугунного моста в Петербурге, первый инженер во главе Ведомства путей сообщения, первый член Комитета министров от этого ведомства. Под его руководством были созданы Тихвинская и Мариинская водные системы.

Биография

По происхождению брабантский дворянин, родился 20 сентября 1752 года в Антверпене.

Молодые годы провёл в голландских селениях в Северной Америке, где впервые ознакомился с военно-инженерным делом: принимал участие в постройке укреплений и сражался с англичанами. С 1779 года Деволан служил в Голландской Гвиане и занимался топографическими исследованиями и составлением карт. По возвращении в Голландию в 1784 году участвовал в составлении атласа юго-восточной части Голландии. В марте 1786 года вышел в отставку.

По протекции российского посла в Гааге С. А. Колычева вступил в русскую службу инженер-майором 30 октября 1787 года. В следующем году, во время русско-шведской войны, он во флоте адмирала С. К. Грейга участвовал в Готландском сражении и в конце того же года, по надобности в инженерах, отправлен был в Таврический край к армии Г. А. Потёмкина.

На южных границах России Деволан сначала состоял в распоряжении Комитета строения города и порта Николаева. Приняв в звании исполняющего дела первого инженера армии участие в кампании против турок, он находился при осаде и взятии Каушан, Паланки, Аккермана и Бендер, был при осаде Килии, штурме Измаила и других крепостей на Дунае, а также в сражениях при Бабадаге, Браилове и Мачине. 25 марта 1791 года он был удостоен ордена св. Георгия 4-й степени (№ 434 по списку Судравского и № 821 по списку Григоровича — Степанова)

За отличную храбрость, оказанную при штурме крепости Измаила, с истреблением бывшей там армии.

Тогда же он был награждён орденом св. Владимира 4-й степени.

В 1792 году Деволан занимался укреплением городов и крепостей на побережьях Азовского и Чёрного морей и в следующем году был утверждён в должности первого инженера Южной армии А. В. Суворова; в 1794 году находился при той же армии в Польше при подавлении восстания Костюшко; за отличие произведён в полковники и награждён орденом св. Владимира 3-й степени.

В звании старшего инженера в 1795 году он управлял постройкой крепости Фанагории, порта Ахтиар, крепостей Кинбурнской и Тираспольской, а также руководил основанием Перекопа, Овидиополя, Григориополя, Вознесенска и составлял планы большей части вновь строившихся тогда в России городов (Николаева, Новочеркасска, Каменска-Шахтинского и других).

В рескрипте графу П. А. Зубову от 4 декабря 1795 года императрица Екатерина II отметила полезные труды Деволана, «которого неутомимою деятельностью и расторопностью все производимые в ведомстве вашем многочисленные работы и строения приводятся в исполнение с желаемым успехом, Всемилостивейше жалуя ему в уважение трудов им подъемлемых, и немалых издержек, которые он по должности своей обязан делать, десять тысяч рублей единовременно и по ста рублей на месяц столовых денег». Около этого времени адмиралу де Рибасу и инженер-полковнику Деволану было предписано осмотреть возможно тщательнее берега устья Днепра и Чёрного моря, измерить существующие рейды и заливы и избрать удобное место для порта.

Таким пунктом была избрана крепость Гаджибей, которая только что была завоёвана у турок; по приказанию Екатерины, в 1794 году она была названа городом, и в ней повелено было устроить военную гавань с купеческою пристанью. Планы города и гавани, составленные Деволаном, удостоились высочайшего утверждения, и под его же руководством приказано было производить все работы, к которым и приступили немедленно. Для производства всех построек, учреждена была, под начальством Суворова, «канцелярия строений города и порта Гаджибейского», директором которой состоял Деволан. Места под постройки были здесь отводимы, на вечное владение, частным лицам, вследствие чего и Франц Павлович получил участок земли. Под его талантливым руководством работы производились весьма успешно и в 1796 году были окончены; вслед за тем город назван был Одессой, а сам Деволан получил орден св. Владимира 2-й степени.

Между прочим, по плану Франца Павловича, устроены были огромные соляные магазины для поддержания мены хлеба, привозимого чумаками, на таврическую соль, что продолжалось, однако, недолго вследствие трудности доставки соли; он велел учредить и биржу для купцов. На него же выпала печальная обязанность объявить жителям вновь созидавшегося им города о кончине императрицы Екатерины II, после смерти которой произошли весьма важные перемены в судьбе Одессы. Деволан должен был покинуть её и переехать в Санкт-Петербург. Лишь в 1800 году он приезжал на некоторое время в Одессу для образования там комитета, которому поручено было окончание постройки города.

Некоторое время Деволан был «не у дел»; тем не менее крупный талант инженера сказывался в нём и тогда.

Третий раздел Польши изменил положение наших пограничных укрепленных пунктов и повлиял на сам характер и силу их расположения, вследствие чего правительство поручило разным лицам разработку вопроса о крепостях на западной границе. В числе других выдающихся инженеров, и генерал-майор Деволан высказал своё мнение: определив направление операционных линий, он располагал крепости в три линии; в тех же участках, где возможна малая война, требовал нескольких крепостей — плацдармов и систему укрепленных постов (фортов-застав). Эта его работа, а также разработка вопроса — о расположении крепостей на границе с Турцией и на южной границе, — представляют, без сомнения, ценный вклад в материалы для учения о значении крепостей вообще. Его военный взгляд на будущее южного побережья и систему его укреплений выразился в «Записке», в которой он указал все особенности защиты Крымского полуострова и удивительно точно предсказал, более чем за полвека, осаду Севастополя, её направление, место высадки неприятеля и прочее.

24 июля 1797 года он был произведён в генерал-майоры. Тем не менее, военно-инженерная карьера Деволана окончилась 6 октября 1798 года увольнением от службы, и на некоторое время он даже уехал за границу.

Однако, при образовании Департамента водяных коммуникаций в 1799 году, снова вспомнили о нём и 25 августа 1799 года Деволан вошёл в состав членов этого департамента.

Немедленно знакомится он с искусственными сооружениями на водных путях и представляет выработанный им план обходных каналов Онежского и Ладожского озёр. За эти труды Деволан 18 февраля 1800 года был произведён в генерал-лейтенанты.

В это же время было обращено внимание на почти забытый проект Петра Великого об устройстве канала в Вытегорском крае. Франц Павлович был командирован сюда, чтобы найти место, удобное для сооружения канала. По исследовании местности, он отыскал на ней верное и краткое направление, предположенное ещё гидрографом Перри (при Петре І), для соединения рек Ковжи и Вытегры. Благодаря ссуде из Сохранной казны, бывшей в ведении императрицы Марии Фёдоровны, немедленно начато было сооружение канала, в честь государыни названного Мариинским.

Деволану принадлежит также проект и постройка Тихвинской водной системы, оконченной в 1811 году, проект соединения каналом Онежского озера с Белым морем посредством рек Повенца и Выги (Сороки), между портами Повенецким, Сорокинским и Сумским, проект соединения Онежского озера с Белым морем на другом пункте, при Онежском порту через реки Водлу, Кемь и Онегу, и проект канала между Шексной и Северной Двиной для судоходства к Архангельскому порту от Волги и для сообщений между Архангельском и Санкт-Петербургом (канал Кирилловский, впоследствии герцога Александра Виртембергского).

Во время службы в департаменте водяных коммуникаций Деволан имел в своей инспекции системы Мариинскую и Тихвинскую, нижнюю часть Волги от Рыбинска, с Окою, Камою и другими реками; заведовал работами по рекам Цне и Суре, чисткою днепровских порогов и построением шлюзов с обводными каналами, из которых главнейший, при Ненасытецком пороге с двумя шлюзами, совершенно окончен в 1803 году; он же, наконец, устроил Огинский канал, оконченный и открытый в том же году. В 1804 году он принимал участие в постройке Таганрогского порта и разных других сооружений по Куме, Тереку, Манычу и Старому каналу, предположенному для соединения Волги с Доном посредством рек Иловли и Камышенки. В течение десяти лет, как член департамента, он управлял всеми предприятиями по инспекции Днестра, Немана, Оки, Волги и других рек и лично наблюдал за этими работами.

При новом образовании управления, его определили в корпус инженеров путей сообщения генерал-инспектором и членом совета, а 6 сентября 1810 года — инженер-генералом этого корпуса. Как член совета, он составлял разные проекты, приведенные потом в исполнение, именно: проекты улучшения Твери, бичевников по реке Тверце, а также разных зданий по Вышневолоцкой системе и Ладожскому каналу.

В 1812 году последовал Высочайший указ об отозвании в действующую армию главноуправляющего путями сообщений (с 1809 года) принца Георгия Ольденбургского, обязанности которого были возложены на генерал-лейтенанта Деволана, «отличнейшего по достоинству и знаниям», как характеризовал Франца Павловича сам принц Ольденбургский. Последний надеялся вновь принять управление путями сообщений, но неожиданно скончался в декабре того же года; вследствие личной просьбы императрицы Марии Фёдоровны, Деволан воздал ему последние почести, находясь при погребальном поезде принца, с которым был связан узами дружбы.

За время 1812—1816 годов деятельность управления была незначительна, ввиду недостаточности бывших в его распоряжении сумм вследствие Отечественной войны 1812 года и последовавших за нею событий. В 1814 году повелено было главному директору Деволану, как представителю отдельного ведомства, присутствовать в комитете министров. В 1816 году возобновляется правильная деятельность управления. В этом году, под председательством графа А. А. Аракчеева, был учреждён особый Комитет о построении и содержании больших дорог в Империи, который занялся вопросом о сооружении в России, по заграничному примеру, насыпных каменных шоссе, причем было постановлено впервые применить такой способ к шоссе от Москвы до Петербурга. Некоторые участки дорог были в чрезвычайно дурном положении; например, между Тверью и Москвой они оказались почти в беспроездном состоянии, а вблизи Петербурга нередко совсем затоплялись. Энергии Деволана представлялось широкое поле деятельности. По его ходатайству, в 1816 году управление путей сообщения было переведено из Твери в Петербург; для усиления работ на сухопутных дорогах в том же году были учреждены по государственным дорогам рабочие бригады, после чего деятельность управления по устройству и улучшению шоссе значительно развилась. Генерал Деволан прилагал все усилия для успешного производства работ по шоссе, обращая внимание во время личных осмотров на недостаток старания со стороны служащих.

Прежняя совместная служба сблизила Деволана с принцем Ольденбургским, супруга которого, великая княгиня Екатерина Павловна, также относилась весьма дружелюбно к Францу Павловичу и состояла в переписке с ним до самой смерти. Из её писем видно, с каким участием относилась она не только к обширному ведомству путей сообщения, но и к его главному директору, которому сообщала все заграничные новости, касавшиеся близкого ему дела, и просила его сообщать ей свои мысли «насчет этой интересной отрасли управления», дабы при случае делиться ими с императором Александром I.

Энергичный и талантливый Деволан оставил заметные следы своей полезной деятельности в России на поприще строительного искусства. Многие крупные сооружения и целые города несут память о нём.

Среди прочих наград Деволан имел ордена св. Иоанна Иерусалимского (1801), св. Анны 1-й степени (1802), св. Александра Невского (1809).

Франц Павлович Деволан скончался 30 ноября 1818 года, похоронен в Санкт-Петербурге на Волковом лютеранском кладбище.

• Из экспозии музея имени де Воллана в Одессе
• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Перед музеем

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Вход в музей

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Биография

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Награды

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Годы жизни1

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Годы жизни2

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Годы жизни3

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Годы жизни4

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Могила де Воллана

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  На Волковом кладбище

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Наследие де Воллана

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Имя де Воллана

Монеты, марки, открытки

• Пластиковая монета 3 рубля с изображением Де—Волана Приднестровской Молдавской Республики (Зелёная, квадрат)

(в обращении с 22 августа 2014 года)

См. также

• Сестрорецкий Разлив

Литература

• Божерянов И. Н. Великая Княгиня Екатерина Павловна, четвёртая дочь Императора Павла І. — СПб., 1888. — С. 28, 59—72.
• Верховский В. M. Краткий исторический очерк развития и деятельности Ведомства Путей Сообщения за сто лет его существования (1798—1898 гг.). — СПб., 1898. — С. 43—47.
• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
• Лурье В. М. Морской биографический словарь. XVIII век. — СПб., 2005.
• От голландского капитана до российского министра. Франц Павлович де Волан (к 250-летию со дня рождения). — СПб.: Европейский Дом, 2003. — 368 с.
• Письма Великой Княгини Екатерины Павловны к инженер-генералу Ф. П. Деволану. // «Русский архив». — 1870. — Стб. 1967—2014.
• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• Скальковский А. Первое тридцатилетие истории города Одессы 1793—1823. — Одесса, 1837. — С. 26—52.
• Фриман Л. История крепости в России. — СПб., 1895. — Ч. I. — С. 150—152, 155.
• Энциклопедия военных и морских наук под редакцией Г. А. Леера. — Т. III. — СПб., 1888.

Ссылки

• [www.odessa.ua/museums/141 Музей Одесского порта имени Де-Волана]
• [zielenski.narod.ru/photoalbum3-3-2.html Памятник на могиле Де Волана]
• [www.ognb.odessa.ua/arhiv/news/2000/devolan.html Музей-мемориал Де-Волана]
• [who-is-who.com.ua/bookmaket/tku2007/6/100.html Памятники Де-Волана]

Отрывок, характеризующий Воллан, Франц Павлович де

Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.