Девольский договор

Девольский договор — договор, подписанный в 1108 году между Боэмундом I Тарентским, захватившим Антиохию, и Алексеем I Комнином, императором Византийской империи.

Договор назван по имени византийской крепости Девол в Македонии (современная Албания). Хотя этот договор не было претворён в жизнь сразу же, его целью было сделать Антиохийское княжество вассалом Византийской империи.

В начале Первого крестового похода армии крестоносцев встретились в Константинополе и пообещали вернуть Византийской империи все завоёванные ими территории. Тем не менее, Боэмунд, сын Роберта Гвискара, бывшего врага Алексея, предъявил претензии на княжество Антиохия. Алексей не признавал независимость княжества, и Боэмунд отправился в Европу в попытке найти там поддержку и подкрепления. Он начал открытую войну против Алексея, но вскоре был вынужден сдаться и вести переговоры с императором Алексеем в лагере Девол, где было подписано соглашение.

В соответствии с соглашением Боэмунд согласился стать вассалом императора и защищать земли Византийской империи в случае необходимости. Он также согласился с назначением греческого патриарха. Взамен он получил титул севаста (греч. Σεβαστός) и дуки Антиохии, а также право завещать своим потомкам графство Эдессу. После подписания соглашения Боэмунд вернулся в Апулию, где и умер. Его племянник Танкред, принц Галилейский, который был регентом в Антиохии, отказался принять условия договора. Антиохия временно перешла под контроль Византийской империи в 1137 году и только после 1158 года стала по-настоящему вассалом Византии.

Девольский договор представляет собой типичный пример склонности Византийской империи к разрешению споров путём дипломатических, а не военных мер. Договор был связан с отсутствием доверия между Византийской империей и её соседями в Западной Европе и внёс большой «вклад» в это недоверие.

Общая информация

В 1097 году армии крестоносцев собрались в Константинополе после совместного прохода через Восточную Европу. Алексей I планировал использовать их в своей войне с сельджуками, и не позволил им отправиться в Иерусалим, пока лидеры европейцев не дали ему клятву верности. Согласно ей, они обязались отдать империи все завоёванные в будущем территории, ранее входившие в состав Византии.

Лидеры отрядов давали индивидуальную клятву, и у них было разное отношение к данным словам. Граф Тулузы Раймунд IV был верен ей всю свою жизнь, а другие, например Боэмунд, судя по всему никогда не планировали выполнять свои обещания. В обмен на присягу Алексей дал крестоносцам военный эскорт и проводников. Крестоносцы однако были не особенно рады действиям византийской дипломатии: ромеи самостоятельно вели переговоры с сельджуками о капитуляции Никеи, в то время как крестоносцы осадили город с целью захвата и грабежа.

Крестоносцы чувствовали себя обманутыми Алексеем, который смог вернуть под власть империи большую часть Малой Азии, и поэтому продолжили свой путь уже без византийской помощи. В 1098 году после долгой осады была взята Антиохия, но крестоносцам самим пришлось защищать город. Алексей выступил им навстречу, но, услышав от графа Блуа Стефана II о безнадёжности сопротивления, вернулся в Константинополь. Европейцы смогли защитить город, и посчитали, что византийцам нельзя доверять. Таким образом, они стали считать свою клятву недействительной.

В 1098 году Боэмунд объявил Антиохию столицей своих владений, хотя были разговоры о возвращении города византийцами, для которых тот имел огромное значение. Антиохия была торговым центром и оплотом православия с собственным греческим патриархом на Ближнем Востоке. Город был отторгнут от Византии несколько десятилетий назад, и Комнин не признавал новообразованное княжество .

Боэмунд продолжил свою независимую политику, и вызвал ожесточение со стороны православной церкви и империи, когда в 1100 году назначил Бернара Валенса латинским патриархом Антиохии. Греческий патриарх был изгнан, и бежал в Константинополь. Вскоре после этого князь был пленён Данишмендидами в Анатолии, и провёл в тюрьме три года. Регентом был выбран его племянник Танкред. После освбождения Боэмунд в 1104 году отправился на помощь своему соседу — графу Эдессы Балдуину II, но поход завершился поражением при Харране. Таким образом интерес к княжеству проявляли как византийцы, так и мусульмане. Боэмунд оставил Танкреда в Антиохии, и поплыл искать подкрепления в Италии и Франции. Он получил поддержку у папы Пасхалия II и Филиппа I Французского, которому приходился зятем.

Сицилийские норманны были в конфликте с Византией на протяжении тридцати лет. Хотя Боэмунд находился в Западной Европе, Алексей послал армию для захвата Антиохии и Киликии. В 1107 году после сбора новой армии для крестового похода против мусульман в Сирии Боэмунд решил открыто идти войной против Алексея, он пересёк Адриатическое море и осадил самый западный город Византийской империи — Диррахий. Как и его отец, Боэмунд не смог продвинуться в глубь Византии. Алексей сумел избежать битвы с войсками Боэмунда, а осада потерпела неудачу, отчасти из-за эпидемии чумы. Боэмунд вскоре оказался в безвыходном положении, окружённый у стенах Диррахия, в то время как морской путь был заблокирован силами Венецианской республики, а папа Пасхалий II объявил о прекращении его поддержки.

Договор

В сентябре 1108 года Алексей передал Боэмунду, что готов вести с ним переговоры в крепости Диаболис (она же Девол). Боэмунд признался в нарушении клятвы 1097 года, но считал, что Комнин тоже нарушил соглашение, когда не пришёл на помощь крестоносцам,. Алексей согласился признать недействительной клятву, данную ему в 1097 году. Новые условия договора были заверены византийским полководцем Никифором Вриеннием Младшим и записаны его женой Анной Комниной:

• Боэмунд согласился стать вассалом императора Алексея и его наследника Иоанна II;
• Боэмунд согласился помогать защищать Византийскую империю, когда это потребуется, и согласился на ежегодный платёж в размере 200 талантов со стороны Византии в обмен на свои услуги;
• Империя давала Боэмунду титулы севастоса и дуки Антиохии;
• Он получал в феодальное владение Антиохию и Алеппо (последний не принадлежал византийцам и крестоносцам, подразумевалось, что Боэмунд попытается захватить город);
• Боэмунд соглашался вернуть Латакию и другие области Киликии под контроль Алексея;
• Боэмунд соглашался назначить греческого патриарха в Антиохии.

Условия договора были согласованы в соответствии с западными понятиями Боэмунда, который считал себя феодальным вассалом Алексея и принимал все обязанности, возложенные на него его статусом в соответствии с нормами Западной Европы: он обещал оказывать военную помощь императору в войнах против всех врагов в Европе и Азии.

Договор, который был достигнут сторонами в устной форме, был документирован в письменной форме в двух экземплярах, один был отдан Алексею, другой — Боэмунду. Соглашение было подписано свидетелями с обеих сторон. В договоре мог быть записан на латинском или греческом языке или на обоих языках сразу, но доподлинно это неизвестно. Ни один из двух экземпляров не сохранился до наших дней. Неизвестно, как соглашение было принято в Западной Европе, и оно почти никогда не упоминается в письменных исторических источниках того времени.

После подписания договора

Боэмунд не вернулся в Антиохию после подписания Девольского договора (он отправился на Сицилию, где и умер в 1111 году), и положения договора, которые были так тщательно сформулированы, не были реализованы. Племянник Боэмунда, Танкред, отказался исполнять договор. По его мнению, Антиохия принадлежала ему по праву завоевания. Танкред не видел оснований для передачи власти другому правителю, который к тому же не участвовал в крестовом походе, а с точки зрения крестоносцев — даже действовал против них. Крестоносцы, похоже, чувствовали, что Алексей обманул Боэмунда при подписании договора. В соответствии с этим документом Танкред не был законным правителем Антиохии, и Алексей ожидал, что Боэмунд изгонит Танкреда или проконтролирует выполнение договора. Танкред также не позволил греческому патриарху войти в город; вместо этого греческие патриархи назначались Константинополем, где и проживали.

Вопрос о статусе Антиохии и городов Киликии рядом с ней продолжал беспокоить Византийскую империю на протяжении многих лет после заключения договора. Несмотря на то, что Девольский договор никогда не вступил в силу, он обеспечивал правовую основу для переговоров, проводившихся византийцами с крестоносцами в течение 30 лет после его подписания, и византийских претензий на Антиохию во время правления императоров Иоанна II Комнина и его сына Мануила I .В 1137 году Иоанн начал осаду города, жители которого согласились сдать его. Договор о сдаче, в котором Раймунд клялся в верности Иоанну II, был основан на Девольском договоре, и в некоторых пунктах был более жёстче. Раймунд обещал императору право на свободный въезд в Антиохию, а также передачу под управление Византии городов Алеппо, Шазар (Ларисса), Хомс и Хама, когда они будут отвоёваны у мусульман. В соответствии с договором Раймунд потом начинал новые завоевания, а Антиохия вернулась бы под власть Византии, но всем этим планам не суждено было сбыться.

Библиография

• Thomas S. Asbridge, The Creation of the Principality of Antioch, 1098—1130. The Boydell Press, 2000.
• Jonathan Harris, Byzantium and the Crusades. Hambledon and London, 2003.
• Ralph-Johannes Lilie, Byzantium and the Crusader States, 1096—1204. Trans. J.C. Morris and J.C. Ridings. Clarendon Press, 1993.
• Kenneth M. Setton, ed., A History of the Crusades, Vols. II and V. Madison, 1969—1989.

Отрывок, характеризующий Девольский договор

– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.