Девора

Запрос «Деворра» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Девора (Дебора, Деворра, ивр. ‏דְּבוֹרָה‏‎, Двора, букв. «пчела»), жена Лапидофова (Лапидота) — героиня библейской книги Судей, четвёртая по счёту судья Израилева и пророчица эпохи Судей (XII—XI вв. до н. э.). Стала вдохновительницей и руководительницей войны против ханаанейского царя Явина, правившего в Хацоре (ок. 1200—1125 гг. до н. э.).

Память — в неделю праотец.

Борьба за независимость

Согласно Библии, Девора была женщиной, вдохновлённой Богом: «жила под Пальмою Девориною, между Рамою и Вефилем (Бейт-Элем), на горе Ефремовой; и приходили к ней сыны Израилевы на суд» (Суд. 4:5). Девора жила в смутную эпоху Судей: евреи сравнительно недавно завоевали Землю Израильскую (которая перед тем называлась Ханаан) под предводительством Иисуса Навина (Йегошуа Бин-Нуна), и со всех сторон на них нападали соседи, стремясь уничтожить народ, совсем недавно вышедший из египетского рабства. Ханаанейский царь Явин, правивший в то время в Хацоре, угрожал коленам Израиля, жившим на севере. Его полководец Сисара (Сисера, Сисра) прославился своей силой.

Слыша мольбы своего народа, Девора не могла оставаться равнодушной, но, сознавая, что ей, как женщине, неудобно стать во главе войска, она искала человека, которому она могла бы доверить дело спасения родного народа. Выбор её пал на Варака (Барака), сына Авиноама, жившего в Кедеше Нафтали; ему она и послала приказ от имени Бога собрать мужчин из колен Нафтали и Зевулуна и двинуться с ними к горе Фавор (Тавор). Однако Варак испугался той миссии, которую она возложила на него, и ответил, что согласен стать во главе народного ополчения лишь в том случае, если Девора сама примет участие в этой войне, даже если слава победы над врагом будет принадлежать не ему, мужчине, а женщине Деворе. Тогда к горе Фавор явилась и Девора, по-видимому, во главе колен Ефрема (Эфраима), Вениамина (Биньямина), Иссахара и Манассии (Менашше). Колено Реувена не трогалось с места, хотя и было извещено о всеобщем восстании; не откликнулись, по-видимому, также и колена Дан и Ашер, а про колена Иуды (Иехуды) и Симеона (Шим`она) даже не упоминается. Насчет последних двух колен это может объясняться тем что в то время их наделы были отделены от остальных полосой вражеской территории — и соответственно помощи от них не ждали изначально. И сказала Девора Вараку: встань, ибо это тот день, в который Господь предаст Сисару в руки твои; Сам Господь пойдет пред тобою. И сошел Варак с горы Фавора, и за ним десять тысяч человек. (Суд 4:14)

У потока Кишон израильское ополчение встретилось с войском финикийского полководца Сисеры. Объединённые великой идеей народного освобождения и ободрённые счастливыми предсказаниями Деворы и её личным присутствием на поле брани, израильтяне близ Мегиддо наголову разгромили Сисеру, которому не помогли даже его многочисленные колесницы. Сам Сисера погиб во время бегства с поля брани от руки Иаили (Яэль) — женщины из кенитского племени, которое издавна было дружно с израильтянами. Она укрыла его в своем шатре, напоила его молоком, а после того как он уснул, взяла кол от шатра и молот, подошла к спящему Сисере и вогнала кол ему в висок.

Песнь Деворы

В память этой блестящей победы Дебора и Барак сложили благодарственный гимн Богу, известный под названием «Песнь Деворы» (Суд. 5). Датировки этого фрагмента разнятся от VIII веком до н. э. до около 1200 года до н. э. Этот текст считается древнейшим сохранившимся образцом древнееврейской поэзии, равно как и одним из древнейших по происхождению мест в Библии.

Образ Деворы

Как в повествовании об исторических событиях, так и в Песне Деворы она предстает как народная предводительница, «судья Израиля» (Суд. 4:4) и «мать в Израиле» (Суд. 5:7). О дальнейшей её судьбе ничего не известно. Неизвестно, где и когда она умерла и продолжала ли она и после этой битвы судить народ и руководить им своими пророчествами. Известно только, что её победа на 40 лет принесла спокойствие народу Израиля (Суд. 5:31).

Культурное влияние

История Деворы вдохновляла художников и поэтов средневековья. Но и позднее многие композиторы, воодушевленные музыкальностью и поэтичностью «Песни Деворы», посвящали её героине свои произведения. Самое известное из них — оратория Генделя «Дебора» (англ. Deborah).

В честь Деворы в физике названо число Деборы.

В честь Деворы назван астероид (541) Дебора, открытый в 1904 году.

Литература

• Еврейская энциклопедия, Изд. О-ва для Научных Еврейских Изд. и Брокгаузъ-Ефронъ. Спб.: 1906—1913; репринт: М.: Терра, 1991. ISBN 5-85255-057-4.
• Краткая еврейская энциклопедия, Изд. О-ва по исследованию еврейских общин. Иерусалим: 1976—2005.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/11385 Дебора] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [www.daat.ac.il/lookstein/russian/judge4.html «… И предал их Господь в руки Явина»]
• [www.machanaim.org/tanach/_da_sho/sho_06.htm Лекция З. Дашевского]

Отрывок, характеризующий Девора

– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».