Девятнадцатая поправка к Конституции США

Девятнадцатая (XIX) поправка к Конституции США (англ. Nineteenth Amendment (Amendment XIX) to the United States Constitution) была принята Конгрессом 18 августа 1920 года.

Этой поправкой вводилось активное избирательное право для женщин. Таким образом были удовлетворены многолетние требования суфражисток. Поправка была написана Сьюзен Энтони и Элизабет Стентон и внесена в Конгресс в 1878 году. Поправка была принята лишь в 1919 году, а затем, год спустя, была ратифицирована необходимым числом штатов. В 1922 году поправка была оспорена в Верховном суде США, который, однако, единогласным решением отклонил иск и подтвердил, что девятнадцатая поправка является частью Конституции США.

Текст

Право голоса граждан Соединённых Штатов не должно отрицаться или ограничиваться Соединёнными Штатами или каким-либо штатом по признаку пола. Конгресс имеет право обеспечить исполнение настоящей поправки принятием соответствующего законодательства.

Борьба за избирательное право женщин до введения поправки

Конституция США, принятая в 1789 году, оставила неопределённым вопрос о правах женщин. Определять их имели право штаты, которые отказали женщинам в праве голоса (кроме Нью-Джерси, дававшего женщинам право голосовать на выборах до 1807 года).

Хотя отдельные выступления за права женщин существовали всегда, лишь с Конференцией 1848 года в Нью-Йорке было официально положено начало движению за права женщин. Право голоса, однако, не было ключевым в их борьбе. Первые случаи внесения предложений о введении права голоса для женщин в отдельных штатах отмечены незадолго до гражданской войны, хотя, как правило, эти предложения даже не выносились на голосование.

Движение за право голоса для женщин пережило расцвет во время периода реконструкции (1865—1877 годы), сразу после гражданской войны. В этот период лидеры женского движения стали требовать введения всеобщего избирательного права для женщин и настаивать на включении этого пункта в «анти-рабские» поправки. Однако их усилия не увенчались успехом.

В процессе расширения США, при принятии конституций новых штатов, вопрос об избирательных правах для женщин поднимался неоднократно. В штатах Вайоминг, Юта и Вашингтон они были гарантированы конституциями. В других штатах вопросы выносились на голосования, однако редко успешно. На национальном уровне вопрос часто поднимался в Конгрессе и его комитетах.

В 1869 году были созданы две конкурирующие организации: Национальная ассоциация женщин-суфражисток (NWSA) и Американская женская ассоциация суфражисток (AWSA). Первая из них пыталась добиться права голоса через суды. В своих процессах они доказывали, что, поскольку четырнадцатая поправка гарантирует всеобщее гражданство, а пятнадцатая даёт право голоса вне зависимости от расы, женщины имеют право голоса на выборах. Верховный суд США трижды отклонил их аргументы.

В 1890 году произошло слияние ассоциаций суфражисток и появилась Национальная американская ассоциация за женское равноправие (NASWA). В 1916 году была создана радикальная Национальная женская партия (NWP) во главе с Элис Пол, которая избрала более агрессивную тактику, в том числе устраивая пикеты около Белого дома.

Принятие поправки

Текст девятнадцатой поправки был написан Сьюзен Энтони вместе с Элизабет Стентон. Предложенная поправка была внесена в Сенат США и была названа «Поправка Энтони». Официально поправку внёс сенатор от Калифорнии Аарон Саржент, который познакомился с Энтони в поезде в 1872 году. После знакомства Саржент стал известным защитником прав женщин. Он часто пытался включить избирательное право для женщин в различные законопроекты, но конституционную поправку внёс лишь в январе 1878 году. Стентон и другие женщины выступали перед сенатским комитетом, после чего поправка была вынесена на голосование. Предложение было отклонено при 16 голосах против 34.

Прошло более тридцати лет. В этот период суфражистки добивались права голоса в отдельных штатах. Новый виток борьбы начался в 1910 году, когда Калифорния неожиданно поддержала женщин. В последующие годы её примеру последовали многие штаты. Этот успех был подкреплён результатами выборов 1912 года, на которых значительную поддержку получили Прогрессивная и социалистическая партии. Одновременно президентом был избран Вудро Вильсон, сторонник суфражисток. Однако в 1914 году Сенат снова отклонил поправку.

12 января 1915 года поправка была вынесена на голосование Палаты представителей, но не набрала 2/3 голосов (204 против 174 депутатов). Ещё одна попытка была сделана 10 января 1918 года. Накануне голосования Президент Вильсон обратился к палате с просьбой поддержать поправку. Поправка была принята с перевесом всего в один голос. Затем вопрос был поставлен на голосование в Сенате, где, несмотря на пламенное выступление Президента, был отклонен. Для принятия решения не хватило всего двух голосов. 10 февраля 1919 года, во время повторного голосования, поправке не хватило одного голоса. Многие политики хотели провести поправку до выборов 1920 года. В связи с этим Президент созвал внеочередную сессию Конгресса, на которой снова была рассмотрена «Поправка Энтони». 21 мая 1919 года Палата представителей оказала ошеломительную поддержку — поправка набрала на 42 голоса больше, чем требовалось. 4 июня 1919 года, после продолжительной дискуссии, Сенат поддержал поправку (56 против 25-и сенаторов). Через несколько дней Иллинойс, Висконсин и Мичиган ратифицировали поправку. Тридцать шестым штатом стал Теннесси, который принял поправку 18 августа 1920 года. За неё проголосовало 50 из 99 членов теннесийского парламента.

Последствия

Многие политики опасались появления серьёзных женских блоков, могущих одержать победу на выборах. В Конгрессе стали принимать законы, обеспечивающие социальные гарантии женщинам. Однако женских политический партий не возникало до 1950 годов.

Отрывок, характеризующий Девятнадцатая поправка к Конституции США

– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…