Девять лириков

Де́вять ли́риков (лат. novem lyrici) — канон лирических («мелических») поэтов Древней Греции, оценённый филологами эллинистической Александрии как достойных критического изучения. В канон вошли:

• Алкма́н (2-я пол. VII в. до н. э.), хоровая лирика
• Сапфо́ (630/612 — 572/570 до н. э.), сольная лирика
• Алке́й (620/626 — после 580 до н. э.), сольная лирика
• Анакрео́нт (ок. 570 — 487 до н. э.), сольная лирика
• Стеси́хор (2-я пол. VII в. — ок. 556 до н. э.), хоровая лирика
• И́вик (VI в. до н. э.), хоровая лирика
• Симони́д (556 — 468 до н. э.), хоровая лирика
• Пи́ндар (522/518 — 448/438 до н. э.), хоровая лирика
• Вакхили́д (ок. 518 — ок. 450 до н. э.), хоровая лирика

Поэзию Девяти лириков филологи-классики по традиции делят на лирику «хоровую» и «монодическую», причём под «монодией» они подразумевают просто сольное исполнение; с музыкальной точки зрения, и хоровая и сольная песня исполнялись монодически (хор пел одну и ту же мелодию в унисон), полифонии античность не знала. Стихи, предназначенные для хорового или сольного исполнения, распевались под аккомпанемент лиры; отсюда «лирика». Деление на хоровую и монодическую лирику некоторыми современными исследователями оспаривается.

Древние о Девяти лириках

Все девять лириков упоминаются в анонимной эпиграмме из «Палатинской антологии» (IX, 184), позднеантичного происхождения:

Муз провозвестник священный, Пиндар; Вакхилид, как сирена,
       Пеньем пленявший; Сапфо, цвет эолийских харит;
Анакреонтовы песни; и ты, из Гомерова русла
       Для вдохновений своих бравший струи Стесихор;
Прелесть стихов Симонида; пожатая Ивиком жатва
       Юности первых цветов, сладостных песен любви;
Меч беспощадный Алкея, что кровью тираннов нередко
       Был обагряем, права края родного храня;
Женственно-нежные песни Алкмана, — хвала вам! Собою
       Лирику начали вы и положили ей грань…

В Фивах клектал величаво Пиндар; Симонидова муза
       Сладостным пеньем своим обворожала сердца;
Ярко сиял Стесихор, так же Ивик; Алкман был приятен;
       Из Вакхилидовых уст звуки лилися, как мед;
В Анакреонте был дар убеждать; песни разного склада
       На эолийских пирах пел митиленец Алкей.
Между певцами девятой Сапфо не была, но десятой
       Числится в хоре она славных парнасских богинь.

Ссылки

• [www.novemlyrici.net NOVEMLYRICI.NET, сайт о Девяти лириках]

Отрывок, характеризующий Девять лириков

В ту минуту, как он входил, он увидал, что нянька с испуганным видом спрятала что то от него, и что княжны Марьи уже не было у кроватки.
– Мой друг, – послышался ему сзади отчаянный, как ему показалось, шопот княжны Марьи. Как это часто бывает после долгой бессонницы и долгого волнения, на него нашел беспричинный страх: ему пришло в голову, что ребенок умер. Всё, что oн видел и слышал, казалось ему подтверждением его страха.
«Всё кончено», подумал он, и холодный пот выступил у него на лбу! Он растерянно подошел к кроватке, уверенный, что он найдет ее пустою, что нянька прятала мертвого ребенка. Он раскрыл занавески, и долго его испуганные, разбегавшиеся глаза не могли отыскать ребенка. Наконец он увидал его: румяный мальчик, раскидавшись, лежал поперек кроватки, спустив голову ниже подушки и во сне чмокал, перебирая губками, и ровно дышал.
Князь Андрей обрадовался, увидав мальчика так, как будто бы он уже потерял его. Он нагнулся и, как учила его сестра, губами попробовал, есть ли жар у ребенка. Нежный лоб был влажен, он дотронулся рукой до головы – даже волосы были мокры: так сильно вспотел ребенок. Не только он не умер, но теперь очевидно было, что кризис совершился и что он выздоровел. Князю Андрею хотелось схватить, смять, прижать к своей груди это маленькое, беспомощное существо; он не смел этого сделать. Он стоял над ним, оглядывая его голову, ручки, ножки, определявшиеся под одеялом. Шорох послышался подле него, и какая то тень показалась ему под пологом кроватки. Он не оглядывался и всё слушал, глядя в лицо ребенка, его ровное дыханье. Темная тень была княжна Марья, которая неслышными шагами подошла к кроватке, подняла полог и опустила его за собою. Князь Андрей, не оглядываясь, узнал ее и протянул к ней руку. Она сжала его руку.
– Он вспотел, – сказал князь Андрей.
– Я шла к тебе, чтобы сказать это.
Ребенок во сне чуть пошевелился, улыбнулся и потерся лбом о подушку.
Князь Андрей посмотрел на сестру. Лучистые глаза княжны Марьи, в матовом полусвете полога, блестели более обыкновенного от счастливых слёз, которые стояли в них. Княжна Марья потянулась к брату и поцеловала его, слегка зацепив за полог кроватки. Они погрозили друг другу, еще постояли в матовом свете полога, как бы не желая расстаться с этим миром, в котором они втроем были отделены от всего света. Князь Андрей первый, путая волосы о кисею полога, отошел от кроватки. – Да. это одно что осталось мне теперь, – сказал он со вздохом.


Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян.
Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.