Дегтярюк-Меркулов, Игорь Иванович

Игорь Дегтярюк
Основная информация
Полное имя	Игорь Иванович Дегтярюк-Меркулов
Место рождения	Кировоград, Украинская ССР, СССР
Годы активности	1967—2014
Страна	СССР Россия
Профессии	музыкант, журналист, певец, гитарист
Инструменты	соло-гитара, бас-гитара
Жанры	Рок-музыка
Коллективы	«Бисер», «Путники», «Второе дыхание», группа Т.Миансаровой, группа «Арсенал», ансамбль «Москвичи» п/р Ю.Слободкина, ансамбль «Весёлые ребята», «Машина времени», ансамбль «Рапсодия» п/у В. Н. Петренко, «The Second Wind».

Внешние изображения
	[img.beatles.ru/f/1020/1020727.jpg Игорь Дегтярюк]
	[art.specialradio.ru/viewimage.php?file=1303 Игорь Дегтярюк в «Арсенале»]
	[vesreb1.narod.ru/photo16.jpg Игорь Дегтярюк в молодости]

И́горь Ива́нович Дегтярюк-Меркулов (23 октября 1951, Кировоград — 4 октября 2014) — советский и российский гитарист. Один из лучших советских электрогитаристов первой половины 1970-х годов. Прославился тем, что исполнял на соло-гитаре технически сложные вещи Джимми Хендрикса, Джонни Уинтера, группы «Genesis», по этой причине носил неофициальный титул «Московский Джимми Хендрикс».

Биография

Родился 23 октября 1951 года в Кировограде. Его отец работал в суде, а его мать сначала работала на хлебозаводе, а потом её выдвинули в горком партии.

Музыкой Игорь начал заниматься с шести лет.

Когда Игорь учился в 5 классе, семья переехала в Москву. Здесь он поступил учиться в школу № 711, на Кутузовском проспекте. Отношения со школьными товарищами у него не сложились и 10 класс пришлось заканчивать уже в другой школе.

Окончил музыкальную школу по классу скрипки, Окончил Царицынское музыкальное училище ГМПИ им. М.М. Ипполитова-Иванова.

Учась в 10 классе, начал работать на Шаболовке в телепрограмме «Эстафета новостей».

На первом курсе начал играть в группе, которая называлась «Путники».

Окончил МГУ, факультет журналистики. Учился в Гнесинском училище

С 1968 года по 1969 год играл в группе «Бисер»

С 1969 года по 1970 год играл в группе «Путники» -

С 1971 года до весны 1972 года играл в группе «Второе дыхание» вместе с Максимом Капитановским. Являлся бессменным генеральным директором группы «Второе дыхание».

С весны до осени 1972 год — группа Тамары Миансаровой.

С осени 1972 года до октября 1972 года — группа в ресторане «Архангельское»

С декабря 1972 года по январь 1973 года — группа «Арсенал»

С апреля 1973 года по май 1973 года — группа «Арсенал»

С лета 1973 года до осень 1973 года — ансамбль «Москвичи» п/р Юлия Слободкина.

С октября 1973 года до апреля 1974 года — артист ансамбля «Веселые ребята»

С сентября 1974 года до начала 1975 года — артист группы «Машина времени», где сделал аранжировку песни «Ты или я» и участвовал в записи этой песни к фильму «Афоня»

С августа 1975 года до конца декабря 1975 года — ансамбль «Рапсодия» п/у В. Н. Петренко

1975 год — группа Тамары Миансаровой.

С 1978 года до лета 1981 года — рок-оркестр «Рапсодия».

С лета 1980 года — руководил самодеятельностью в ДК «Прожектор», затем работал на телевидении. Участвовал в клубных проектах, играл в ориентированной на западного слушателя группе «The Second Wind», занимался страховым бизнесом.

Во время работы в ансамбле «Веселые ребята» принимал участие в записи альбома: «Любовь — огромная страна»

Жил в Москве, профессионально занимался журналистикой (его материалы можно прочитать, например, в «МК»).

Ссылки

• [www.secwin.narod.ru/ Сайт группы The Second Wind]
• vesreb1.narod.ru/degsimple.html

Отрывок, характеризующий Дегтярюк-Меркулов, Игорь Иванович

Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.