Дедаев, Николай Алексеевич

Николай Алексеевич Дедаев
Дата рождения	25 октября 1897(1897-10-25)
Место рождения	с. Кочкурово, (ныне Дубёнский район, Мордовия, Россия)
Дата смерти	24 июня 1941(1941-06-24) (43 года)
Место смерти	Лиепая
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Кавалерия, Пехота
Годы службы	1914—1941 годы
Звание
Командовал	25-я кавалерийская дивизия (формирования 1935 года) 22-я кавалерийская дивизия 67-я стрелковая дивизия
Сражения/войны	Первая мировая война Гражданская война в России Советско-финская война (1939—1940) Великая Отечественная война
Награды и премии

Николай Алексеевич Деда́ев (25 октября 1897, с. Кочкурово (ныне Дубёнский район, Мордовии) — 24 июня 1941, Лиепая) — советский военачальник, генерал-майор (4.6.1940), командир 67-й стрелковой дивизии.

Биография

Русский, из крестьян. С детских лет батрачил. Участвовал в революционных выступлениях. За участие в забастовке был арестован, заключён в тюрьму, затем отправлен на фронт Первой мировой войны, которую окончил в чине младшего унтер-офицера Гвардейского запасного кавалерийского полка.

Член РКП (б) с 1918 года. Активный участник Гражданской войны. С ноября 1917 — помощник командира, с марта 1918 — командир «1-го Красного партизанского отряда гвардейской кавалерии», командир отдельного эскадрона (с апреля 1918 г.), командир эскадрона (с июня 1918 г.).

С августа 1918 года — командир 1-го Царицынского кавалерийского полка, затем, с января 1919 года командовал 1-м Камышинским кавалерийским полком. За боевые заслуги награждён орденом Красного Знамени.

С июля 1921 года — помощник начальника школы 2-й кавалерийской дивизии. В декабре 1924 года окончил Ленинградскую высшую кавалерийскую школу РККА и был направлен командиром и военкомом 29-го кавалерийского полка 5-й кавалерийской дивизии.

В мае 1933 года окончил Военную академию им. М. В. Фрунзе, по окончании которой получил назначение на должность помощника командира 12-й кавалерийской дивизии, с января 1934 года — командир и военный комиссар отдельного сводного горских национальностей кавалерийского полка, командир и военком 127-го кавалерийского полка.

С марта 1937 года находился в распоряжении Управления по командному и начсоставу РККА, помощник командира 29-й кавалерийской дивизии, с июня 1938 г. — 5-го кавалерийского корпуса, затем с октября 1939 г. — командовал 25-ой кавалерийской дивизией.

Командиром дивизии участвовал в советско-финской войне (1939—1940) . За мужество награждён орденом Красной Звезды.

В дальнейшем — командир 22-й кавалерийской дивизии, с 14 марта 1941 года — командир 67-й стрелковой дивизии, которая дислоцировалась в районе латвийского городка — морской базы Лиепая (Либава).

В составе 8-й армии Северо-Западного фронта с первых дней Великой Отечественной войны сражался со своей дивизией против фашистов на подступах к Лиепае.

Будучи талантливым военачальником, ещё за день до начала войны Н. Дедаев отдал приказ вывести из казарм войска на учение и рассредоточить их в 15-25 км вокруг города. Таким образом, первая волна фашистских бомбардировщиков бомбила пустые казармы гарнизона.

На третий день боёв, 24 июня, генерал Дедаев, находясь на КП дивизии, получил в результате артиллерийского обстрела смертельное ранение.

Отступающими бойцами Лиепайского гарнизона в тот же день был похоронен в братской могиле на территории военно-морского госпиталя.

Летом 1947 года перезахоронен на Тосмарское кладбище, а в октябре 1977 года — на Центральное кладбище Лиепаи.

В советские времена имя генерала Дедаева носила одна из улиц Лиепаи.

Ссылки

• [www.nashapobeda.lv/829.html 67-я стрелковая дивизия]

Отрывок, характеризующий Дедаев, Николай Алексеевич

Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?