Дедвейт
Дедвейт (англ. deadweight) — величина, равная сумме масс переменных грузов судна, измеряемая в тоннах, то есть сумма массы полезного груза, перевозимого судном, массы топлива, масла, технической и питьевой воды, массы пассажиров с багажом, экипажа и продовольствия.
Дедвейт представляет собой разность между полным водоизмещением и водоизмещением порожним.
В коммерческом судоходстве различают чистую грузоподъёмность (англ. deadweight cargo capacity, сокращённо — DWCC) и полный или валовый дедвейт судна (англ. deadweight all tonnage, сокращённо — DWAT).
Первая представляет собой максимальную массу груза, которую может принять судно до максимальной осадки по грузовую марку. Эта величина может варьироваться в зависимости от фактической загрузки судна топливом и припасами.
Полный же или валовый дедвейт является константой и включает в себя, кроме полной массы груза, также суммарную массу членов судокоманды, съёмного оборудования и судовых запасов (топлива, пресной воды, провианта и т. д.)[1]
Термин «дедвейт» применяется только для торговых судов, причём для чисто грузовых судов. Дедвейт при осадке по грузовую марку является показателем грузовместимости грузового судна и его основной эксплуатационной характеристикой.
Напишите отзыв о статье "Дедвейт"
Примечания
- ↑ [www.navweaps.com/index_tech/tech-027.htm Как «взвесить» судно?] (англ.)
Ссылки
- Морской словарь, М, Военное издательство МО СССР, 1959
- Морской энциклопедический словарь, Л-д, «Судостроение», 1991, ISBN 5-7355-0280-8
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?: |
Это заготовка статьи о флоте. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Дедвейт
Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.