Дезами, Теодор

Теодор Дезами

Александр Теодо́р Дезами́ (фр. Alexandre Théodore Dézamy; 4 марта 1808, Люсон (Вандея) — 24 июля 1850, Люсон) — французский философ и публицист, теоретик социализма и коммунизма; необабувист — сторонник идей Бабёфа (1840-е); предвестник марксизма.

Биография

Всю жизнь провёл в бедности. В 1839 году участвовал в бланкистском тайном обществе «Времена года» (Des Saisons), поставившем себе задачей ниспровержение июльской монархии. С 1840 года, после неудачной попытки издавать собственный журнал, принимал деятельное участие в коммунистическом журнале «Le Populaire», пока не разошёлся с его главным редактором, Кабэ.

Активный участник революции 1848 года, после которой выставлял свою кандидатуру в национальное собрание, но потерпел неудачу.

Труды и воззрения

В своем главном сочинении «Кодекс общности» (Code de la Communauté; 1842) Дезами выступает противником капитализма и частной собственности, при этом предстаёт сторонником чисто материалистического коммунизма, опирающегося на изучение человеческого организма и его потребностей. В противоположность Этьену Кабэ он настаивает на эгоизме людей и считает, что именно себялюбие, а не что другое приведёт к торжеству коммунистического идеала. Естественное неравенство людей, физическое и умственное, выдвигаемое обыкновенно как довод против коммунизма, Дезами считал, наоборот, аргументом за него, ибо в социальном искусственном уравнении он видел единственное средство восстановить справедливость, нарушенную природой.

По своим философским воззрениям Дезами — последовательный материалист: физические потребности человека должны быть удовлетворены прежде всяких других. Лучшим средством для этого является коммунистическая община. Нужно взять пример с улья, где всякая пчела трудится и всякая имеет такое количество пищи, какое ей нужно. В основу коммуны Дезами, очень напоминающей по своему устройству фаланстер Фурье (у которого Дезами вообще много заимствовал), им был положен именно такой принцип: все её обитатели трудятся и за то пользуются продуктами труда в пределах своих потребностей. Никто не распределяет одежды и пищи; все берут их сами из общих складов, точно так же, как всякий сам избирает себе жилище и тот род работы, который ему больше нравится. Никаких принуждений в общине не существует, ибо импульс к труду приобретается благодаря следующим факторам:

• 1) образование, которое выясняет значение труда для всех и каждого;
• 2) разнообразие работ;
• 3) непродолжительность труда (максимум 5—6 час. в день);
• 4) чистота и удобство мастерских;
• 5) совершенство самого производства (хороший материал и усовершенствованные машины);
• 6) привлекательность трудового общения с другими;
• 7) боязнь осуждения со стороны общего мнения;
• 8) стремление к равенству и братству, которое станет сильным под влиянием эгалитарных условий жизни.

В идеальном обществе Дезами согласно его работам, включая книгу «Иезуитизм, побеждённый и уничтоженный социализмом» (Le jesutisme vaincu et anéanti par le socialisme), все работают вместе, обедают за общим столом; привилегий и преимуществ никаких нет; только дети и старики избавлены от работы. Уничтожению в общине подлежат игорные и публичные дома, трактиры, балаганы, фабрики всякого оружия, все замки и запоры (воровство исчезнет, когда все потребности будут удовлетворены), храмы и церкви, а с ними вместе и все духовное сословие; докторов тоже не будет, потому что медицину станут изучать все; полиция и войско окажутся ненужными, налоги — также, ввиду простоты управления. Замкнутый брак сменится свободной любовью, хотя собственно «коммунизма жен» Дезами не допускает; самое выражение это он считает оскорбительным для женщин, которым находит нужным дать равноправие с мужчинами. Обучение детей производится без принуждения; оно должно быть привлекательным для учащихся. Устройство общин с населением приблизительно в 10 тыс. чел. должно, по мнению Дезами, искоренить бедность и повлиять не только на организм человека, который от того усовершенствуется, но и на климат, который станет мягче и ровнее.

В противоположность Этьену Кабэ, Дезами требовал немедленного переворота, насильственной экспроприации частной собственности. В этом отношении он унаследовал традиции Бабёфа.

Издания

• «Question proposée par l’Académie des Sciences morales et politiques: Les nations avancent plus en connaissances, en lumières qu’en morale pratique; rechercher la cause de cette différence et indiquer le remède» (1839);
• «Conséquences d’embastillement et de la paix à tout prix» (1840; брошюра, направленная против проекта Тьера окружить Париж укреплениями для защиты от неприятеля);
• «L'Égalitaire, Journal de l’organisation sociale» (1840 г. — вышло 2 номера);
• «Patriotes, lisez et rougissez de honte» (1840 — о восточном вопросе, в сотрудничестве с Кабэ);
• «М. Lamennais réfuté par lui même» (1841);
• «Кодекс общности» (Code de la Communauté; 1842)
• «Calomnies et politique de M. Cabet» (1842);
• «Le Jésuitisme vaincu par le socialisme» (1845);
• «Organisation de la liberté et du bien-être universel» (1846).

См. также

• Лаготьер, Ришар

Источники

• Дезами, Теодор // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Дезами Теодор // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>

Отрывок, характеризующий Дезами, Теодор

Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.