Дезе, Луи Шарль Антуан

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Луи Шарль Антуан Дезе
фр. Louis Charles Antoine Desaix

Луи Шарль Антуан Дезе
Дата рождения

17 августа 1768(1768-08-17)

Место рождения

Эя-сюр-Сиуль

Дата смерти

14 июня 1800(1800-06-14) (31 год)

Место смерти

Маренго (Маренго)

Принадлежность

Франция Франция

Звание

дивизионный генерал

Сражения/войны

Луи Шарль Антуан Дезе (фр. Louis Charles Antoine Desaix; 1768—1800) — французский генерал, участник Египетского похода Бонапарта, герой сражения при Маренго.



Биография

Луи Шарль Антуан Дезе родился 17 августа 1768 года и в 1783 году, окончив военную школу, поступил на службу младшим лейтенантом в Бретонский пехотный полк. Распущенность королевской армии побудила его в 1791 году покинуть строй. Он был недолго военным комиссаром в Клермон-Ферране, а затем получил должность адъютанта при генерале де Брольи в Рейнской армии.

Сочувствуя идеям революции, Дезе был против её крайностей и, когда было принято решение лишить Людовика XVI престола, высказался вместе с Брольи против такой меры; их протест стал известен правительству, и они оба были отстранены от должностей, причём Дезе был даже арестован и просидел в тюрьме около двух месяцев.

Освобождённый по ходатайству генерала де Кюстина, он вернулся в Рейнскую армию и после целого ряда отличий за дело у Виссембурга 26 лет от роду был произведён в дивизионные генералы, став самым молодым генералом французской армии. Тем не менее, Дезе считали роялистом и боялись. К тому же он открыто возмущался казнью Кюстина и насилиями якобинцев над его матерью и сестрой, заключенными в тюрьму. Несмотря на самые лестные отзывы о Дезе генералов Пишегрю и Сен-Жюста, Национальный конвент снова распорядился об его аресте, но когда комиссары явились в лагерь за Дезе, солдаты, обожавшие своего начальника, их прогнали. Конвент, боявшийся армии, оставил Дезе в покое.

В 1796 году, находясь в армии Моро, Дезе был одним из главных участников знаменитого отступления из Баварии: Дезе укрепился в Келе, остановил армию эрцгерцога Карла и задержал наступление австрийцев до той поры, пока всякая опасность для Моро миновала. После этого он и сам отступил вполне благополучно.

Подобно многим французским генералам того времени, Дезе восторгался подвигами Бонапарта и, желая попасть под его команду, устроил себе командировку в Итальянскую армию. Очарованный приемом Наполеона, Дезе принял с ним участие в Египетской экспедиции.

В начале кампании Дезе принимал участие во взятии Мальты и затем Александрии. Также он находился и в сражении у Пирамид.

Командуя авангардом, Дезе разбил арабов при Уамбо и, уничтожив войска Мурад-Бея, завоевал большую часть Верхнего Египта. В Египетской армии Дезе пользовался тем же обаянием, как и в Рейнской. Подобно Баярду, его называли рыцарем без страха и упрека. За справедливость и честность подчинённые прозвали его "Sultan-Juste". Наполеон также очень ценил заслуги Дезе и за подвиги в Египте прислал ему саблю при весьма лестном письме. Уезжая во Францию, Наполеон, вместе с Дюроком, хотел взять с собой и Дезе, но последний не мог прибыть вовремя и остался в Египте.

Заключив Эль-Аришский договор с англичанами и турками, Дезе отправился во Францию. Остановившись в Ливорно, он был задержан англичанами и, несмотря на то, что по заключенному договору имел право проезда во Францию, был объявлен военнопленным. Адмирал Кейт назначил на его продовольствие по 1 франку в день. «Я думаю, — сказал он Дезе, — вы, объявившие принцип всеобщего равенства, будете вполне довольны, если я буду кормить вас наравне с солдатами?» — «Я всем доволен, адмирал, — отвечал Дезе, — но я имел в Египте дело с турками, мамелюками, арабами и неграми, и все они держали своё слово, которого не сдержали вы. Единственно, о чём я прошу, это чтобы вы избавили меня от своего присутствия».

Пробыв 30 дней в плену, Дезе явился в армию первого консула, всего за несколько дней до сражения при Маренго. Наполеон сейчас же дал ему две дивизии Буде и Моннье (фр.) и направил в сторону Генуи, для того чтобы воспрепятствовать австрийским войскам, взявшим Геную, соединиться с главными силами армии Меласа.

Дезе был уже на марше, когда до его уха долетела канонада со стороны Маренго. Он сейчас же понял, откуда грозит опасность, и форсированным маршем двинулся на выстрелы. Движение это было как нельзя более кстати. Когда Дезе явился, Бонапарт сказал ему: «Сражение проиграно». — «Это сражение проиграно, — отвечал Дезе, — но теперь всего лишь 3 часа, и у нас есть ещё время, чтобы выиграть другое», и тотчас же отдал приказ о контратаке.

Дезе двинул на австрийцев свой авангард — 9-ю лёгкую бригаду, и сам возглавил её атаку. Не ожидавшие нового нападения, австрийцы смешались, дрогнули и, побежали. Однако, успех французов был куплен дорогой ценой: они потеряли 7 тысяч человек и самого Дезе. Он был убит пулей в сердце первым же залпом. Его последние слова были: «Скройте от солдат мою смерть, это может помешать успеху». Но он ошибся: узнав о смерти любимого командира, солдаты пришли в такую ярость, что не давали уже пощады австрийцам.

Бонапарт, несмотря на радость победы, был глубоко огорчён смертью Дезе. Он настоял на том, чтобы похороны его были обставлены небывалой торжественностью и приказал похоронить его на вершинах Альп, в монастыре Большой Сен-Бернар. «Пусть Альпы,—сказал он, — служат пьедесталом его памятника и святые отцы—хранителями его могилы». Похороны состоялись 19 июня 1800 года.

В честь Дезе была выбита медаль, ему были поставлены памятники: у Маренго, на том, месте где он пал (австрийцы впоследствии уничтожили этот памятник, его копия установлена в Клермон-Ферране) и на одном из Рейнских островов близ Келя, а также фонтан на площади Дофин в Париже (точно такой же фонтан был сооружён и в городе Рьоме). Впоследствии имя Дезе было выбито и на Триумфальной арке в Париже.

По отзывам современников, Дезе был предан славе для славы и пренебрегал всем прочим. Он жил войной и славой. Богатство и удовольствия жизни не имели для него цены и не отнимали у него ни одной минуты. Он был малого роста, вершком ниже Наполеона, чёрен, одевался всегда небрежно и спал всегда на земле под пушкой, завернувшись в шинель. Бонапарт считал из всех своих генералов того времени самыми даровитыми Дезе и Клебера. По странному совпадению, Дезе и Клебер, под началом которого Дезе служил в Египте, были убиты в один и тот же день и примерно в одно и то же время с точностью до четверти часа.[1]

Источники

  1. [fanread.ru/book/2851545/?page=25 Лысяк Вальдемар - Ампирный пасьянс, Читать онлайн книгу, Страница 25 - FANREAD.RU]. fanread.ru. Проверено 26 апреля 2016.

Напишите отзыв о статье "Дезе, Луи Шарль Антуан"

Отрывок, характеризующий Дезе, Луи Шарль Антуан

Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.