Декларация независимости (картина)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эта статья — о картине. О документе см. Декларация независимости США.
Джон Трамбулл
Декларация независимости. 1817—19
Холст, масло. 365,76 × 548,64 см
Капитолий, Вашингтон
К:Картины 1817 года

Декларация независимости (англ. Declaration of Independence) — картина американского художника Джона Трамбулла. Картина была заказана в 1817 году, куплена в 1819 году, помещена в ротонде Капитолия в 1826 году. На картине изображена сцена предложения к рассмотрению текста декларации независимости США на заседании континентального конгресса. Хранится в здании заседаний Конгресса США — Капитолии в Вашингтоне. Основана на меньшей версии той же сцены, которая расположена в картинной галерее Йельского университета. Трамбулл изобразил многих подписавших документ ещё при жизни и посетил Индепенденс-холл, где заседал Второй континентальный конгресс.

Сцена, изображенная на картине, часто ошибочно принимается за подписание декларации независимости. На самом деле на картине показан комитет пяти, презентующий текст документа конгрессу. Это событие произошло 28 июня 1776 года, а подписание декларации состоялось позже[1].

Картина изображает 42 из 56 подписавших декларацию. Изначально Трамбулл планировал запечатлеть всех, однако не смог раздобыть изображение некоторых конгрессменов. Автор также решил изобразить некоторых участвовавших в дебатах, но не подписавших декларацию, в частности Джона Дикинсона, который отказался подписать документ.



Персонажи

Персонажи обозначены цифрами в соответствии со схемой, в каждой группе слева направо.

Четыре человека, сидящие в крайнем левом углу:

Сидящий за столом слева:

Трое сидящих вместе правее Харрисона и впереди стоящих людей:

Пять фигур, стоящих слева:

Трое людей, сидящих между двумя группами стоящих людей:

Трое людей, стоящих на заднем плане:

Десять сидящих конгрессменов:

Комитет пяти (пятеро стоящих на переднем плане):

Четверо сидящих рядом с правым углом:

Двое людей, стоящих в правом углу:

Две фигуры, находящихся за столом:

Трое стоящих конгрессменов справа от стола:

Двое людей, сидящих в дальнем крайнем углу

Напишите отзыв о статье "Декларация независимости (картина)"

Примечания

  1. ↑ Hazelton John. [books.google.com/books?pg=PA30&id=tv47AAAAIAAJ#v=onepage&q&f=false The Historical Value of Trumbull's - Declaration of Independence]. — Historical Society of Pennsylvania, 1907. — P. 38.

Отрывок, характеризующий Декларация независимости (картина)

Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Декларация_независимости_(картина)&oldid=80112839»