Делай ноги

Делай ноги
англ. Happy Feet
Тип мультфильма	Компьютерная анимация
Жанр	мелодрама, комедия, семейный
Сиквелы	Делай ноги 2
Режиссёр	Джордж Миллер, Уоррен Коулмэн
Продюсер	Билл Миллер, Джордж Миллер, Даг Митчелл
Автор сценария	Джордж Миллер, Джон Колли, Джуди Моррис
Роли озвучивали	Николь Кидман Хью Джекман Бриттани Мёрфи Элайджа Вуд
Композитор	Джон Пауэлл
Оператор	Дэвид Пирс
Звукооператор	Кристиан Газаль, Маргарет Сиксел
Студия	Warner Brothers, Village Roadshow Pictures
Страна	Австралия Австралия, США США
Длительность	109 мин.
Премьера	2006
Бюджет	100 млн. $
Сборы	$384,335,608
IMDb	ID 0366548

«Де́лай но́ги» (англ. Happy Feet) — анимационная музыкальная мелодрама известного австралийского режиссёра Джорджа Миллера, озвученная голосами таких популярных голливудских актёров, как Николь Кидман, Робин Уильямс и Хью Джекман. В фильме используются известные песни таких исполнителей, как Queen («Somebody To Love»), Принс («Kiss»), Фрэнк Синатра («My Way»), Элвис Пресли («Heartbreak Hotel»), Earth, Wind & Fire («Boogie Wonderland») и Стиви Уандер («I Wish»). В 2007 году «Делай ноги» получил премию «Оскар» за лучший полнометражный анимационный фильм.

Сюжет

Императорские пингвины, живущие в Антарктиде, отличаются тем, что у них всех есть песня сердца, которая позволяет им находить себе пару. Так было заведено всегда. Но однажды в семье императорских пингвинов Нормы Джин и Мемфиса рождается маленький пингвинёнок по имени Мамбл, чьи связки издают лишь скрежет, зато лапы, чуть что, пускаются в пляс. Чечётка Мамбла не приводит ни к чему хорошему. Танцы — настоящее табу для императорских пингвинов, которым дозволено только пение, как способ привлечения своего избранника по жизни. С самого рождения Мамбл становится изгоем, которому симпатизирует самая популярная местная девушка Глория.

Когда наступил торжественный выпускной вечер, Мамбл не мог молча слушать пение своей любимой. Несмотря на то, что Глория заступалась за Мамбла, его выгнали с вечера, и пингвин вынужден был наблюдать за праздником с льдины, дрейфующей в море. Мамбл не заметил, как его унесло далеко от дома.

На своём пути к далёким берегам Мамбл знакомится с пятёркой лихих «амигос» — пингвинов Адели, вместе с которыми он должен будет спастись от огромных хищных китов, освободить местного гуру Ловеласа от странной удавки на шее (т. е. держателя для перевозки алюминиевых пивных банок), а также войти в контакт с «пришельцами», которые вылавливают всю их рыбу.

В самом финале Мамбл попадает в зоопарк, где едва ли не теряет рассудок. Однако на этом его история не заканчивается. Однажды маленькая девочка пытается достучаться до Мамбла сквозь толстое стекло вольера, и Мамбл вдруг начинает танцевать. Люди приходят в восторг, отвозят его к родичам в Антарктиду и решают больше не вылавливать рыбу возле её берегов. Мамбл воссоединяется с родителями и Глорией.

В ролях

• Элайджа Вуд — Мамбл
• Робин Уильямс — Ловелас/Рамон
• Николь Кидман — Норма Джин
• Хью Джекман — Мемфис
• Бриттани Мёрфи — Глория
• Хьюго Уивинг — Ной
• Магда Шубански — мисс Виола
• Карлос Алазраки — Нестор
• Мириам Маргулис — миссис Астрахан

Роли дублировали

• Александр Комлев — Мамбл
• Юрий Брежнев — Ловелас 
• Борис Шувалов — Рамон
• Инна Королёва — Норма Джин
• Пётр Иващенко — Мемфис
• Лиза Мартиросова — Глория
• Владимир Антоник — Ной
• Светлана Старикова — миссис Астрахан
• Александр Носков — Сеймур
• Василий Дахненко — эпизод
• Александр Новиков — эпизод
• Андрей Ярославцев — эпизод
• Всеволод Кузнецов — эпизод

Персонажи

Мамбл

В семье императорских пингвинов Нормы Джин и Мэмфиса — соответственно лучшей певицы среди пингвинов в своё время и её избранника — появляется малыш, однако не похожий на других. В отличие от своих родителей, музыкальными данными Мамбл не обладает вовсе, что в мире пингвинов означает тотальную обречённость на неудачу в нахождении второй половинки. Вместо того, чтобы с малых лет петь, он с рождения начал танцевать чечётку, что всем остальным пингвинам кажется чем-то нелепым.

Никто, кроме собственной матери, не поддерживает пингвинёнка. Ему не дают закончить школу, его мягко отшивает возлюбленная, а чуть позже старейшина обвиняет его в том, что его нелепые телодвижения наслали на племя голод, и изгоняет его вовсе. И Мамбл отправляется в опасное путешествие, чтобы узнать, куда на самом деле исчезла вся рыба.

Глория

Глория появляется в семье императорских пингвинов Мориса и Мишель. Глория с детства является самой красивой и голосистой в стае. Она очень уважаема и пользуется популярностью среди пингвинов-самцов. Однако избранником Глории в итоге стал Мамбл — пингвин-изгой. Глория почти всегда помогала ему и защищала его от нападок других. Когда Мамбл появился на свет, именно Глория придумала ему имя. В конце она помогает Мамблу убедить всех пингвинов танцевать.

Глория отличается решительностью и смелостью. Она поддерживает Мамбла в любой ситуации и готова пойти за ним на край света. Не любит, когда осуждают её пение.

Художественные особенности

Фильм практически целиком снимался по технологии motion capture: все танцы и мимика персонажей были сгенерированы с первоначальных движений профессиональных танцоров, а также актёров, озвучивших персонажей. В фильме, однако, есть несколько эпизодов, снятых на обычную кинокамеру с участием живых людей. Вокальные партии персонажей Николь Кидман, Хью Джекмана и Бриттани Мёрфи были исполнены самими актёрами.

Награды

• Премия «Оскар» за лучший анимационный полнометражный фильм, 2007.
• Золотой глобус за лучшую песню — «The Song of the Heart» (автор и исполнитель — Принс).
• Премия BAFTA за лучший анимационный фильм, 2007.
• Премия «Энни» за лучший анимационный полнометражный фильм, 2007.

Прочее

• На начало 2007 года мировая касса фильма составила 295 миллионов долларов. В России сборы в первый уикенд проката (с 21 декабря 2006 года) составили 1,1 миллиона долларов. Всего фильм заработал в мире $384, 335, 608.
• 17 ноября 2011 года вышло в свет продолжение мультфильма «Делай ноги 2».
• В мультфильме звучит песня британской рок-группы Queen «Somebody to Love».
• Песня Фрэнка Синатры «My Way» была исполнена на испанском языке («A Mi Manera»).

Ссылки

• [happyfeettwo.warnerbros.com/index.html Официальный сайт]
• «Делай ноги» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.allmovie.com/movie/vhappy-feet-322645 Happy Feet] (англ.) на сайте allmovie
• [www.rottentomatoes.com/m/happy_feet/ «Happy Feet»] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes
• [www.kinosite.net/films/info/happy_feet.html «Делай ноги»] (рус.). на Kinosite.net. Проверено 21 октября 2010. [www.webcitation.org/65Z8OnYd9 Архивировано из первоисточника 19 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Делай ноги

– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.