Делич, Фридрих

Фридрих Делич

Фридрих Де́лич (нем. Friedrich Delitzsch; 3 сентября 1850, Эрланген — 19 декабря 1922, Бад-Швальбах, Гессен) — немецкий ассириолог, один из основателей ассириологической научной школы в Германии.

Биография

Родился в семье Франца Делича, лютеранского теолога, гебраиста, переводчика Нового Завета.

Обучался в университетах Лейпцига и Берлина, с 1874 — преподаватель семитских языков и ассириологии в Лейпцигском университете. В 1885 году стал полным профессором в Лейпциге, где среди его многочисленных учеников был, в частности, Фриц Хоммель. Впоследствии, служил профессором в университетах Бреслау (1893) и Берлина (1899).

Был одним из основателей Германского восточного общества (Deutsche Orientgesellschaft) и руководителем ближневосточного отдела Берлинского королевского музея.

Научная деятельность

Фридрих Делич — пионер в изучении касситских и каппадокийских (староассирийских) клинописных документов, занимался аккадским, шумерским и хеттским языками. Поставил на научную основу изучение аккадского (вавилоно-ассирийского) языка.

Сторонник панвавилонизма.

Как и его отец, обладал высокими языковыми способностями, но в других отношениях между собой они составляли разительный контраст. Отец был благочестивым и консервативным теологом, и, хотя и занимался христианской миссией среди евреев, был ценим иудеями; сын же стал иконоборцем и крайне негативно относился к традиционной доктрине и ко всему, что указывало на связи христианства и иудаизма. В ряде публикаций выступал с антисемитских позиций и даже предложил гипотезу об «арийском» происхождении Иисуса, которую продолжил его ученик Пауль Хаупт.

В 1902—1905 годах Делич выступил с циклом лекций «Библия и Вавилон» (русский перевод в 1906), где впервые древнейшая история израильтян была рассмотрена под углом зрения результатов ассириологии, в которых доказывал, что на библейскую традицию оказала решающее влияние вавилонская. Делич утверждал, что многие ветхозаветные сочинения были заимствованы из древних вавилонских сказаний, в том числе, тексты о Сотворении мира и Потопе из Книги Бытия. В течение следующих лет им были сделаны несколько переводов и подготовлена новая версия книги «Вавилон и Библия». В начале 1920-х, Делич опубликовал две части «Die Grosse Täuschung» (Великий обман), работы, которая стала одним из важнейших его трудов о Книге Псалмов, ветхозаветных пророках, вторжении в Ханаан и т. д. Ф. Делич также подвергал сомнению историческую точность Библии и уделял много внимания многочисленным примерам безнравственности в её текстах.

Когда Делич выступил с рядом популярных публичных лекций («Vorträge über Babel und Bibel»), причём германский император отнёсся чрезвычайно сочувственно к новым идеям, провозвестником которых был талантливый лектор, имя учёного облетело весь мир. В 1905 г. вышли новые лекции Д. («3 Vorträge») на ту же тему, которые вместе с его очерком «Im Lande des einstigen Paradieses», 1903, оказали огромное влияние на весь ход раскопок, производившихся с тех пор в Месопотамии.

В области библейской науки, ценность представляет также его работа «Die Lese- und Schreibfehler im Alten Testament» (1920).

Будучи ведущим специалистом в ассириологии своего времени, Фридрих Делич подготовил и издал грамматику (1889) и словарь (1896), а также лексикографию языков Древней Месопотамии.

Семья

Имел несколько детей. Сын Курт Делич был юристом, сделал карьеру в НСДАП, в 1933—1945 — председатель Кассельского верховного земельного суда, в 1945 году покончил жизнь самоубийством.

Избранные труды

• «Die Sprache der Kossaer» (1884),
• «Assyrische Grammatik» (1906),
• «Assyrische Lesestucke» (1912),
• «Grundzuge der sumerischen Grammatik» (1914),
• «Sumeriscti — akkadisch — hettitische Vokabularfragmente» (1914).

Ссылки

• Делич, Фридрих // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.bookrags.com/research/delitzsch-friedrich-eorl-04/#gsc.tab=0 Delitzsch, Friedrich — Research Article from Encyclopedia of Religion] (англ.)

Отрывок, характеризующий Делич, Фридрих

– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.