Франческо Мария I делла Ровере
| Франческо Мария I делла Ровере итал. Francesco Maria della Rovere<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет кисти Тициана.</td></tr> | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 11 апреля 1508 — 18 августа 1516 | |||
| Предшественник: | Гвидобальдо да Монтефельтро | ||
| Преемник: | Лоренцо Медичи | ||
| декабрь 1521 — 20 октября 1538 | |||
| Предшественник: | Лев X | ||
| Преемник: | Гвидобальдо II делла Ровере | ||
| Рождение: | 25 марта 1490 Сенигаллия | ||
| Смерть: | 20 октября 1538 (48 лет) Пезаро | ||
| Род: | делла Ровере | ||
| Отец: | Джованни делла Ровере | ||
| Мать: | Джованна да Монтефельтро | ||
| Супруга: | Элеонора Гонзага | ||
| Дети: | Гвидобальдо II делла Ровере Ипполита делла Ровере Елизавета делла Ровере Джулиана делла Ровере Джулио делла Ровере | ||
Франческо Мария I делла Ровере (итал. Francesco Maria I della Rovere; 25 марта 1490, Сенигаллия — 20 октября 1538, Пезаро) — четвёртый герцог Урбино (первый из рода делла Ровере), полководец, участник Итальянских войн.
Содержание
Детство и юность
Франческо Мария I родился в Сенигалье — родовом владении делла Ровере (на востоке Италии). В декабре 1502 года Франческо и его мать (отец к тому времени скончался[1]) были изгнаны из города войсками Чезаре Борджиа. Беглецы нашли приют у дяди Франческо Мария, Гвидобальдо да Монтефельтро, властителя Урбино, который и сам находился в изгнании, пострадав всё от того же Чезаре. Но уже через полгода семья Монтефельтро вернулась на урбинский трон, а вскоре бездетный Гвидобальдо усыновил Франческо Мария, сделав его своим наследником (итал. Prefettino). Спустя четыре года Франческо Мария делла Ровере стал герцогом Урбинским.
Первый военный опыт
B 1509 году дядя Франческо Мария по отцу, папа римский Юлий II, назначил племянника гонфалоньером Церкви. В этом качестве он участвовал в войне Камбрейской лиги, где папская армия противостояла войскам Франции и Феррары. B 1510 году объединённые папские и венецианские силы под командованием делла Ровере взяли Модену и подошли к столице Феррарского герцогства, но затем ход кампании поменялся — в мае 1511 года французская армия по командованием Джан Джакомо Тривульцио с налёта захватила Болонью, находившуюся под властью Юлия II. Наместник папы кардинал Алидози бежал, не предупредив о приближении французов Франческо Мария. Папские войска вынужденно отступили в Романью. В Равенне обозлённый делла Ровере лично убил Алидози (что впоследствии сослужило ему дурную службу). 11 апреля 1512 года Франческо Мария сражался против французов при Равенне, где ни одна из сторон не смогла добиться решающего успеха. Через некоторое время обескровленная французская армия вернулась на родину.
Потеря Урбино. Урбинская война
B 1513 году умер покровитель Франческо Мария — папа Юлий. Новым понтификом стал Джованни Медичи, принявший имя Льва X. После окончания войны с Францией папа решил расширить семейные владения и конфисковать герцогство Урбино в пользу своего племянника Лоренцо. Предлогом послужило убийство кардинала, совершённое Франческо Мария пять лет назад[2]. Летом 1516 года войска папы перешли границы Урбино и, разбив солдат герцога, заняли его столицу. Франческо Мария с женой и мачехой бежал в Мантую.
Но Франческо не смирился с потерей герцогства. В январе 1517 года он навербовал армию, одержал несколько побед над отрядами папских кондотьеров и с триумфом вступил в Урбино. Войска, вновь посланные Львом X против Франческо Мария, также потерпели поражение. Однако нехватка средств не позволила герцогу продолжать войну. В сентябре 1517 года был заключён мирный договор между ним и папой, по которому Франческо Мария мог свободно выехать в Мантую. Окончательно вернуть Урбино он смог лишь после смерти Льва X в 1521 году[3].
Конец жизни
В очередной итальянской войне герцог Урбинский командовал венецианскими войсками, в следующей — войсками Святого Престола, оба раза без особого успеха. Делла Ровере участвовал в битве при Бикокке (1522), проигранной французами и венецианцами, а в кампании 1527 года не смог помешать действиям наёмников Карла V, разграбивших Рим. Умер Франческо Мария в 1538 году; как считается, он был отравлен.
Делла Ровере и искусство Ренессанса
Существуют два портрета Франческо Мария I делла Ровере, написанные великими итальянскими художниками эпохи Возрождения — кисти Рафаэля (1504), изображающий четырнадцатилетнего юношу, наследника урбинского престола, и более известный, работы Тициана (около 1536), на котором Франческо Мария — уже взрослый человек, облачённый в военный доспех. По заказу делла Ровере Тициан написал одну из обессмертивших его работ — «Венеру Урбинскую».
Франческо Мария I является одним из персонажей трактата Бальдассаре Кастильоне «О Придворном», в котором описан урбинский двор герцога Гвидобальдо.
Также некоторые исследователи полагают, что «Убийство Гонзаго» — пьеса, упоминаемая в «Гамлете» Шекспира — была художественной обработкой событий, связанных со смертью Франческо Мария I делла Ровере[4].
Напишите отзыв о статье "Франческо Мария I делла Ровере"
Примечания
- ↑ [genealogy.euweb.cz/italy/rovere.html#GSA Della Rovere Family] (англ.)
- ↑ Интересно, что ранее Джованни Медичи был в числе кардиналов, оправдавших Франческо Мария в совершении этого преступления.
- ↑ [italia-mia.narod.ru/ocherki.html А. Дживелегов, «Очерки итальянского Возрождения»]
- ↑ [artsites.ucsc.edu/faculty/bierman/elsinore/poison/PoisonGonzago.html Arthur McGee, The Elizabethan Hamlet] (англ.)
Литература
- Джовио П. История моего времени (Delle istorie dei suoi tempi)
- Гвиччардини Ф. [digilander.libero.it/il_guicciardini/index.html История Италии] (итал.) (Storia d’Italia)
- Пастор, Людвиг фон. [www.archive.org/stream/historyofpopesfr07pastuoft#page/n9/mode/2up История пап с конца Средневековья] (англ.) (The history of the popes, from the close of the Middle Ages)
Отрывок, характеризующий Франческо Мария I делла Ровере
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.
Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
