Делле Кьяйе, Стефано

Стефано Делле Кьяйе
итал. Stefano Delle Chiaie
Псевдонимы:	Comandante Chiaie (Командир Кьяйе) Piccolo Grande uomo (Маленький Большой человек) Che Guevara l'anticomunismo (Че Гевара антикоммунизма)
Дата рождения:	13 сентября 1936(1936-09-13) (87 лет)
Место рождения:	Казерта
Гражданство:	Италия Италия
Партия:	Итальянское социальное движение, Национальный авангард, Национально-народная лига
Основные идеи:	неофашизм, антикоммунизм
Род деятельности:	политик, боевик

Сте́фано Де́лле Кья́йе (итал. Stefano Delle Chiaie; 13 сентября 1936 года, Казерта) — итальянский неофашистский политик. Основатель боевой организации Национальный авангард. Организатор ультраправых политических кампаний, участник уличных столкновений и «заговора Боргезе». Оперативник антикоммунистических акций в Западной Европе («Гладио») и Латинской Америке («Кондор»). Союзник Жонаса Савимби в ангольской гражданской войне. Советник президента Боливии Луиса Гарсиа Месы. Один из лидеров итальянского и международного ультраправого движения.

В итальянском неофашизме

В молодости работал страховым агентом. В возрасте 14 лет примкнул к неофашистской партии Итальянское социальное движение (MSI). Выступал за максимально жёсткий отпор коммунистической опасности и военно-политическую интеграцию стран Западной Европы на антикоммунистической основе. Покинул MSI, разочаровавшись в умеренной позиции тогдашнего лидера партии Артуро Микелини.

В 1960 году создал национал-революционную организацию Национальный авангард (Avanguardia Nazionale, AN), которая воспринималась как ударный отряд крайне правых сил Италии. Активисты AN отличились в ряде уличных столкновений с коммунистами. Активное участие AN принял в правопопулистском восстании Реджо-ди-Калабрия (Moti di Reggio) 1970—1971 годов.

В 1965 году Стефано Делле Кьяйе участвовал в конференции Parco dei Principi — собрании радикальных неофашистских лидеров во главе с Пино Раути. Было принято решение о «революционной войне» против итальянского коммунизма и итальянского либерального государства, которое, по мнению ультраправых, потворствовало коммунистической угрозе.

16 апреля 1968 года Делле Кьяйе организовал поездку 40 итальянских неофашистов в Грецию, где отмечалась годовщина прихода к власти крайне правого режима «чёрных полковников». Было проведён семинар по обмену опытом. Главный лидер итальянского неофашизма князь Валерио Боргезе провозгласил лозунг «За Афинами — Рим!» Началась практическая подготовка неофашистского восстания. Стефано Делле Кьяйе курировал подготовку уличных боевых групп.

В то же время Делле Кьяйе вместе с Марио Мерлино предпринял эффективные усилия к привлечению в своё движение активной анархистской молодёжи. Социально-идеологическая концепция Делле Кьяйе и Мерлино предполагала сочетание фашистских элементов с традициями итальянского анархизма.

1 марта 1968 года Делле Кьяйе и Мерлино участвовали в битве Валле Джулия (Battaglia di Valle Giulia) — столкновении с полицией студентов Римского университета. Организованная ими атака первоначально вынудила полицейских отступить. Было захвачено помещение юридического факультета. В акции участвовали неофашистские и анархистские студенты, к которым вынужденно присоединились и коммунисты.

Университетская реформа — только начало. Дальше поднимутся политические и социальные требования. Кто вышел на площадь, тот пошёл на войну.
Стефано Делле Кьяйе

16 марта 1968 года Делле Кьяйе во главе боевиков AN участвовал в массовой драке неофашистов с радикально-коммунистическими активистами.

Нас тринадцать человек на главной площади университета. Через несколько мгновений толпа взорвётся криками «Убийцы!». Приближаются две тысячи коммунистов. Многие из нас разумно предпочитают скрыться, броситься врассыпную по улочкам. Но слышится чей-то голос: «Я не хочу убегать!» И мы стоим плечом к плечу, с палками в руках. Бурлящая кровь. Усмешка на лице старшего…
Марио Мерлино.

В мае 1968 Делле Кьяйе и Мерлино организовали у посольства Франции «чёрно-красную» манифестацию солидарности с французским протестным движением.

12 декабря 1969 года в Милане и Риме произошла серия взрывов — т. н. «резня Пьяцца Фонтана» (Strage di piazza Fontana). Эта террористическая атака открыла в Италии эпоху «свинцовых семидесятых». Первоначальное подозрение пало на анархистов, связанных с Мерлино и Делле Кьяйе, оба были арестованы. В 1986—1991 годах оправданы по суду.

Делле Кьяйе вскоре был освобождён. Примкнул к «заговору Боргезе». В декабре 1970 года боевики AN начали оперативные мероприятия по занятию государственных учреждений, однако в последний момент операция была остановлена решением Боргезе. Делле Кьяйе перебрался в Испанию, куда эмигрировал и Боргезе.

В сентябре 1975 года участвовал в тайной конференции Альбано, где обсуждался вопрос об объединении наиболее активных групп неофашистского подполья — «Национального авангарда» (Avanguardia Nazionale) и «Нового порядка» (Ordine Nuovo) — в единую организацию ANON (Avanguardia Nazionale per l’Ordine Nuovo, «Национальный авангард за Новый порядок»). По окончании конференции Делле Кьяйе и Пьерлуиджи Конкутелли нелегально покинули Италию, перебравшись через Швейцарию и Францию в Испанию.

Вместе со Стефано Делле Кьяйе я пересёк границу со Швейцарией, перейдя вброд несколько пограничных речек. Прямо в мокрых брюках я сел на поезд, направлявшийся в Лозанну. Пройдя через строжайший пограничный контроль (швейцарцы опасались терактов), мы погрузились на борт самолёта, летевшего в Ниццу. Я сильно нервничал. Боялся любой проверки. Делле Кьяйе успокаивал меня: «Нас не ищут».
Пьерлуиджи Конкутелли

Европейский ультраправый интернационал

Стефано Делле Кьяйе стал одним из руководителей базировавшегося в Лиссабоне информационного агентства Aginter Press — организационно-политического центра западноевропейских ультраправых. Он координировал деятельность итальянских, испанских, португальских, французских, западногерманских неофашистских организаций. Конкретное сотрудничество осуществлялось даже с африканскими антикоммунистами: в 1975—1976 Конкутелли принял участие в ангольской гражданской войне на стороне УНИТА.

В каждой стране у нас есть место, где мы собираемся. Во всех городах с населением не менее полумиллиона. До международной организации ещё далеко, но мы всегда надеемся на солидарность наших единомышленников.
Сандро Саккуччи, депутат парламента Италии от MSI

В марте 1976 года Делле Кьяйе провёл в Барселоне интернациональное неофашистское совещание. Были разработаны планы политического и оперативно-силового противодействия коммунистическим и просоветским силам в условиях «разрядки» и «мирного наступления» СССР.

9 мая 1976 года Делле Кьяйе принял участие в «резне Монтехурра» — столкновении испанских, итальянских и аргентинских ультраправых с левыми монархистами-карлистами. Эта акция заметно повлияла на политический расклад в Испании, ослабив левое движение и предотвратив создание широкой коалиции с участием коммунистов.

10 июля 1976 года Пьерлуиджи Конкутелли застрелил в Риме левоориентированного судью Витторио Оккорсио, осуществлявшего жёсткие расследования деятельности ультраправых организаций. Эта акция повлияла на общественные настроения, во многом сдвинутые влево после успеха ИКП на парламентских выборах 1976.

В марте 1977 года Стефано Делле Кьяйе провёл во Франции очередное интернациональное совещание. Мероприятие состоялось в замке Сен-Клу под патронажем Сикста Энрике де Бурбона, лидера монтехуррской атаки. Был утверждён предложенный Делле Кьяйе план силовых акций против коммунистических и просоветских представительств в романоязычных странах Европы, прежде всего Франции. В 1977—1980 во Франции, Испании, Италии произошёл ряд нападений на коммунистических и левых активистов, партийные офисы, редакции, культурные и коммерческие центры. В среднем ежегодно совершалось более полусотни ультраправых терактов.

Эти действия, несомненно, носили внеправовой характер. Однако они были адекватны западноевропейской ситуации 1970-х. Резкое усиление компартий, левых движений, просоветских сил на фоне геополитических сдвигов в пользу СССР провоцировало жёсткие контрдействия. Парадоксальным образом дестабилизационные действия ультраправых способствовали стабилизации положения, предотвращая резкий сдвиг влево.

Деятельность в Латинской Америке

Находясь в Испании, Стефано Делле Кьяйе установил контакты с радикальными антикоммунистами Аргентины. Он посетил Буэнос-Айрес и договорился об оперативном взаимодействии с Triple A. В порядке этих договорённостей аргентинцы во главе с Родольфо Альмироном приняли активное участие в «резне Монтехурра». В ноябре 1975 года на похоронах Франсиско Франко состоялась встреча Стефано Делле Кьяйе с Аугусто Пиночетом. По результатам договорённостей Делле Кьяйе перебрался в Чили, затем в Аргентину. Ему приписывается участие в устранении видных представителей левой оппозиции латиноамериканским правоавторитарным антикоммунистическим режимам (наиболее известны эпизоды Бернардо Лейтона и Карлоса Пратса). Впоследствии, однако, эти обвинения были отклонены по суду.

В 1978 году Делле Кьяйе с молодым неофашистским активистом Пьерлуиджи Пальяни перебрался в Боливию. Летом 1980 года он принял активное участие в приходе к власти генерала Луиса Гарсиа Месы и стал его политическим советником.

Революция в Боливии предоставила нам новый шанс. Мы не были ни палачами, ни наркотеррористами. Мы были и остались политическими бойцами.
Стефано Делле Кьяйе

Боливийский гарсиамесизм явился крупным социально-политическим экспериментом, реализовавшим в Боливии общественную модель ультраправого радикализма. Его неудача во многом была обусловлена резко негативным отношением администрации США (как либерального демократа Джимми Картера, так и консервативного республиканца Рональда Рейгана, хотя с последним Делле Кьяйе пытался установить связь через украинскую антикоммунистическую политэмиграцию). Введённую против Боливии экономическую блокады не удалось прорвать. Осенью 1981 года Гарсиа Меса был вынужден уйти с президентского поста. Вскоре был убит Пьерлуиджи Пальяни.

Стефано Делле Кьяйе пришлось покинуть Боливию. Вместе с аргентинскими специалистами он принимал участие в подготовке никарагуанских контрас для борьбы с марксистским режимом в Никарагуа. Параллельно встретился в Майами с активистом «Серых волков» Абдуллой Чатлы, договорившись о подключении турецких неофашистов к международным проектам ультраправых.

В сентябре 1980 года в Буэнос-Айресе Стефано Делле Кьяйе участвовал в буэнос-айресском совещании латиноамериканских представителей Всемирной антикоммунистической лиги (ВАКЛ). Контактировал с лидерами «эскадронов смерти» Сальвадора и Гватемалы — Роберто д’Обюссоном и Марио Сандовалем Аларконом. Организовал их взаимодействие со спецслужбами Аргентины.

Возвращение в Италию

В 1982 итальянские правоохранительные органы выдали ордер на арест Стефано Делле Кьяйе. 23 марта 1987 года он был арестован в Венесуэле и экстрадирован в Италию. Ему был предъявлен ряд обвинений по терактам в Италии (в том числе атаку Пьяцца Фонтана и массовое убийство в Болонье 2 августа 1980 года), Испании и Латинской Америке.

Я был в клетке, и передо мной провели родственников жертв. Некоторые из них думали, что я палач. Это был один из немногих случаев, когда я почувствовал боль.
Стефано Делле Кьяйе

Ни одно из конкретных обвинений не получило доказательных подтверждений в суде. Делле Кьяйе был полностью оправдан.

В 1991 году Делле Кьяйе инициировал создание праворадикальной Национально-народной лиги (Lega Nazionalpopolare). На следующий год организация вступила в коалицию Лига Лиг (Lega delle Leghe). Впоследствии она преобразовалось в движение Национально-народная Альтернатива (Alternativa Nazional Popolare). В эти структуры входили бывшие члены MSI, активисты внепарламентских ультраправых организаций и ультралевые радикалы анархистского толка. Однако блок не добился успеха на выборах 1992 года, получив 220 тысяч голосов.

Современная политическая активность

Стефано Делле Кьяйе активно занимается праворадикальной агитацией и политической публицистикой. В 2012 году издал книгу L’Aquila e il Condor. Memorie di un militante nero — «Орёл и Кондор. Воспоминания чёрного бойца». В этой работе были изложены взгляды автора на острейшие политические конфликты в Италии, Испании, Португалии, Латинской Америке и Африке с позиций идеолога и практика.

В сентябре 2012 книга презентировалась в Козенце. Прибытие в город Делле Кьяйе обернулось уличными столкновениями, в которых три человека получили ранения.

Сотрудничает с рядом ультраправых организаций, в частности, Fiamma Tricolore и Социальным национальным фронтом. Активно участвует в мероприятиях ветеранов ультраправого движения.

На конференции Solidarieta Sociale — «Социальная солидарность», проведённой в Риме 21-22 июня 2014 года (мероприятие было приурочено к 54-й годовщине Национального авангарда) Делле Кьяйе говорил о противостоянии транснациональному финансово-сырьевому капиталу как продолжении антикоммунистической борьбы. Отмечалось присутствие на конференции ультраправых из России и с Украины.

Несмотря на известные симпатии европейских, в том числе итальянских ультраправых к Владимиру Путину, Делле Кьяйе и Мерлино в целом позитивно отнеслись к украинскому революционному движению 2013—2014:

Зато на конференции встречались люди в бандеровских футболках с трезубцами. «Мы — Стефано и я — уважаем вашу борьбу», — говорит анархо-фашист Марио Мерлино, философ и идеолог Национального авангарда. А Стефано — это основатель Национального авангарда Делле Кьяйе, легенда мирового неофашизма. Его называют «Че Геварой антикоммунизма»

При этом они предостерегли Украину от сближения с Евросоюзом, в структурах которого видят опасность бюрократического подавления и финансового закабаления народных движений.

Поддерживая украинских ультраправых, Делле Кьяйе в то же время выступает за их примирение с российскими единомышленниками и за прекращение «абсурдного» противостояния украинских и русских национал-патриотов. При этом он подчёркивает значение России для проекта «Европы наций».

Что касается батальона «Азов», то часто говорилось о присутствии среди его бойцов итальянцев из крайне правого движения Национальный Авангард, основанного Стефано Делле Кьяйе. Мы прямо спросили Делле Кьяйе, есть ли активисты Национального Авангарда в украинских добровольческих войсках? «Не могу ответить на этот вопрос. Каждый отвечает за свой выбор и свои решения. Скажу только, что бои между русскими и украинскими патриотами абсурдны… Я скорее антипутинист, но ясно, что Европа, о которой мы мечтаем, Европа народов, не может обойтись без России…»

Оценки деятельности

Коммунистические, левые и либеральные критики характеризуют Делле Кьяйе как неонациста и «чёрного террориста». В пропагандистских материалах СССР эта фигура подавалась с оттенком демонизации:

Кто же этот Делле Кьяйе, так по-хозяйски распоряжавшийся на испанской земле?
В.Чернышёв, «Испанское прибежище европейских неофашистов»

Более правые комментаторы подчёркивают, что деятельность ультраправых в Западной Европе и Латинской Америке уравновешивала мощную экспансию СССР, левых и прокоммунистических сил.

Выбор Делле Кьяйе можно объяснить тем, что он и его товарищи рассматривали Атлантический блок как меньшее зло, нежели риск коммунистической диктатуры. Меня лично эта мысль не шокирует.
Рафаэлле Морани

Соратники и сторонники Делле Кьяйе считают его выдающимся лидером, в течение десятилетий проявляют личную верность.

Зал украшен чёрными и красными флагами с руной в белом кругу. Люди сходятся под сенью своего символа вокруг своего Команданте — «маленького Большого человека». Стефано Делле Кьяйе. Он снова, как и всегда, принял решение, убедившее всех.

Сам Стефано Делле Кьяйе, выступая в Реджо-ди-Калабрии в октябре 2012 года высказался следующим образом:

Меня обвиняли в терроре, но мы никогда не участвовали в убийствах, подобных Пьяцца Фонтана или Болонье. Наша борьба в Италии, в Латинской Америке или в Анголе не была службой североамериканцам. Это была служба народам, боровшимся против угнетения могущественными силами. Мы мечтали о революции, мы пытались её совершить.

См. также

• Свинцовые семидесятые в Италии
• Марио Мерлино
• Адриано Тильгер
• Пино Раути
• Пьерлуиджи Конкутелли
• Сандро Саккуччи
• Люка Романьоли
• Aginter Press
• Ив Герен-Серак
• Блас Пиньяр
• Парадела ди Абреу
• Мариано Санчес Ковиса
• Гарсиамесизм
• Антикоммунистический альянс Аргентины
• Резня Монтехурра
• Бойня в Эсейсе
• Операция «Гладио»
• Операция «Кондор»
• Операция «Чарли»
• Орландо Бош
• Абдулла Чатлы
• Роберто Тиеме

Отрывок, характеризующий Делле Кьяйе, Стефано

– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.