Дело Кейси Энтони

Дело Кейси Энтони — судебный процесс по поводу смерти Кейли Энтони (англ. Death of Caylee Anthony), двухлетней американской девочки из города Орландо, штат Флорида. Журнал Time охарактеризовал этот процесс как «суд века».

Исчезновение

Кейли Мари Энтони (9 августа 2005—16 июня 2008) жила в Орландо, штат Флорида, со своей матерью, Кейси Мэри Энтони, и со своими бабушкой и дедушкой со стороны матери Джорджем и Синди Энтони. 16 июня 2008 года Кейси вместе со своей дочерью уехала из родительского дома, якобы на работу в Тампу. Синди Энтони неоднократно в течение месяца созванивалась с Кейси чтобы повидать Кейли, но постоянно получала отказ то в связи с занятостью дочери в командировке в Тампе, то в связи с тем, что девочка была то на пляже, то в парке аттракционов под присмотром своей няни Сенаиды Фернандес-Гонсалес (англ. Zenaida Fernandez-Gonzales).

Через месяц, 13 июля 2008, Синди и Джордж обнаружили уведомление с почты на заказное письмо, находящееся на их входной двери. Джордж Энтони взял заказное письмо в почтовом отделении на 15 июля 2008 года, и обнаружил, что их машина, на которой уехала Кейси, находится на штраф-стоянке и её необходимо забрать. Джордж забрал машину и во время езды обратно заметил сильный запах, доносившийся из багажника. Как позднее заявили супруги, они считали, что это запах разложения тела. Когда багажник был открыт, в нём находился мешок с мусором, но никаких человеческих останков не было.

Синди Энтони объявила Кейли пропавшую без вести. В тот же день, 15 июля, она обратилась в местный офис шерифа. Во время того же телефонного разговора, Кейси Энтони подтвердила оператору колл-центра 911, что Кейли считалась пропавшей без вести в течение 31 дня. Синди, практически обезумев, сказала: «Тут что-то не так. Когда я нашла машину дочери, там стоял такой запах, будто в этой чертовой машине труп возили».

Расследование

Когда детектив Департамента шерифа округа начал расследование исчезновения Кейли Энтони, он обнаружил расхождения в показаниях Кейси с подписанным заявлением [articles.orlandosentinel.com/2008-10-15/news/a1casey15_1_case-against-casey-casey-anthony-aggravated-child-abuse]. Кейси сказала, что Кейли была похищена няней Сенаидой Фернандес-Гонсалес, которую она назвала «Занни» (англ. «Zanny») В ходе допроса Кейси выяснилось, что никакой няни, якобы похитившей ребёнка, не существует. Кейси также рассказала полиции, что Сенаида работала на киностудии Universal Studios. Следователи попросили Кейси отвести их в Universal Studios 16 июля 2008 года. Это оказалось ложью.

16 июля 2008 Кейси Энтони была арестована, на следующий день ей было предъявлено обвинение в оставлении ребёнка без присмотра, даче ложных показаний и попытке воспрепятствовать расследованию. Судьей отказано в освобождении под залог, заявив Кейси, что она демонстрирует «горестное равнодушие по поводу судьбы своего ребёнка». 21 августа 2008, после одного месяца тюремного заключения, она была выпущена из тюрьмы округа Ориндж под залог $500,000 в надежде, что она будет сотрудничать в поисках Кейли.

14 октября 2008 года, когда у следствия накопилось достаточная доказательная база, Кейси Энтони были предъявлены обвинения в убийстве, причинении смерти по неосторожности и насилии над ребёнком. 28 октября, Кейси Энтони была привлечена к суду. Она не признала себя виновной ни по одному пункту обвинения. 13 апреля 2009 года прокуратура объявила, что она планирует добиваться смертной казни.

Суд

Судебный процесс начался 24 мая 2011, в старом здании суда округа Ориндж, с председательствующим судьей Бэлвин Перри. В своих вступительных заявлениях, главный прокурор Линда Дрэйн Бердик описала историю исчезновения Кейли Энтони день в день. Обвинение настаивало на умышленном убийстве и обратилось к суду с просьбой назначить смертную казнь Кейси Энтони. Прокуратура заявила, что Энтони использовала хлороформ, чтобы ввести свою дочь в бессознательное состояние, прежде чем заклеить клейкой лентой нос и рот, чтобы задушить её, и Кейси оставила тело в багажнике своего автомобиля, прежде чем через нескольких дней от него избавиться. Прокуратура характеризовала Кейси как тусовщицу, которая убила свою дочь, чтобы освободиться от родительской ответственности и наслаждаться личной жизнью.

Защита, возглавляемая Хосе Баесом, заявляла, что Кейси случайно утонула в семейном бассейне 16 июня 2008, и была найдена Джорджем Энтони, который выловил из бассейна утонувшую внучку и в испуге решил спрятать её в окрестной лесополосе. Баес утверждал, что Кейси привыкла всю жизнь скрывать свою боль и притворяться, что ничего не случилось, потому что она подверглась сексуальному насилию со стороны Джорджа Энтони, когда ей было восемь лет, а также её домогался её брат Ли. Именно поэтому Кейси долгое время не сообщала в полицию о пропаже Кейли.

Вердикт и приговор

5 июля 2011 года присяжные признали Кейси Энтони невиновной по всем пунктам обвинения, за исключением четырёх пунктов о даче ложных показаний.

Последствия

Юриспруденция

Закон Кейси — неофициальное название для предлагаемых законопроектов в нескольких штатах США, обязующих родителей сообщать о смерти ребёнка в течение 24 часов и о пропаже в течение 48 часов.

Отражение в попкультуре

• Существует множество песен, написанных во время и после судебного процесса. Самое частое название подобных песен — «Песня о Кейли» (англ. Caylee’s Song).
• В 2013 году вышел телевизионный фильм Судебное обвинение Кейси Энтони с Робом Лоу и Элизабет Митчелл в главных ролях.

См. также

• Дело Симпсона
• Убийство Джонбенет Рэмси

Ссылки

• lenta.ru/articles/2011/07/06/whokilledcaylee/
• www.mynews13.com/casey-anthony-timeline.html
• www.mynews13.com/casey-anthony.html
• www.wftv.com/s/news/caseyanthony/

Отрывок, характеризующий Дело Кейси Энтони

Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.