Дело о листовках

Дело о листовках (фр. Affaire des Placards) — распространение в октябре 1534 года гугенотских листовок во всех крупных городах Франции, которое резко изменило отношение верховной власти к французским протестантам. По преданию, одну из листовок король Франциск I нашёл у двери собственной спальни в замке Амбуаз.

До 1534 года Франциск I весьма терпимо относился к носителям идей Реформации — таким, как Гийом Фарель, Жак Лефевр д’Этапль, Жан Кальвин. В разгар противостояния с императором Карлом V французскому правительству представлялось, что Реформация в Германии подтачивает власть и авторитет императора, т.е. объективно работает на интересы Франции. Кроме того, влиятельный епископ Гийом Брисонне убеждал монарха в возможности реформировать католическую церковь, не доводя дело до раскола, как это произошло в империи.

Заигрывание короля с немецкими протестантами прекратилось, когда пришли известия о радикальных выступлениях анабаптистов. Аресты местных, французских протестантов привели к распространению листовок, автор которых (некий Маркур) грубо поносил мессу, называл священников лжецами и богохульниками, которые якобы заняты только «колокольным звоном, бормотанием молитв, пением, пустыми церемониями, переодеванием и всякого рода колдовством», а доктрину о пресуществлении расценивал как прямое идолопоклонство.

В ответ на гугенотскую пропаганду король в 1535 году прошёл в покаянной процессии, завершившейся показательной казнью нескольких гугенотов, и издал указ об искоренении «еретической заразы»: предполагалось поощрять доносчиков и жестоко карать укрывателей. Во время январских гонений на протестантов было сожжено 35 «еретиков» и арестовано не менее трех сотен. Засим последовало ещё несколько указов, приравнивавших лютеранское исповедание к оскорблению его величества.

В результате гонений 1535 г. Реформация во Франции ушла в подполье, а её лидеры — Фарель, Лефевр и Кальвин — покинули пределы Франции.

См. также

• Амбуазский заговор

Отрывок, характеризующий Дело о листовках

[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.
«Главная новость, занимающая всю Москву, – смерть старого графа Безухого и его наследство. Представьте себе, три княжны получили какую то малость, князь Василий ничего, а Пьер – наследник всего и, сверх того, признан законным сыном и потому графом Безухим и владельцем самого огромного состояния в России. Говорят, что князь Василий играл очень гадкую роль во всей этой истории, и что он уехал в Петербург очень сконфуженный. Признаюсь вам, я очень плохо понимаю все эти дела по духовным завещаниям; знаю только, что с тех пор как молодой человек, которого мы все знали под именем просто Пьера, сделался графом Безухим и владельцем одного из лучших состояний России, – я забавляюсь наблюдениями над переменой тона маменек, у которых есть дочери невесты, и самих барышень в отношении к этому господину, который (в скобках будь сказано) всегда казался мне очень ничтожным. Так как уже два года все забавляются тем, чтобы приискивать мне женихов, которых я большею частью не знаю, то брачная хроника Москвы делает меня графинею Безуховой. Но вы понимаете, что я нисколько этого не желаю. Кстати о браках. Знаете ли вы, что недавно всеобщая тетушка Анна Михайловна доверила мне, под величайшим секретом, замысел устроить ваше супружество. Это ни более ни менее как сын князя Василья, Анатоль, которого хотят пристроить, женив его на богатой и знатной девице, и на вас пал выбор родителей. Я не знаю, как вы посмотрите на это дело, но я сочла своим долгом предуведомить вас. Он, говорят, очень хорош и большой повеса. Вот всё, что я могла узнать о нем.